После обстоятельного размышления он решил все-таки испытать намерения Красса и двинулся ему навстречу.

Узнав о приближении врага, Красс выделил из своих войск две армии по 10 тысяч человек под начальством Кв. Аррия, победителя Крикса, и М. Муммия. Он поручил им двигаться на флангах войска Спартака, завязывать с ним стычки, но в бой без приказа не вступать.

Кв. Аррий, получивший от повстанцев жестокие зарубки на память, стал в силу этого очень осторожен. Он точно выполнил приказ своего командующего. М. Муммий же, не имея еще личного печального опыта, горел желанием отличиться. Это и завлекло его в ловушку Спартака.

Увлеченный притворным бегством неприятельских отрядов, М. Муммий преисполнился воодушевления и дал битву. В итоге легионы его оказались разбиты наголову и обратились в бегство. В руки восставших рабов попали римские обозы и много оружия.

С трепетом в душе вернулся М. Муммий в главную квартиру. Он ожидал самых страшных последствий для себя лично, но, к своему удивлению, отделался строгим выговором. От воинов же полководец потребовал поручителей в том, что они будут впредь беречь оружие, которое он им снова раздаст. Обманувшим его поручителям, тем, кто таковых не представит, и новым беглецам Красс грозил повторной децимацией. Его угрозе верили и не верили.

Не без труда воины М. Муммия отыскали среди товарищей тех, кто пожелал дать за них полководцу страшный залог. 500 же солдат найти себе поручителей не могли. Тогда Красс на глазах всего войска велел разделить их на пятьдесят десятков и из каждого десятка вновь казнил по одному человеку.

Новая децимация, казалось, переломила страх перед спартаковцами. Но Красс не вполне доверял настроению воинов. Только после того как подошли вновь набранные когорты, он почувствовал решимость и силу вновь двинуться на врага.

А Спартак с видом устрашенного и обращенного в бегство через земли сабинов, марсов, гирпинов шел на юг, в сторону Лукании. По пути он останавливался, завязывал с авангардом римских войск стычки и пытался втянуть легата Красса Кв. Аррия в битву, но безуспешно.

В конце концов от успешно завершавшихся стычек и непрерывного движения повстанцев на юг (Красс именовал это «бегством»!) римляне осмелели. Однажды разведчики донесли Крассу, что 10 тысяч рабов почему-то отделились от своих и устроили самостоятельный стан. Обрадованный Красс поспешил к небольшому лагерю восставших с намерением предложить битву.

Последние не задумались принять бой. Сражение разгорелось. В самый разгар его явился Спартак, нанес римлянам поражение и заставил их отступить в лагерь.

После этого повстанческая армия беспрепятственно двинулась на юг, к морю.

Хотя Красс и уничтожил из 10 тысяч армии спартаковцев две трети ее бойцов и 900 человек даже взял в плен (об этом он поспешил сообщить в Рим), собственные потери его оказались тоже очень значительны.

Но особенно раздражало полководца малодушие, проявленное легионами при известии о подходе к полю битвы самого Спартака. С таким недостойным поведением воинов Красс считал необходимым непримиримо бороться. Однако подвергать наказанию союзников из италийских народов после резни, устроенной им Суллой, он опасался. Таким образом можно было только дать новый повод к их раздражению против Рима, а оно и без того явилось достаточно сильным и находило себе выражение в дезертирстве. Поэтому в отношениях с воинами из других городов и деревень приходилось быть дипломатом. Но малодушие своих собственных сограждан-римлян Красс считал абсолютно нетерпимым.

Итак, он вновь собрал на претории всю армию. В середине ее на глазах у всех Красс поставил 40 тысяч солдат, набранных в Риме (10 тысяч из войска консулов плюс 30 тысяч, приведенных им самим). Вновь в своей речи полководец заклеймил позором их трусость.

— Я не потерплю, — заявил Красс, — чтобы люди, обязанные показывать другим пример в доблести, показывали его в малодушии! Я решил вновь подвергнуть вас, римляне, децимации и стану подвергать ей каждый раз, когда войско посмеет отступить перед врагом!

От такой угрозы у всех кровь застыла в жилах. Помощники Красса пробовали вмешаться. Он заставил их замолчать. И пришлось воинам 8 римских легионов бросать горестный жребий. И около 4 тысяч римлян были затем наказаны розгами и обезглавлены.

Третья децимация оказалась решающей и по-настоящему переломила настроение всей армии. С этого времени, как замечает Плутарх, Красс оказался для своих солдат страшнее побеждавших их врагов.

Весть о расправе Красса с собственными воинами вызвала в Риме и в сенате страшный шум. Помпеянцы требовали объяснений.

После безуспешных попыток затемнить существо дела Крассу в очередном письме пришлось сделать ряд очень неприятных признаний: дела обстоят крайне плохо; угроза со стороны восставших рабов стала больше, чем когда-либо прежде; Спартак явно намерен пробраться в Сицилию и вызвать там новое восстание рабов. В конце письма полководец требовал расширить его полномочия и вызвать на помощь М. Лукулла из Фракии и Гн. Помпея из Испании.

Предложения Красса, как и его признания, вызвали в сенате острую борьбу. Помпеянцы нападали на полководца, обвиняя в бездарности, в неумении вести войну, требуя смещения и передачи всего дела в руки своего лидера.

После длительных прений и взаимных обвинений предложения Красса в компромиссной форме были все-таки приняты. Сам он был возведен в сан проконсула (Евтропий). Помпею и М. Лукуллу были отправлены распоряжения сената срочно возвратиться в Италию для участия в войне с «проклятым» Спартаком.

Получив от сената расширенные полномочия, Красс стал действовать с большей решительностью. Он шел по следам Спартака и непрерывно завязывал с ним стычки.

На совете со своими командирами Красс не переставал обсуждать один и тот же вопрос: как взять верх над страшным врагом, непобедимым в открытом бою? Командиры в ответ тяжело вздыхали: никто, даже удачливый Кв. Аррий, не мог подсказать ничего подходящего. В конечном итоге все присоединялись к мнению П. Консидия, самого лучшего среди них знатока военного дела: соблюдать крайнюю осторожность и стараться победить Спартака голодом, а не оружием. И Крассу — не от хорошей жизни! — пришлось принять к сведению такой совет.

Во второй половине августа 72 года Спартак с войском вышел на Луканское побережье. Отправленные им вперед посредники в Мессинском проливе (они вышли туда иа рыбачьих лодках) встретили корабли пиратов и от имени вождя вступили с предводителем эскадры Гераклеоном в переговоры. По их словам, Спартак с помощью пиратов за определенную по договору плату хотел переправить в Сицилию несколько вооруженных отрядов.

Гераклеон не возражал. За сумму, о которой стороны тут же договорились, он обязывался доставить к условленному сроку корабли, погрузить на них спартаковские отряды и высадить их на северном берегу Сицилии — в прибрежных городах Панорме, Аполлонии, Мессане, на южном берегу — в Лилибее, Гераклее и Агригенте, на восточном берегу — у Тавромения и Сиракуз. Обладанию Сиракузами — самым крупным и влиятельным городом Сицилии — Спартак придавал большое значение. В Сиракузах находилась общесицилийская тюрьма — сиракузские каменоломни, где томились все недовольные римскими порядками и личные враги наместника.

Захватив опорные базы на побережье Сицилии, в местах наибольшего скопления рабов, десантные армии Спартака должны были наступать в глубь острова, стараясь вызвать общее восстание рабов.

Но план Спартака неожиданно рухнул. Гераклеон, удрученный вестью об убийстве Сертория и плохим положением дел у Митридата (он находился в Армении у зятя Тиграна на положении почетного пленного), вдруг переменил образ мыслей. Он счел исход войны, ведшейся Спартаком, предрешенным. Поэтому, по его мнению, теперь следовало заботиться не об исполнении договоров, а только об одном: о деньгах, о новой добыче.