Королевская вежливость не была отличительной чертой капитана Губанова. Телефонный звонок в квартире Паны Борисовны раздался ближе к девяти вечера. Как мне представляется, киднепперы таким образом решили поиграть моими нервами. И заодно дополнительно просечь поляну.

— Выходи во двор и садись на переднее сиденье белой «копейки»! — последовала команда, после того, как я аллокнул в поднятую трубку.

Возразить или ответить мне не дали, из трубки сразу же послышались короткие гудки. Поцеловав Пану в щеку, я обулся и вышел за дверь. Ключи я оставил в квартире.

Белая «копейка» с работающим двигателем стояла у соседнего подъезда.

Пока шел к ней, успел отметить, что за рулём сидел не коллега Губанов, а сопутствующий ему уголовный элемент. И больше в салоне белого авто, никого не было.

— Ну, чего встал, мусор? Садись, давай! — раздалось со стороны водительского сиденья.

Нет, а всё же сильно не понравилось мне, как началось общение с лизиными крадунами! И дело тут совсем не в моей мальчишеской обиде на вызывающую грубость со стороны уголовного ублюдка. Как и не в его дурном воспитании, которым его загрузили за колючкой зоны. Или еще раньше, в его пролетарско-люмпенской семье. Впрочем, вряд ли он был настолько плохо отдрессирован в санаториях советского ГУИН. Он же не п#здюк-малолетка, отсидевший у «хозяина» годишку-другую по какой-нибудь чмошной «бакланке». По возрасту и по синим «печаткам» на его фалангах, я еще третьего дня составил о нём своё мнение. Жулик он, как мне показалось, достаточно опытный, не раз и не помалу погостивший в местах лишения свободы. А это значит, что на офицера милиции он, вот так походя, свой хвост поднимать не стал бы. Просто благоразумно поостерёгся бы. Поскольку хорошо понимает, что дороговато ему такое удовольствие выйти может. Следовательно, либо он конченый придурок без руля и без ветрил, либо уже не рассматривает меня, как оппонента на будущее. А такое может быть только в одном случае. Если они, сговорившись с капитаном Губановым, уже списали меня со всех счетов. И с некоторых пор не видят мою фигуру на шахматной доске в ближайшей жизненной реальности.

— Вперёд садись! — пресёк мою попытку открыть заднюю дверцу грубый отморозок, — И руки сюда давай! — достав из-под сиденья наручники, продолжил распоряжаться он, когда я устроился справа от него. — Не бойся и не дёргайся! Всё нормально будет. Ответишь нам на несколько вопросов и вернёшься домой вместе со своей ссыкухой! Руки давай сюда, говорю! Это на всякий случай, чтобы на глупости тебя не тянуло!

Косить под упрямого идиота я не стал и послушно протянул бандиту свои запястья. После чего он неуклюже и излишне туго приладил мне браслеты. Видимо, ему впервые в его непутёвой босяцкой жизни довелось выступить в роли конвоира, а не потребителя кандальных услуг. После этого мы с ним какое-то время активно даже попререкались на предмет слишком туго затянутых наручников.

— Ослабь или ни хрена я с тобой никуда не поеду!

Теперь уже изобразив на лице крайнюю степень упёртости, злобно прошипел я упырю. И, протянув скованные руки к своей двери, потянул на себя ручку, давая понять, что готов покинуть салон «жигуля».

— Это тебе, лишенцу, не сегодня, так завтра всё одно в расстрельный коридор идти! А я не хочу из-за тебя, мудака, рук лишаться! У меня еще вся жизнь впереди! — пустил я пробный шар, провоцируя жулика на ругань и последующие раздраженные откровения.

Но он сдержался и, поиграв скулами, промолчал. И так же, не проронив ни слова, призывно шевельнул рукой, в которой держал кольцо с ключом от наручников.

— Поверх рукавов защелкни и сильно их не затягивай, незачем это! — поучал я злодея, когда он, не скрывая враждебного недовольства, ослаблял режим моего содержания. — Далеко ехать?

Спрашивать, зачем я им понадобился, не стал. Так как смысла в этом не видел. Поскольку был уверен, что ответа на этот вопрос я всё равно не получу. Не для этого меня сейчас берут в плен, чтобы давать мне объяснения по первому моему требованию. Им не вопросы от меня нужны, а ответы. Знать бы еще, какие… А все их главные вопросы мне будет задавать мой коллега по милицейскому служению стране советов. То есть, опер Губанов.

Жулик повёл себя предсказуемо и мой простодушный вопрос проигнорировал, будто того и не было. Что ж, видно таковы у него инструкции. Но я был рад уже тому, что хотя бы глаза мои остались на свободе. Не решились варнаки веселить гаишников и любопытствующих граждан чрезмерной экзотикой. Вид пассажира с мешком на голове легко может перевозбудить прогрессивную советскую общественность. Вплоть до немедленного обращения в милицию по «ноль-два». А тонировка стёкол здесь еще не в моде из-за отсутствия соответствующих технологий. И в багажнике перевозить меня они, к счастью, тоже не отважились. Здраво рассудив, наверное, что добром я в него нипочем не полезу. А, если не добром, то будет слишком много нездоровой суеты и шума. Как при погрузке, так и при перевозке к месту расспросов.

Ехали мы слишком дёргано и неоправданно торопливо. При перевозке заложников или запрещенных к обороту предметов так ездить нельзя. Ибо подобная манера вождения неизбежно притягивает внимание гайцов. Понятно, что долгие отсидки не способствуют повышению водительской квалификации и развитию общего интеллекта. Но ума, чтобы соблюдать в дороге хотя бы скоростной режим, жулику всё равно должно было бы хватить.

Сначала я предположил, что меня везут в наш ведомственный пионерлагерь УВД «Дзержинец», который был неподалёку. А что, место удобное. Заезды пионеров уже закончились и там сейчас пусто. Однако нет, свернули мы гораздо раньше и частный сектор, обступающий Загородное шоссе с обеих сторон, еще не закончился. Зеркала заднего вида с моей стороны не было, а крутить головой и оглядываться в заднее окно я поостерёгся. Дабы не спалить Вову Нагаева, который должен сейчас катить за нами на сониной «тройке». Одно радовало, что водила тоже не слишком часто поглядывал в зеркало. Это позволяло надеяться, что Вову он пока еще не срисовал. Хорошо, что на дворе почти еще лето и, что время еще не ночное. Какой-никакой, а поток транспорта сейчас присутствует и Нагаеву есть, среди кого затеряться.

— Ты куда⁈ Стой! — вслед за мной выскочил из машины мой конвоир, когда мы встали перед воротами какой-то невзрачной халупы.

— Девчонку покажите сначала! — сделал я несколько шагов от машины. — Хочу убедиться, что она жива и, что всё с ней нормально!

— В доме она! — немного растерянно затоптался на месте бандит, — Я же сказал тебе, всё ништяк будет! Мы не беспредельщики! Жива и здорова твоя девка! И тебя не тронем, нам лишний жмур ни к чему! Ответишь на пару вопросов и вали потом на все четыре стороны!

— Пусть она сюда выйдет или я никуда с тобой не пойду! — я сделал еще шаг от стоявшей напротив ворот машины, — Или ты хочешь со мной по этой улице наперегонки побегать? На радость соседям и прохожим? Я сказал, сюда её выведи, а я тут подожду. Не бзди, не уйду никуда, я бы мог вообще сюда не ехать!

Упырь несколько секунд сверлил меня злыми буркалами и переминался на месте с ноги на ногу. Он напряженно о чем-то раздумывал. Шуметь и привлекать внимание в его планы не входило, это было понятно.

— Ладно, хрен с тобой! — решился утырок, злобно сверкая глазами, — Стой здесь. И помни, если свалишь, девчонку твою я тогда самолично ломтями настрогаю!

Пристально оглядевшись по сторонам вдоль улицы, он сунул руку поверх калитки и отодвинул изнутри засов. После чего торопливо вошел во двор, оставив меня и машину снаружи.

Теперь уже и я, лишившись криминального соглядатая, внимательно всмотрелся в оба конца унылой окраинной улицы. И к великой своей радости увидел знакомую фигуру потомственного ордынца. Беззаботно сидевшего на лавочке через несколько домов с той стороны, откуда мы приехали с уголовником. Бежевой тройки рядом с Нагаевым не было. Это означало, что рисковать мой мудрый друг не стал и оставил её где-то за углом. Молодец Вова, нынешний век, это не пресыщенный постсоветский двадцать первый и легковой автотранспорт пока еще не средство передвижения, а достаточно редкая роскошь. И потому любой «жигуль», «москвич» или даже «запор» сразу же царапает глаз неизбалованного советского обывателя. Болезненно, до приступа черной зависти, можно сказать, царапает. Своим вопиющим и недостижимым богачеством, прежде всего.