Могла я не подчиниться? В этот момент еще могла. Помню точно. Я играла с ним по его правилам, но добровольно.

Музыка как будто сделалась громче, возник откуда-то резкий, пряный, но в общем приятный запах. Поза "лотос" при моей растяжке казалась вполне комфортной, в комнате было тепло, но не жарко. Словом подступила полнейшая расслабуха, как после тяжелой тренировки, когда под занавес постоишь минут десять на голове, а потом ляжешь на спину и отпустишь все до единой мышцы, и они так тихонечко ноют, словно истекают теплым соком.

– Видишь огненную точку перед собой?

– Нет, – честно призналась я.

– Ты должна видеть огненную точку прямо перед собой, – потребовал Нанда.

Я старательно пригляделась к колыханиям темноты под сомкнутыми веками. Там было много точек, полосочек и разводов. Не слишком огненных. Я стала рассматривать их внимательнее и вдруг увидела особенно яркую точку в самом центре. Я так удивилась, что даже решила открыть глаза. Нету ли здесь какого-нибудь подвоха? Подвоха не было. Была только полная темнота в комнате и голос гуру:

– Глаза открывать не надо. Закрой их, закрой.

Как он увидел? У него что, зрение как у кошки?

Я закрыла глаза и снова увидела огненную точку. Точка разгоралась.

– Теперь покрути ее, – предложил Нанда.

– Как покрутить? – не поняла я.

– Как угодно. По кругу, по спирали, по любой кривой, да хоть по ломаным линиям.

Понятней не стало, но я мотнула головой, и точка полетела вверх, чертя светящийся след. Я решила закинуть ее за голову, и она быстро вернулась снизу, замыкая огненное кольцо. Это было страшно интересно, и я повторяла и повторяла понравившийся процесс, пока не оказалась внутри сетчатой сферы из нескольких десятков повернутых во все стороны пылающих колец.

– Теперь можешь открыть глаза, – разрешил Нанда.

Я открыла. Ну, то есть мне так подумалось, а на самом деле… В общем сияющая сфера никуда не исчезла, просто за ней теперь видна была комната с дрожащими огоньками, и сам гуру все в той же майке и джинсах. Руки, блестящие и мокрые, с растопыренными пальцами он держал поднятыми вверх, как хирург перед началом операции.

– Можешь закинуть ноги за голову? Не обязательно сразу две.

– Раньше удавалось, – сказала я и, помогая себе руками, положила сначала левую, а затем и правую ногу на шею. Потом уперлась ладонями в стол и замерла.

– Напряжение ощущаешь? – спросил он.

– Да, – призналась я.

– Сейчас будет легче.

И он стал гладить меня своими мокрыми блестящими руками, очевидно втирая в кожу какое-то особое масло. Пряный запах сделался намного сильнее, а руки его все скользили и скользили по моему телу, скользили повсюду, от лица и пяток (это было рядом) к животу, ладоням и ягодицам, и по тому, что между животом и ягодицами, они тоже скользили. Но это не было сексуальным поглаживанием. Его крепкие мужские горячие руки, смазанные загадочным маслом, не возбуждали, а успокаивали меня, расслабляли, делали естественной самую неестественную из поз. Кажется в какой-то момент я ощутила его руки внутри себя, но я говорю "кажется" уже хотя бы потому, что пока это все происходило, я несколько раз открывала и закрывала глаза, но это ничего – ничего! – не меняло, я все так же видела и огненную сферу, и его ноги в джинсах и майку, теперь уже внутри сферы, и мерцающие огоньки вдалеке, а вот его рук я не видела, рук словно и не было. Так что грань между реальностью и глюками к тому времени я утратила полностью.

Потом он сказал:

– Прижмись лицом к своим гениталиям.

Это возможно. Я знаю, я пробовала раньше. Но теперь все было по-другому. Огромные горячие мокрые губы обхватили мое лицо в страстном поцелуе, втягивая, всасывая, втаскивая меня в невозможную пугающую глубину.

– Погружайся! – приказал Нанда.

И я нырнула головой туда. И сразу исчезло все: сфера, гуру, огоньки, музыка, пряный запах. Темнота, тишина, жара, первозданный хлюпающий хаос. И голос, высоко-высоко, далеко-далеко:

– Открой глаза! Открой глаза! Пора!

А я их закрывала? Ну конечно, закрывала. Веки отяжелели, слиплись, ресницы загнулись внутрь и мерзко раздражали глазные яблоки. Хватит. Пора.

Полыхнуло красным, оранжево-красным, желто-оранжевым, ровный светящийся фон, апельсиново-радостный и чарующий. И вдруг по этому фону яркими блестками рассыпались золотые звезды. Золотые звезды на оранжевом… Сверкание хромированных лезвий, счастливых глаз и белозубых улыбок…

Мгновенная цепь ассоциаций вернула меня к реальности прошлого и больно ударила по всем пяти органам чувств. С жутким чмоканьем я вырвала голову из… Из чего, Господи, из чего же? …и судорожно вдохнула. В тот же момент ослепительно белая ледовая арена вместе с танцующими на ней Машкой и Виктором, стала подниматься, как крышка люка на бэтээре, и в образовавшийся проем хлынула густая и страшная чернота…

Ноги и руки связаны, меня всю ломает, вокруг абсолютная темень, раздаются дикие крики на пушту вперемешку с русским матом и оглушительно до омерзения стучит тридцатимиллиметровый пулемет. Пахнет порохом, сгоревшей соляркой и паленым мясом.

Я закричала от боли и страха. Я выдернула руки из веревок (Господи, кто меня связал?) и увидела, что они мокрые и скользкие. От крови. От крови Матвея. Я пыталась спасти его, но в полевых условиях… Ничего не получилось. Над выжженным плато занимался рассвет. Сделалось вдруг удивительно тихо, а потом в этой тишине возник тонкий, пронзительный, нарастающий свист и отчаянный совсем неуставной вопль Василия: "Атас!!!" Я успела упасть. Потом рвануло, больно ударило по ушам, я закричала еще громче прежнего и потеряла сознание.

В контексте всего, что было перед этим, слова "я потеряла сознание" звучат почти абсурдом. К тому моменту, скажем прямо, терять было уже нечего. Оставалось только обретать. И действительно, как только я провалилась в беспамятство в той реальности, я сразу вывалилась ни в какую-нибудь там светящуюся сферу, а просто в комнату для медитаций. Голая и мокрая я сидела на краешке стола и дрожала. Почему-то стало холодно. Гуру Шактивенанда стоял напротив. Тоже мокрый, как мышь, но не голый, а в прилипшей к телу (потной?) одежде. Он тяжело дышал и держался за спинку стула.

– Трудно с тобой оказалось, – сообщил гуру.

– А со мною всем трудно, – гордо заявила я. – Но хоть получилось?

– Естественно. У меня если не получается, люди сами понимают и сразу. Вопросов уже не бывает.

– Ну и что же, – поинтересовалась я, – буду теперь вечно молодой?

– Вечно молодой будешь, если не расстанешься с комсомолом, а я тебе дал возможность контролировать свой организм. Не больше и не меньше. Я задал базу, конкретным вещам будешь учиться сама по ходу дела.

– Каким конкретным вещам? Я все-таки хочу понять, что во мне изменилось.

– Ну, хорошо, слушай. Ты сможешь гораздо дольше, чем раньше, не есть и не спать, сумеешь не мерзнуть на морозе и не расслабляться в жару, инфекционные заболевания больше не страшны тебе, отравления будешь переносить легко и быстро (конечно, это не касается сильнодействующих ядов), привыкание к наркотикам, включая алкоголь и никотин, отныне для тебя невозможно, при желании можешь запьянеть с одной рюмки или наоборот – выпить литр спирта и без промаха бить в мишень. Ты научишься надолго задерживать дыхание, отключаться от чувства боли, быстро преодолевать мышечную усталость… Я даже и сам не знаю всего, чему ты научишься. Встретимся через год-другой – расскажешь. – Он улыбнулся. – Правда. Мне будет интересно. А сейчас иди в душ.

– Да, – сказала я, в один миг ощутив себя покрытой липким слоем нечистот. Было это не совсем так, но какую-то подсохшую слизь на лице и волосах я обнаружила потом, глядя в зеркало в ванной.

Из комнаты для медитаций был только один выход, и в душевую я прошла мимо Сергея. Он стоял у окна, бледный до синевы, и с совершенно потерянным видом смотрел на меня. Нет, не на меня, а просто в мою сторону, мимо меня.

– Ты что, Сережа?!