Идти, к счастью, было недалеко. Иоанн Васильевич проводил заседание суда в Грановитой палате.
Почему этим вопросом занимался Государь? Потому что он на этой земле был главным судьей. И только ему было решать подобные вопросы. Ведь они носили международный характер и могли иметь очень серьезные последствия.
Андрей вошел.
Палата была забита людьми под завязку. Кроме уже знакомых персонажей из числа высшей аристократии Московской Руси здесь находились и руководители посольства Священной Римской Империи. А также кое-кто из иностранных представителей, включая посла Англии, Ливонского аристократа и нескольких аристократов Литвы. Ну и, само собой, османские французы с Анри на носилках, что поставили тут же.
– Доброго дня, – произнес сотник, обращаясь ко всем присутствующим. А потом персонально поклонившись по-японски Царю, добавил, – Государь.
В ответ раздался какой-то невнятный шелест многоголосый.
Парень прошел ближе и остановился рядом с французами. Окинул их спокойным, беззлобным взглядом и вполне дружелюбно произнес, обращаясь к своему недавнему противнику:
– Bonjour, monsieur. Ca va?
– Merde, – скривившись во встречно дружелюбной улыбке, ответил тот.
– C'est la vie, – пожал плечами Андрей и чуть поморщился от того, что вновь неосторожно ступил на раненую ногу. А потом добавил: – Beau combat.
– Beau[64], - согласился с ним Анри.
Он был бледен. Видимо из-за сильной потери крови. Выживет ли он или нет – вопрос. Причем большой. Хотя история показывала, что и при более страшных ранах выживали. Однако не все и не всегда.
Их диалог не остался без внимания окружающих.
Все, кто понял, о чем они беседовали, смотрели на Андрея с нескрываемым уважением. Особенно французы. Как позже выяснилось – эти кадры были давно и хорошо знакомы. Двое из них могли, в случае чего, встать в круг для поединка. А то мало ли какая беда по пути приключиться? Остальные же были их друзьями. И все они без исключения являлись французскими дворянами с обостренным чувством личной чести. И поведение парня ими было воспринято крайне благоприятно. Они уже знали, что он тоже «шалит» поединками. Так что выходил своим, хоть и временно стоящим по другую сторону баррикад. Но в эпоху феодализма, которая никуда еще не делась, это обстоятельство могло в любой момент поменяться. Поэтому вести себя как откровенное дерьмо со своими врагами было чревато, хотя и случалось…
Те же, кто не понял слов беседы, напряглись.
Особенно Государь.
Однако выражать своего раздражения он не стал. Тем более, что эта победа открывала перед ним огромные политические возможности. И он был Андрею без всяких оговорок благодарен за такой подарок.
Иоанн Васильевич махнул рукой. И начали зачитывать грамоту с результатами судебного разбирательства.
Сначала довольно подробно озвучили ситуацию, что привела к конфликту. Дескать, Андрей, находясь в дозоре на южных границах державы, столкнулся с разбойниками, что угоняли подданных Иоанна Васильевича в рабство. И ведомый чувством долга перед своим Государем, предпринял попытку их отбить. Так как врагов было много – он атаковал их ночью, предварительно напугав криками. Боевой дух этих татей был слишком слаб. Посему они струхнули, ибо рядом находились древние могилы, а злодеи эти чувствовали вину свою и опасались гнева Всевышнего.
Когда же он узнал, что эти работорговцы захватили мальчиков для утех, то казнил их всех позорной смертью, посадив голышом на колья. Даже трупы. Ибо сие попирает законы не только земные, но и небесные. Ибо ни честный христианин, ни правоверный магометанин не посмеет заниматься такой мерзостью. А потому, он рассудил, что перед ним поганые язычники, что служат только лишь дьяволу и никому более. И обошелся с ними соответственно.
Крымский же хан, узнав о том, что дело сие гадкое вскрылось, попытался оправдаться перед своим господином. И прислал людишек, что враньем своим и лжесвидетельством оговорили честного воина и христианина. Заявив, будто бы Андрей поднял мертвецов из своих могил.
Судебный поединок перед ликом Всевышнего расставил все на свои места. И показал, что Крымский хан, дабы покрыть гнездо зла и разврата, что укоренилось под его рукой, ввел господина своего в заблуждение. И навлек тень сомнения в его мудрости перед христианами и магометанами всего мира.
Андрей, слушая этот приговор, не выдержал и начал сдержанно улыбаться. Решение оказалось вполне в духе Иоанна Васильевича. Мудрое и в тоже время в какой-то мере лукавое. Ставящее Сулеймана в неловкое положение. Конечно, он мог бы его проигнорировать. Но ведь болтать станут. Особенно в свете того, что султан в 1553 году казнил своего старшего сына по подозрению в измене. Безумно популярного в народе сына, которого все жаждали увидеть наследником, что вызвало определенные брожения и беспорядки. И игнорировать такой исход дела теперь Сулейман бы не решился.
Совокупно с той «уткой», которую Андрей забросил у Любовшани, и удивительно позорного поражения, это сулило крымскому хану массу неприятностей. Возможно даже фатальных. Во всяком случае, в ближайшие годы Крыму будет уж точно не до Москвы, наверное.
Когда решение зачитали, Царь обратился к главе «османской» делегации:
– Есть ли у тебя возражения?
– Нет. Я благодарен Вам Государь за столь мудрое решение. – ответил тот, поклонившись.
Его тоже устраивало, что итогом разбирательство стало признание виновником не султана, а крымского хана. То есть, пусть не полно и косвенно, но он выполнил заказанное ему поручение. Да, не так, как ему говорили. Но и что с того? Судебный поединок – дело полное случайностей. Особенно в ситуации, когда один бретер дерется с другим. А для себя он уже оценил Андрея именно так. Это было самым удобным объяснением провала поединка. Причем посчитал за бретера, который сумел создать свой собственный фехтовальный стиль на сабле. Школа в Андрее чувствовалась. Тут и стойка, и передвижение, и интересные, непривычные движения, и натренированность на их использование. Любой, кто хоть немного разбирался в европейском фехтовании тех лет это определил бы безошибочно.
– За сим объявляю сотника полностью оправданным, – резюмировал Царь.
– Ваше Величество, вы позволите мне сказать несколько слов? – неожиданно подал голос глава посольства Священной Римской Империи барон Сигизмунд фон Герберштейн. Он в третий раз приехал на Русь, выбранный на эту роль как ее большой знаток.
Иоанн Васильевич кивнул, благодушно улыбнувшись. Однако Андрей заметил, как он напрягся. Видимо Царь ожидал какой-то подлянки.
– Мой Государь, слышал о славной победе христиан. Ваши воины сумели достигнуть удивительной победы, в которой их направляла не иначе как рука Господа нашего Всевышнего. Однако именно сей воин и его люди приняли на себя символы воинства Христова. И именно они, ведомые этим, без всякого сомнения, достойным мужем, сумели добиться решительного успеха. Впервые за долгие годы крестоносцы явили настоящее чудо. Посему, мой Государь желает наградить этого воина. Ведь именно он предложил принять на себя символы Христа и повел их в боя. Если, конечно, Ваше Величество, не возражает.
Царь замер в некоторой нерешительности.
Его лицо выражало определенного благодушие. Однако Андрей заметил высочайшую степень раздражение и тревоги. Вон как пальцы сжали подлокотники, а жилка возле глаза стала предательски подрагивать.
Секунда.
Вторая.
Третья.
Наконец, Иоанн Васильевич, еще более благодушно улыбнувшись, спросил:
– В чем заключается награда?
Сигизмунд кивнул и из задних рядов ему передали небольшой кожаный тубус. Он был украшен. Скромно, но довольно изящно.
Открыв его, барон извлек грамоту и торжественно провозгласил:
– Сим, мой Государь, в ознаменование славного успеха воинства Христова, желает возвести Андрея сына Прохора в достоинство графа Священной Римской Империи. Если вы позволите.
