В часы досуга, который бывал, как правило, невелик, потому что его всегда осаждали дела и люди, Спартак уходил с друзьями на охоту. Сломя голову скакал он за убегавшими лисицами, стрелял птиц, любил на реках и озерах бить острогой рыбу. В этом заключался отдых. Одновременно он изучал теснины в горных местах и обрывы на равнинах, задавая попутно своим спутникам тактические задачи, приучая их пользоваться выгодами местности.

На протяжении всей войны Спартак тщательно улучшал свой штаб, свои командные кадры. Он прорабатывал с командирами вопросы стратегии и тактики в войнах крупнейших полководцев. Командиров всех ступеней (на верхах в особенности) отбирали тщательно: обязательными условиями являлись, помимо храбрости и ума, предусмотрительность, теоретическое знание военного дела, участие в других войнах на командных должностях, широта культурного кругозора, преданность делу, умение подчиняться и дружно работать с коллегами. Последнему пункту Спартак с течением времени стал придавать особенно большое значение (в начале войны при необходимости в людях, естественно, приходилось быть менее разборчивым).

Большое внимание вождь восстания уделял своей разведке, служившей глазами и ушами армии, многократно вводившей врагов в заблуждение путем ловкого распространения противоречивых слухов, устройством побегов мнимых перебежчиков.

Воины повстанческой армии, несмотря на обычные человеческие недостатки, горели честолюбием, желанием отличиться. Любой воин, совершивший подвиги, наделенный способностями, знаниями, умом, знал, что он будет замечен, награжден, отмечен почетом, быстро выдвинут на командную должность, что сам полководец станет ухаживать за ним во время болезни или при ранении и обеспечит ему в случае гибели пышное и славное погребение, после чего вся его жизнь будет воспета в песнях, а на его примере будет учиться все войско.

Спартак хорошо знал человека, его несовершенство, но также и его склонность к героизму. Он был полностью согласен с утверждением Ксенофонта: «Люди любят больше всего то, что возбуждает соревнование. Поэтому надо внушать повиноваться своим начальникам, быть трудолюбивым, смелым до дерзости, ловким, охотником до хорошего оружия, а более всего жадным к похвале».

Мудрость руководителя, справедливость, гуманность, простота, доступность, соединенные с величайшей удачливостью, создали Спартаку огромное расположение, любовь и доверие всей армии.

Всегда бодрый, хотя он и мало спал, энергичный, хотя и умеренно ел, чуждый всяким проявлениям роскоши, образец преданности делу, верный друг в дни мира и на войне, Спартак представлял собой замечательный пример для каждого командира и воина повстанческой армии.

В конце августа Красс со своим войском также прибыл к Фуриям. Теперь он был уже не так храбр, как прежде, и не смел сам вызывать повстанцев на битву.

Спартак, со своей стороны, не тревожил его и рассылал в разных направлениях сильные отряды под начальством своих легатов для опустошения территорий, объявивших себя на стороне римлян, и для сбора продовольствия. Красс для спасения репутации вынужден был посылать союзникам помощь. Но ему положительно не везло. Его отряды, сталкиваясь со спартаковскими, каждый раз терпели поражение (Аппиан). Эти новые неудачи не могли прибавить римлянам храбрости. Но Красс старался не дать своим людям упасть духом. По примеру Спартака он непрерывно тренировал их, заставляя в присутствии начальников легионов и старших командиров на деле доказывать, что они недаром получают свои пшеничные пайки (по римскому обычаю воины, не обнаружившие успехов в воинских упражнениях, получали вместо пшеницы ячмень), что они способны выполнить все, чего требует военное искусство. Убыль в людях он старался своевременно ликвидировать за счет новых пополнений, набиравшихся в Кампании его вербовщиками. При этом Капуя оказывала Крассу огромную помощь.

Вспоминая об исключительной роли и помощи Капуи Риму через десять лет — в связи с полемикой против С. Рулла, предложившего аграрный законопроект (63 г.), — Цицерон говорил: «Заметьте мои слова: в случае раздела Кампанской земли произойдет выселение и обезземеление бедных земледельцев, а не водворение таковой и наделение их землей. Вся Кампанская земля составляет владение возделывающего ее мелкого крестьянского люда, дельного и скромного; и вот эти-то честные люди, эти трудолюбивые земледельцы и храбрые солдаты изгоняются вашим народным трибуном, этим другом римской бедноты!

…Действительно, со времени консулата Кв. Фульвия и Кв. Фабия (212 г.), при которых Капуя была побеждена и взята, не было со стороны этого города не только враждебных действий, но даже замыслов против нас. С тех пор мы много вели войн и с царями Филиппом, Антиохом, Персеем, Лжефилиппом, Аристоником, Митридатом и т. д., — и других не менее серьезных — с Карфагеном, с Коринфом, с Нуманцией; много было в нашем государстве внутренних смут, которых я припоминать не буду; были войны с союзниками — Фрегелланская, Марсийская — и что же? Во всех этих внутренних и внешних походах Капуя нам не только не вредила, но с величайшей готовностью помогала вести войну, снабжая всем необходимым наши войска, которые в ней же находили кров и убежище».

Эта идиллическая картинка, разумеется, не вполне соответствовала действительности. И в пределах Кампании во время спартаковской войны кипела социальная борьба и часть бедноты стояла на стороне восставших рабов. Но бесспорно было и то, что другая часть действительно стояла на стороне Рима и давала ему воинов. Именно поэтому Спартак так и не смог захватить Капую и перетянуть на свою сторону всю Кампанию.

Приближалась середина сентября; казалось, уже так давно он, Красс, взял все дело в свои руки, но войне не виделось конца. И настроение полководца было неважным. Его тревожили вести о происках врагов в Риме, неблагоприятные сообщения из Понта, Испании и Сицилии.

После убийства Сертория М. Крассу и П. Цетегу стало известно, что их секретная переписка с мятежным полководцем попала в руки Помпея. Говорили, правда, что последний сжег все письма, найденные в ставке Сертория. Но, перепуганные возможной компрометацией, противники Помпея считали эти разговоры ложью, рассчитанной на введение их в заблуждение. Боясь Помпея, опасаясь его сотоварища Метелла, Красс и Цетег решили от них отделаться так, как сами они отделались от Сертория, — простым ударом кинжала.

С этой целью в Испанию, якобы по делам, был командирован молодой Г. Цетег, сын П. Цетега, с группой верных людей. Возможность покушения на Помпея, человека очень осторожного, им, к их огорчению, не представилась. Но покушение на Метелла едва не увенчалось успехом. Престарелый полководец был ранен кинжалом Г. Цетега-младщего на пиру. Но в завязавшейся затем свалке соратники все-таки сумели защитить его и спасти. Пришлось Г. Цетегу со своими людьми поспешно бежать из Испании. Вспоминая позже эту историю (Г. Цетег был тогда его противником, участником заговора Каталины), Цицерон бросил по его адресу злобное замечание: «Если кто-нибудь подумает о Гае Цетеге, о его поездке в Испанию и о ранении Квинта Метелла Пия, то ему, конечно, покажется, что тюрьма для того и построена, чтобы Цетег понес в ней кару».

Малоутешительные известия приходили к Крассу и с востока. Л. Лукулл решительно не желал ввязываться в настоящий момент в войну с Тиграном. Тем самым он сохранял руки свободными и мог в любой момент поспешить на помощь своим сторонникам в Италию, чтобы тем самым отнять у него, Красса, возможные лавры победителя Спартака.

Очень не понравилось Крассу также известие о посольстве Митридата к Помпею в Испанию. Понтийский царь, лишенный царства, просил победоносного полководца о покровительстве и третейском суде между ним, Митридатом, и римским сенатом. Всем противникам Помпея это предпочтение, оказанное молодому полководцу, пришлось, естественно, не по вкусу. И они поспешили объявить главу посольства тайным соглядатаем Митридата, хотя сам Помпей признал его послом и обещал сделать все, что окажется в его силах (Цицерон).