Страшный позор ждал бы обоих полководцев, упустивших неприятеля! Но… поистине то «великое счастье» Помпея, о котором говорил Цицерон, «которое сопровождало его великие деяния и в Риме, и на ноле брани, и на суше, и на море», не оставило его и тут. И Цицерон, узнав, как все получилось, мог бы с полным основанием уже тогда сказать, как он сказал несколько лет позже: «Да, я верю в счастье, в этот божий дар, ниспосланный некоторым избранникам для их собственного величия и славы и для удачного совершения трудных предприятий».

Брундизий — крупнейший римский порт на Адриатическом море, по преданию, был основан греческим героем Диомедом, участником Троянской войны. Порт обладал значительным и сильным военным гребным флотом, численность которого была, однако, непостоянна (в лучшие времена доходила до 200 судов), и значительным количеством грузовых купеческих кораблей.[54]

Порт Брундизия имел очень хорошую репутацию. Он считался более удобным, чем порт соседнего Тарента[55], так как одним устьем замыкал несколько гаваней, защищенных от морских волн, и имел перед собой остров. В соединении с городом гавань походила на голову оленя.

Сюда-то, к кораблям, сбив со своего следа Красса и Помпея, спешил Спартак. Впереди повстанческого войска мчался 2-тысячный кавалерийский отряд из уроженцев Апулии, не раз бывавших по разным делам в мирное время в Брундизии. Верховный вождь поставил им следующую задачу: двигаясь впереди армии, добраться до города, небольшими группами пробраться в него и, используя помощь единомышленников, под покровом ночи захватить все стратегически важные места, закрыть выход из порта и не позволить уйти флоту. Такая же задача была поставлена другому отряду в отношении Тарента.

Отряды особого назначения спешили к Брундизию и Таренту с полной уверенностью в успехе. И вдруг… и вдруг разразилась внезапная катастрофа. 5 января в порт Брундизия внезапно вошли корабли флота М. Лукулла, прибывшие из Диррахия (Иллирия).[56] Армия начала высадку. Спешно выгружалась кавалерия. Беспокоясь о судьбе Красса, полководец тотчас отправил к нему навстречу своих разведчиков.

Эти-то вот разведчики и попали в руки спартаковского отряда, которому поручили захватить Брундизии. Их немедленно доставили к Спартаку.

Когда римлян допросили и увели, командиры долго сидели и молча размышляли. Благодаря внезапному появлению в Брундизии М. Лукулла (никто не сомневался, что часть его флота и войска заняли также и Тарент) положение сразу стало отчаянно трудным: потеряна была надежда на флот, которым можно было при необходимости вывезти войско в Сицилию или Малую Азию; в борьбу включались новые 40 тысяч человек пехоты и 3 тысячи человек конницы — все прекрасно обученные, закаленные в многочисленных боях и походах — с третьим по значению полководцем республики (первым считали Л. Лукулла, а вторым — Гнея Помпея).

«Как быть дальше?» — такой вопрос поставил Спартак на обсуждение военного совета. Никогда еще собравшимся не приходилось решать вопроса более трудного. Идти дальше на Брундизий (до него оставалось около 200 километров) все считали бессмысленным: Лукулл попросту не выйдет из города, не примет невыгодного боя и станет ожидать подхода на помощь Красса и Помпея.

Остаться на месте? Нет выгодной позиции для сражения; они не успеют разбить Красса до подхода Помпея.

Следовательно, выход только один: идти назад; выбрать выгодную позицию и вызвать туда Красса, врага, изученного со всех сторон, неоднократно битого. Красс будет вынужден принять последнюю битву, так как он, конечно, не желает уступать славу победителя соперникам.

Что повстанцы смогут его победить, в этом нет сомнения: они побеждали его неоднократно; им отлично известны его вооружение, его выучка; из-за частых поражений легионеры не доверяют ни себе, ни полководцу — отсюда у римлян такое большое количество дезертиров. Но армия, не доверяющая полководцу, наполовину побеждена.

Соображения Спартака все признали основательными и единогласно согласились с его решением: идти навстречу Крассу, выбрать отличную позицию, построить лагерь, дать воинам отдохнуть и, вызвав Красса сюда, напасть на него, утомленного маршем, и разбить.

Итак, повстанческие войска повернули назад. Отрядам, посланным к Брундизию и Таренту, были посланы распоряжения возвращаться назад для участия в последней битве.

Помпей и Красс двигались по направлению в Самими со всей энергией весь день 4 января. И с каждым часом недоумение их становилось все больше: следы движения повстанческого войска на северо-запад становились как бы все менее отчетливыми и как бы непохожими на то, что им приходилось до того наблюдать ежедневно.

Ночью оба полководца не спали: со своими легатами они вновь и вновь изучали планы местности, сопоставляли различные данные, доставленные им в течение дня разведчиками, и с нетерпением ожидали новых.

Утром призрачное спокойствие и уверенность рухнули. Разведчики примчались сломя голову и принесли ужасное известие о коварном обмане Спартака, жертвами которого все они стали.

Оба полководца разразились ужасными проклятиями: такого унизительного исхода ни один из них не ожидал! Спешно снялись они с лагеря и, оставив на месте почти всю поклажу, поспешили назад, на юго-восток, к Брундизию.

В душе оба полководца корили себя за легковерие. Оба знали: предстоит крайне неприятное объяснение с сенатом. В самом деле, как могло так получиться, что оба одновременно упустили неприятеля? Может быть, они получили от рабов за это взятку?!

Уже одна такая мысль и Крассу и Помпею была очень неприятна. А что такое обвинение последует со стороны их личных врагов — в этом они не сомневались.

Догнать Спартака, ушедшего далеко, практически не было возможности, и потому Красс и Помпей стали уже мысленно изобретать всевозможные оправдания.

Вдруг… о, невероятное счастье! Посланные вперед разведчики Красса, возвратившись на рассвете 6 января, рассказали: в Брундизии высадился М. Лукулл, прибывший из Фракии; это известно от разведчиков Спартака, которых они повстречали; последние вручили им для передачи Крассу письмо своего полководца.

Римский полководец торопливо взломал печать. Письмо оказалось коротким. Предводитель повстанцев извещал Красса о прибытии его нового соперника, предлагал решить спор за славу между ними, извещал о своем местонахождении и предостерегал против медлительности; по его словам, такой же вызов на бой несколькими часами позже он отправил и Помпею.

После оглашения письма легаты Красса долго удрученно молчали; положение казалось самым отвратительным. Наконец полководец приступил к поименному опросу своих военачальников: давать ли Спартаку бой? Идти ли ему навстречу?

Ответ легатов оказался единодушен: да, идти! И Красс решился: произнеся на претории большую и убедительную речь, постаравшись внушить воинам чувство ненависти к мятежным рабам и решимость не уступать соперникам победу, сулившую большие выгоды и славу, Красс снялся с лагеря и поспешил с войском к тому месту, где ждал его Спартак.

В последние сутки перед сражением среди множества обычных дел, связанных с подготовкой новой битвы, Спартак выкроил несколько свободных часов и уединился в своей палатке для размышлений. Он хорошо понимал, что при царящих на войне случайностях разного рода дать какую-нибудь гарантию относительно исхода предстоящей битвы нельзя. Особенно сейчас, когда сила сопротивления римлян, извлекших из многочисленных поражений важные уроки, серьезно выросла. И он вновь и вновь возвращался к одному вопросу: «Что будет, если?..»