Я даже не сразу поняла, о чем это он. А когда поняла, оскорбилась ужасно. Но только в первый момент. Потом догадалась, что он говорил не в шутку. Потом решила, что это даже забавно. И наконец поняла, что приду туда обязательно, на этот обозначенный майором пятачок. Приду, потому что, для одинокой брошенной всеми девчонки, отставной спортсменки международного класса, фронтовой сестрички, профессиональной убийцы и верной подруги, поклявшейся отомстить, другого пути просто нет. Профессия вербованной валютной проститутки казалась не более чем изящным дополнением к моей безумной биографии. И было так.

– Папаша, ты меня узнаешь?

– Нет, доченька, иди домой, пожалуйста.

– А если повнимательнее взглянуть, папаша. Ты телевизор-то смотрел в последнее время?

"Папаша" подходит к черной "волге" с соответствующим очень крутым номером, около него тусуется мальчик в сером плаще поперек себя шире, за рулем скучает водила в звании не ниже капитана судя по возрасту. "Папаша" смотрит на меня еще раз и вдруг широко улыбается.

– Ты эта… Лозова, что ли?

– Так точно, товарищ полковник, извините если ошиблась! Не желаете ли провести вечер со знаменитой фигуристкой?

– Садись, фигуристка, у меня сегодня настроение хорошее. Поехали.

– Господин, можно вас на минутку, – теперь я говорю по-немецки, с акцентом, но весьма сносно, – вы были когда-нибудь в Дортмунде? Да? А три года назад? Ах, вы даже посещаете турниры по фигурному катанию. Тогда вы наверняка должны меня помнить.

Конечно, он не помнит меня, козел, но воспоминание о Дортмунде и мое спортивное прошлое добавляет романтики в наше знакомство. Романтики и полсотни марок.

– Лозова! – окликает меня кто-то.

Я оборачиваюсь равнодушно.

– Ты что, не Лозова?

– Нет, я – Лозова.

– Тогда какого хрена ты тут делаешь?

– Деньги зарабатываю.

– Ты что, с ума сошла?!

На нем дорогой плащ, в руках шикарный импортный дипломат, виски седые, вокруг глаз морщинки. Я его не узнаю. И хамлю:

– А ты кто такой?!

– А это важно? – парирует он с достоинством. – Я из Спорткомитета.

– Ну и что, – говорю я. – Для вас особая такса что ли?

– Дура, – говорит он. – Иди отсюда, до добра это дело не доведет.

– До добра? – я начинаю хохотать. – Дядя, я с вашим Спорткомитетом долго трахалась. Мне в этой системе даже денежку платили. Вот только здесь больше платят, понимаешь? Нет, не то чтобы очень много, но здесь платят, регулярно платят, понимаешь? В вашем гребаном Спорткомитете пенсий почему-то не выдают, а выступать на льду я больше не хочу, ты понимаешь, обрыдло мне все на вашем льду, понимаешь, мне в койке интереснее, дядя. Хочешь со мной вечерок провести? Я, правда, дорого беру. Но я очень не ординарна, дядя. Не хочешь? Жаль.

Он протянул мне бумажку в пятьдесят долларов вместе со своей визиткой и пояснил:

– Небольшая пенсия от Спорткомитета. И бросай это дело, подруга. Вспомнишь потом, что я был прав.

Я вспомнила. Потом. Конечно, он был прав. Но говорил тогда совсем не то, что думал. Я это почувствовала, но не поняла. И просто взяла пятьдесят долларов. Это были некислые деньги по тем временам. А визитку выбросила, кажется, в тот же день. Чего мне было ему звонить?

– Сестра, – окликает меня высокая крашеная блондинка.

С первого взгляда вижу: из наших. Отзываюсь:

– Чего надо, дорогая?

– Не на своем месте стоишь.

– Ты в этом уверена, сестра? – спрашиваю нагло, хотя подозреваю, что права она. Я еще новенькая и не все их законы изучила. Но один закон мне известен с детства: наглость города берет. Или по-другому, мягче: если сам себе не поможешь, никто тебе не поможет.

– Ты кому платишь-то, чува? – невозмутимо, но жестко спрашивает блондинка.

– То есть как это кому? Кэпу, естественно.

Кэп – это капитан Синюков, представитель ГУВД в "Интуристе".

– И все? – интересуется она с ядовитой улыбочкой.

– Все. Больше я никому здесь не должна.

– А это тебе сейчас ребята объяснят, кому ты должна.

Произносит она это лениво, небрежно, чуть ли не зевая. Так разговаривала обычно уличная шпана у нас в Свердловске перед очередной махаловкой стенка на стенку. И я, вспомнив детство и уловив нужный тон, отвечаю ей:

– Ну, пойдем выйдем, побалакаем с твоими корешами. Если чего должна – все заплачу.

И мы проходим в удивительно грязный и пустынный дворик одного из факультетов МГУ. Поразительно, как рядом с шикарными отелями (между прочим, до сих пор!) уживаются все эти помойки, кособокие гаражи и обшарпанные трансформаторные будки. Вот в таком пейзаже и встретили меня два рослых парня, упакованные по люксу и явно спортивного вида.

– Ну, и кто вы такие? – спросила я.

– Налоговая инспекция, – хохотнул тот, что выглядел постарше. – За первый месяц плата вперед – сотня баксов.

Я повернулась к давешней блондинке и с достоинством спросила:

– Сестра, это вот этим двум пидорам я должна что-то платить?

Пидоры дружно шагнули в мою сторону. Обиделись.

– Стоять, козлы вонючие! – крикнула я резко, и это подействовало, они остановились. – Я рэкетирам платить не собираюсь.

Очевидно, мальчики, занимавшиеся натуральным рэкетом, термина этого еще не знали (все-таки, учитывай, перестройка едва-едва началась) и на рэкетиров оскорбились сильнее, чем на козлов. Ну и потом стояла я перед ними совершенно вызывающе: миниатюрная фигуристочка, метр шестьдесят с прической, да еще после Афгана – кожа да кости, коротенькая кожаная курташка, очень узкая юбка и туфли на каблучках. А сумочка такая, что в ней и дамский пистолет с трудом поместится. В общем, по-моему, они меня даже не бить собирались, а просто схватить, поднять и подержать на весу, пока не приду в чувство. Так мне показалось по их движениям. Но мне не довелось узнать, что они собирались со мной делать. А им не довелось узнать, что сделала с ними я. Точнее, что, они потом разглядели, а вот как – этого даже Лизка (так звали блондинку) понять не успела.

Я сломала себе каблук на левой туфле, которая не сразу слетела с ноги, и слегка порвала юбку, выполняя классический удар в прыжке с разворота. Больше потерь с моей стороны не было, а у этих придурков на поверку оказалось три перелома конечностей и одно сотрясение мозга на двоих. Второго сотрясения, очевидно, не случилось по причине отсутствия мозгов у сотрясаемого.

Короче, они лежали под ржавой стенкой гаража, а я, войдя в раж и страшно матерясь по-афгански, объяснила насмерть перепуганной Лизке, что убью в этом районе всех, включая опера Синюкова и его гэбэшного куратора, если еще хоть одна сволочь потребует от меня денег.

В общем после этого случая среди своих меня сильно зауважали, начали ласково звать "наша Афгани" и даже взяли за правило приглашать на местные разборки с погаными клиентами, нерадивыми сутенерами и шальным заезжим рэкетом.

Но был и другой результат у этой махаловки в университетском дворике. Буквально на следующий день меня вызвали в кабинет к Кэпу. И кого же я там увидела? Ну, конечно, дорогого своего "спорткомитетчика" с седыми висками.

– Что ж, здравствуй, Лозова, – сказал он многозначительно.

– Что ж, здравствуй, Куницин, – откликнулась я издевательским тоном, благо запомнила его фамилию с визитки.

Чего мне было терять?

– Зачем нарываешься, Лозова?

– На что нарываюсь?

– На серьезные проблемы. Ты фильмы про разведчиков любишь?

– Ах вот оно что! Значит, теперь ваша контора Спорткомитетом называется?

– Красиво отвечаешь, Лозова. Хочешь у нас работать? Раньше ведь хотела.

– Не спорю, хотела. Только в "семерку" работать не пойду. Там за вредность мало доплачивают, а работа – собачья.

– Два ноль в твою пользу, Лозова. Где поднатаскалась, в Афгане или здесь? Где структуру органов узнала?

– Так я тебе и раскололась, гражданин начальник, меня на понт не возьмешь!