– Как не выделят? – удивился Афанасий. – Надысь с воеводой толковали о том. Тебе предложили там строится, а ты отказался.
– На том клочке земли мне не развернуться. Только будку собачью ставить разве что.
– Будку? – еще больше удивился священник. – А сколько тебе нужно?
– Много отче, много. Сам же видишь – дела закипают. Из-за чего в кремле своего я не получу. Обид или каких-то глупых надежд на то у меня нет. Там просто мало земли. А вне кремля – дело не быстрое и очень непростое. Подворье ведь ставить нужно укрепленное, на тот случай если татары с большим войском придут. Сам говоришь – не мальчик уже, а ставить новое взамен пожженного раз за разом именно что удел малышей неразумных.
– Ой ли?
– Давно бы туляки в складчину земляной вал вокруг посада поставили. Большой. Чтобы татарам не повадно было нажитое непосильным трудом жечь да грабить. Но я с тем возиться не хочу. Мне и с полком бед хватает.
– Хм… А если вне кремля, то где бы ты хотел его поставить?
– Да на старом городище, – произнес Андрей, имея в виду то место, где позже возникнет сначала поселение мастеровых оружейных, а потом и завод Демидовых, переросший в последствии в ТОЗ.
Понятное дело, что в 1554 году там даже ландшафт был другой.
Само древнее городище, построенное на слияние Упы и Тулицы[6] оставили уже в середине XII века, перенеся крепость и город на левый берег Упы. Туда, где и ныне стоял кремль. Правый же берег использовался только в хозяйственных целях – для огородов и покосов. И так дела обстояли до 1595 года, когда оружейных мастеров из Дедилова по указу Царя Федора Иоанновича переселили в Тулу и разместили на слиянии Упы и Тулицы.
В те годы там большого острова еще не было, просто потому, что он искусственен. И появление его связано с хозяйственной деятельностью Никиты Демидова в конце XVII века. Но то уже совсем другая история.
– А не боишься там селиться?
– В кремле мне все одно места не хватит.
– А чего не тут, на этом берегу Упы.
– Раздолья нет. Да и река мне малая нужна. А там Тулица течет – самое то.
– Зачем?
– Плотину там поставлю да колесо водяное для нужд мастеровых. И стену земляную поставлю для защиты от татар. А ее лучше на стрелке воздвигать. Легче и защиты больше.
Андрей не врал.
Он просто не договаривал, планируя развернуться на этой площадке похлеще Никиты Демидова. Говоря плотину, он держал в уме знаменитый Демидов пруд с зеркалом в 40 гектаров. Он ведь покрывал преимущественно болотистые ничейные земли. Посему и вопросов к нему вряд ли возникнет. Наоборот все только обрадуются, если он изведет болото, столь близко лежащее к Туле.
Разумеется, повторять ошибку Демидова Андрей не собирался. И земли перед заполнением пруда он планировал подготовить. Расчистить. Углубить. Да и потом чистить, благо, для пруда с чистым дном без коряг и плавным понижением уровня это не представляло никаких технических сложностей.
– Хорошо, – после некоторой паузы кивнул отец Афанасий. – Я постараюсь сговориться. Не думаю, что кто-то будет против. Особливо если ты еще и укрепление там какое поставишь.
На том и сговорились.
Видимо требовалось время, чтобы согласовать такие вопросы. Ведь Андрей явно заявил определенные претензии на размах, и священник это понял. А значит вряд ли такой вопрос станут решать на местах…
Но стройка в Туле – дело далекое. Вряд ли раньше следующей весны к таким делам получится приступить. А вотчина вот оно – уже насквозь родное.
Парень подъехал к деревянному мосту через реку Шат и едва не заслезился. Откуда такие эмоции? Он не знал ответа на этот вопрос. Однако чувства были. И сильные.
Их заметили.
Издали.
И встречали. Выехал Петр с небольшой свитой сопровождения. Он так все лето и просидел в вотчине, выступая своего рода начальником охраны и командиром сводного гарнизона в одном флаконе.
Марфа ждала в крепости.
– Жив, – радостно произнес Петр, подъехав к Андрею ближе.
– Не дождетесь, – также радостно оскалился он.
– Мы уж тут слышали про битву. Агафоновы люди на лодках приходили. Сказывали. Не сильно тебя помяло?
– Коня убили.
– А я-то смотрю, нет его… мда… Добрый конь был.
– Дорогой…
А пока они болтали, купеческие лодки «парковались» возле деревянного причала. Его еще оборудовать и оборудовать. Но пока и это годилось, облегчая и фиксацию лодок, и их разгрузку.
Марфа вышла из ворот земляной крепости, держа ребенка на руках.
Ее муж вернулся.
И она при этом пережила эмоции близкие к катарсису. Потому что в эти времена женщина без мужчины была ничем и звали ее никак. Особенно в той ситуации, в которой их семья оказалась. А тут такие новости. Серьезная драка. Ранен. Везли на носилках. Медицина в эти годы была мало результативна, скорее помогала преставиться, нежели выжить, поэтому она переживала не на шутку. И теперь, увидев мужа живым, довольно бодрым, да еще на коне испытала целую гамму позитивных эмоций.
Он подъехал ближе.
Лихо соскочил с коня. Поморщившись от раны. Ногу ему в том бою у Селезневке все-таки зацепило.
– Как ты? – тихо спросил парень, обняв жену так, чтобы ребенок оказался между ними.
Малыш немного запищал. Но почти сразу притих, начав ощупывать ручкой лицо отца. Его он узнавал и тянулся к нему, хотя в этот раз и не признал с первых секунд.
– Слава Богу не хвораю. Да и сынок наш здоров. Кушает, какает, спит, кричит, в общем, ведет полноценную, насыщенную жизнь.
– Я рад, – вполне искренне произнес парень и чуть подавшись вперед поцеловал ее. Отчего сын запищал, так как его слегка прижали их телячьи ласки.
– У меня для тебя сюрприз.
– Сюрприз? Что-то случилось?
– Пойдем, – произнесла она и, пошла в глубину крепости.
Андрей отдал поводья своего коня кому-то и последовал за ней.
Они зашли в одну из подсобок. И подошли к чему-то накрытому холстиной.
– Сними.
– Что это?
– Сними и увидишь.
Муж послушался ее. Откинул холстину и от удивления присвистнул. Перед ним на станке располагался самый что ни на есть обычный ковер с узором «белая роза», типичным для южного Дагестана. На юге Дагестана уже в XII веке ткали ковры, опираясь на персидскую технику и традицию. Однако наивысшего расцвета это ремесло достигло к XIX веку, когда сформировались центры и узоры, ставшие известные на весь мир.
– Откуда сие?
– Я сделала.
– Ты?! – немало удивился Андрей. – Пояснишь?
Марфа огляделась. И только после того, как удостоверилась что их никто не подслушивает, продолжила:
– Одна из моих бабушек была из селения Микрах, – начала Марфа. – Я к ней малышкой часто ездила в гости. А в том селении издавна ковры ткали. Разные. И такие вот мягкие – с ворсом, и гладкие. И меня, малышку, бабушка тоже учила. Я ведь вокруг нее вертелась. Так что узлы вязать я научилась раньше, чем читать-писать. Потом бабуля умерла, да и я повзрослела, и мой интерес угас. Думала, что забыла. Но нет… этому научившись раз, уже не забудешь.
– А сейчас решила вспомнить?
– Да. Сам видишь – станок очень простой. Никаких хитростей. В Микрах этими делами раньше в каждой семье промышляли. За год по несколько ковров каждая женщина плела. И для жизни, и на продажу.
– Вот такие?
– Нет. Это не ковер, а скорее коврик. – улыбнулась Марфа. – Маленький. Я с ним за месяц управилась. Причем не сильно утруждаясь, других ведь день хватало.
– Интересно, – произнес Андрей и провел рукой по ворсу весьма недурно сделанного ковра. Простой рисунок был достаточно контрастен даже при тех слабых, природных красках, которые применила супруга. – А чем же отличается мастерица от новенькой в этом деле? Тем, что она работает с простыми узорами?
– Нет. Только скоростью вязания узлов. Опытная мастерица может за год делать с десяток обычных ковров, а то и больше. Такой новичок как я – два-три, край четыре.
