Выпуск издательством Дойтике работы «Об истерии» принес наконец положительный результат: Зигмунда пригласили прочитать три лекции перед коллегией врачей. Это приглашение не было равнозначным приглашению выступить перед Медицинским обществом – самым важным медицинским органом в Австрийской империи, где Зигмунд выступал раньше. Хотя одно время коллегия врачей включала в число своих членов всех докторов университета, в последние годы она теряла значение. Но он принял приглашение с теплой благодарностью. Его не смущала ложная гордость: если он не может быть приглашен в Медицинское общество для изложения своих идей, он рад выступить на второстепенном уровне.

Через одну–две недели, когда стало известно, что он прочтет лекцию, его ожидал еще один сюрприз. Йозеф Брейер явился к нему на Берггассе и поздравил по поводу приглашения.

– Зиг, не хотел бы ты, чтобы я выступил в этот вечер? Я хочу участвовать и полагаю, что лучше всего, если я представлю тебя и в этом смысле буду спонсором.

Зигмунд смущенно пробормотал слова благодарности. В день первой лекции Йозеф ожидал его около семи часов вечера перед входом в лекционный зал Академии наук на Универзитетсплац, 2. Председательствующий потребовал внимания. Йозеф встал впереди трибуны и перед скромной аудиторией кратко изложил научные труды Зигмунда, начиная с работ над угрями и раками и кончая монографией по неврозу, а также книгой, написанной ими совместно, которой он, Йозеф, гордится как соавтор. В заключение он сказал:

– Длительное время я не хотел верить в справедливость теорий доктора Фрейда, но сейчас я убедился в силу обилия фактов. Я согласен с утверждением доктора Фрейда, что корни истерии следует искать в сексуальной сфере индивида. Это, конечно, не означает, что каждый симптом истерии обязательно исходит из сексуальной сферы. Если его теория не удовлетворяет во всех отношениях, его доклад разъяснит тем не менее достигнутый прогресс.

Зигмунд встал. Он говорил, используя свои записи. Вслед за Йозефом Брейером он сказал, что эксперименты являлись предварительными и не все симптомы истерии имеют сексуальную этиологию. Он признал свои неудачи, а также чрезмерное упрощение, признался в ошибках, из–за которых ему приходилось переосмысливать свои идеи. Он признал, что его работа – это только начало, впереди десятилетия исследований и проверок. Свои замечания он закончил словами, что официальной медицине были известны сексуальные факторы заболеваний, но она действовала так, будто ей ничего неизвестно, возможно, из–за нежелания откровенно говорить о проблемах секса. Затем он перешел к основному содержанию лекции и простым языком изложил найденные им истины, как они развивались и почему он считает их правильными.

В конце лекции было задано мало вопросов: вялая дискуссия длилась десять – пятнадцать минут. Зал опустел. Зигмунд взял за руку Брейера, и они вместе вышли на улицу, довольные теплым приемом аудитории. Он знал, что обязан во многом одобрению Брейера, но также знал, что он сам хорошо организовал свой материал и с научной точностью вел слушавших его врачей от этапа к этапу. Прохлада октябрьского вечера приятно освежила голову. Он повернулся к Йозефу и сказал с признательностью:

– Йозеф, не могу выразить, как ободрило меня твое представление и что это значит для моей будущей работы. В этом причина, почему аудитория слушала меня с таким уважением и аплодировала. Это потому, что ты одобрил нашу теорию сексуальной этиологии неврозов.

Йозеф Брейер подобрался, расправил плечи, вздернул вверх голову, широко раскрыл глаза и сказал холодно и враждебно:

– Все равно я в это не верю!

С этими словами он повернулся на каблуках и направился в сторону собора Святого Стефана и своего дома. Быстрой походкой, почти бегом, он скрылся из поля зрения Зигмунда.

Зигмунд стоял ошарашенный. Час назад Йозеф горячо одобрял их труд. Сейчас же он не только отверг эту работу, но и оттолкнул Зигмунда Фрейда! Выражение его лица, тон его голоса, его уход, по–видимому, указывали на то, что Йозеф Брейер прекращает их тесные отношения, продолжавшиеся двадцать лет.

Зигмунда передернуло. Он застыл на месте. Он не мог сделать шага к дому. Его сердце ныло. Что подействовало на Йозефа, побудив его столь бесцеремонно оттолкнуть друга? Что заставило Йозефа поступить так, как если бы он был по горло сыт господином доктором Фрейдом и его дикими теориями?

Зигмунд заставил себя двинуться с места. Медленно брел он по улицам, его ноги были пудовыми. Его ум медленно возвращался к профессору Мейнерту, который также отрекся от своего протеже… и сделал признание: «Всегда помни, Зигмунд, противник, сильнее всех борющийся против тебя, более всех убежден в твоей правоте».

У него перехватило дыхание, когда одна уверенная мысль пронзила его мозг. Теперь он понимал!

Йозеф Брейер говорил ему, что в деле Берты Паппенгейм нет никакой сексуальности. Йозеф верил в это с самого начала, он верил до последнего момента. Тем не менее Берта Паппенгейм фантазировала о сексуальной связи с доктором Йозефом Брейером: она считала себя беременной от него. В тот самый вечер, когда он сообщил ей, что она достаточно здорова, чтобы обратиться к другому врачу, а он с Матильдой уезжает в Венецию, Берта Паппенгейм почувствовала схватки роженицы. Увидев входящего Йозефа, она воскликнула: «Выходит ребенок доктора Брейера».

По имеющимся у него историям болезни Зигмунд знал, что в деле Берты Паппенгейм есть значительный элемент сексуальности. Он давно подозревал, что женщина влюбилась в своего врача и все еще любит его, что из–за невозможности выйти за него замуж намерена хранить эту любовь всю жизнь. Сейчас он ясно увидел то, что ранее знала только Матильда Брейер, а именно – доктор Йозеф Брейер также влюбился в свою пациентку! Именно это так расстроило Матильду, нарушило мир и счастье в их семье. В течение ряда месяцев, когда Зигмунд приходил к ним в дом, он видел Матильду бледной, с покрасневшими глазами. Матильда никогда бы не реагировала так по поводу влюбленности пациентки в ее известного и привлекательного мужа; десятки пациенток влюблялись в него. Но Матильда почувствовала опасность. Может быть, Йозеф Брейер не знал или еще не сознавал глубину любви, которую питали друг к другу пациентка и врач. В этом скрывалась угроза благополучию семьи.

Теперь впервые Зигмунд догадался, почему Йозеф Брейер так странно себя вел в отношении дела Паппенгейм: он был сам напуган своей эмоциональной вовлеченностью. Добрый и мягкий, он не хотел сделать больно жене и старался всячески предотвратить такое. У него явно недоставало силы отгородиться от любви к умной и крайне привлекательной Берте Паппенгейм; не мог он и смириться с такой любовью. Он подавил осознание этого, загнал в тайники ума. Только это могло объяснить перепады в его отношениях с Зигмундом, его принятие и отторжение работы по истерии и сексуальной этиологии неврозов, полтора года потребовалось ему, чтобы описать случай, и теперь, после публичного согласия, такое резкое отторжение.

Очевидность нависла над ним, заставила вспыхнуть его лицо в холодном ночном воздухе. Вот почему Йозеф прекратил заниматься пациентами с неврозом, перестал пользоваться гипнозом, а вместо этого направлял пациентов к Зигмунду. Вот почему за последние несколько лет он отходил от Зигмунда и исследований умственных и эмоциональных заболеваний. И вот почему он оттолкнул своего друга таким неподобающим и резким образом.

Через несколько дней в венском «Медицинском журнале» появится обзор, – Зигмунд видел, что журналист делал заметки, – в котором Йозеф объявит миру медиков, что поддерживает Зигмунда Фрейда в сексуальной этиологии неврозов.

Это станет невыносимым! Это будет моральная агония Йозефа Брейера! Когда она накапливалась: во время лекции, дискуссии или после осознания, что он влюбился в пациентку и никогда не забудет ее, так же как она не забудет его? Пришло ли оно в тот момент, когда Зигмунд Фрейд представлял истории болезни?