Макс Эйтингон, получавший средства из Соединенных Штатов, решил, что Берлину следует иметь школу по подготовке психоаналитиков. Он поручил молодому Эрнсту Фрейду разработать проект здания. Эрнст прекрасно справился с заданием, предусмотрев лекционный зал, библиотеку, классы и учебные кабинеты. Эйтингон оплатил строительство и оснащение, передав все в собственность Берлинскому психоаналитическому обществу. Руководство взял на себя Карл Абрахам. Ганс Закс согласился переехать из Цюриха в Берлин, чтобы заняться подготовкой врачей. После открытия Берлинского центра венская группа пожелала иметь собственный клинический центр. Зигмунд возражал против этого, полагая, что Вена всегда противилась психоанализу и «вороне не следует рядиться в белые перья». В этом споре общество взяло верх, и появились планы открыть амбулаторию.

Однако планы были отложены, когда доктор Зигмунд Фрейд вновь впал в немилость венских медиков. Инцидент возник в связи с его показаниями против профессора Вагнер–Яурега, обвинявшегося в злоупотреблениях при электролечении неврозов, вызванных шоками на фронте.

К профессору Фрейду не обращались с просьбой применить психоанализ для лечения австрийских солдат, вернувшихся в Вену и страдавших неврозами, а Вагнер–Яурег пытался лечить электрошоком. Бывшие армейские пациенты обвиняли его в жестокости, в том, что он применял или разрешал применять в своей психиатрической клинике чрезмерное и страшно болезненное лечение электроразрядами. Судьи просили Зигмунда представить доклад, а затем выступить с оценкой результативности лечения шоками и сказать, не применялись ли сознательно мощные шоки против тех, кого Вагнер–Яурег называл «симулянтами, уклоняющимися от сражений». Зигмунд согласился с тем, что симуляция могла иметь место, но она была непредумышленной, что плоха терапия, делающая электрошок более страшным испытанием для солдат, чем поле брани. В показаниях он назвал случаи применения излишних шоков, но, по его убеждению, профессор Вагнер–Яурег никогда не поднимал до чрезмерного уровня напряжение электроразряда.

– Я не могу поручиться за других врачей, которых не знаю, – сказал доктор Фрейд. – Физиологическая подготовка медиков в целом явно недостаточна…

Зигмунд полагал, что защитил честь своего бывшего коллеги. Однако Вагнер–Яурег обиделся за то, что профессор Фрейд не выступил в его защиту более решительно. Впрочем, недовольство Вагнер–Яурега было пустяком по сравнению с раздражением психологов, занимавшихся нервнобольными солдатами. Они открыто выступили против психоанализа, назвав его мошенничеством. Зигмунд ответил памфлетом, опубликованным в 1918 году, в котором психоаналитик из Берлина доктор Зиммель, возглавлявший госпиталь в Позене для солдат, страдавших военными неврозами, дал примеры «исключительно благоприятных результатов, достигнутых в тяжелых случаях военных неврозов благодаря введенным мною психотерапевтическим методам».

У Зигмунда было достаточно пациентов, чтобы скопить деньги на летний отдых семьи. Когда Марта уехала в Ишль, чтобы повидать Матильду, у которой опять хромало здоровье, Минна составила компанию Зигмунду в Га–штейне, где они оба прошли курс лечения на водах. Зигмунд и Анна посетили Гамбург, где встретились с Максом Хальберштадтом и двумя внуками Зигмунда, а затем отправились в Гаагу на первый послевоенный Международный конгресс, проходивший в сентябре 1920 года.

Зная, что члены обществ психоаналитиков в странах Центральной Европы лишились своих сбережений и им трудно найти средства на поездку, голландские коллеги собрали пятьдесят тысяч крон на расходы. Они гостеприимно разместили участников в своих собственных домах на четыре дня конгресса. Окинув взглядом аудиторию, где собрались на первое заседание сто девятнадцать участников конгресса и гости, Зигмунд почувствовал с глубоким удовлетворением, что Международная психоаналитическая ассоциация возродилась, что дружба не разрушена, что нет зияющих ран войны. Он подумал: «Мы выдержали испытание братством, собравшись вновь, ибо многие из нас всего два года назад находились вместе со своими странами в состоянии войны. Хорошо быть врачом: мы лечим пострадавших от войны».

Эрнест Джонс и британская группа организовали завтрак в честь профессора Зигмунда Фрейда и его дочери. Анна произнесла благодарственную речь на превосходном английском языке, что понравилось Британскому психоаналитическому обществу и восхитило отца.

6 мая 1921 года Зигмунду Фрейду исполнилось 65 лет. Он приближался к этой дате, осознавая, что осуществил свои давние честолюбивые замыслы, созревавшие еще в лаборатории физиологии профессора Брюкке: стать исследователем и наставником, а не врачом–практиком. Ныне у него было больше последователей, чем пациентов, больше заявок на обучение психоанализу, чем рабочих часов на протяжении дня. Он уже дал согласие осенью принять на обучение десять человек, что было тяжелым обязательством для него, поскольку вечерами и в воскресенье он продолжал писать.

Его радовало новое, растущее талантливое поколение психоаналитиков. Большинство из них либо были врачами, либо имели звание докторов философии: Елена Дейч, Феликс Дейч, Георг Гродлек, Генрих Менг, Ганс Цуллигер, Август Эйхгорн, Зигфрид Бернфельд, Гейнц Гартман, Эрнст Крис, Геза Рогейм. Его восхищала талантливая английская супружеская пара – долговязые и тощие Джеймс и Алике Стречи, независимо друг от друга пришедшие к заключению, что психология – это наиболее увлекательная и наиболее перспективная наука. Джеймс Стречи открыл для себя «Толкование сновидений», самостоятельно выучил немецкий язык, желая прочитать книгу в оригинале, затем пошел к Эрнесту Джонсу и спросил его, как он может сделаться психоаналитиком. Джонс ответил:

– Учись на врача.

Стречи, проработав в госпитале всего шесть недель, решил, что медицина не для него. Получив согласие Зигмунда, он приехал в Вену для психоаналитической подготовки. Зигмунд обнаружил в нем самого восприимчивого студента. Алике Стречи, также проявившая интерес к методам профессора Фрейда, спросила, не могла бы и она подвергнуться психоанализу. Зигмунд согласился, заметив:

– Я никогда не подвергал одновременно психоанализу мужа и жену. Это, должно быть, крайне интересно.

После прибытия четы Стречи в октябре 1920 года Зигмунд писал Джонсу: «Я принял господина Стречи для подготовки с гонораром гинея за час и не сожалею об этом, но его речь настолько невнятная и странная для моего уха, что мне мучительно трудно понимать его».

Через несколько недель он отзывался о Джеймсе Стречи как «хорошем приобретении». Зигмунда больше всего поразило в тридцатитрехлетнем Стречи его стремление добиться совершенства в переводах; большую часть свободного времени он посвящал изучению немецкого языка, переводил на английский короткие работы Зигмунда, а затем показывал профессору Фрейду, насколько путаными и труднопонимаемыми были прежние переводы. На Зигмунда произвела большое впечатление страстность Стречи, более убедительная, чем настойчивость Эрнеста Джонса в утверждении, что старые переводы неточны и вводят в заблуждение, что переводами должна заняться талантливая группа психоаналитиков и пересмотреть их под эгидой Британского психоаналитического общества.

– Стречи, у меня есть предложение. Не хотели бы вы взять на себя перевод описания пяти клинических случаев: Доры, «человека, одержимого крысами», маленького Ганса, Шребера и «человека, одержимого волком»? Они составят неплохой том для нашей библиотечки, если согласен Джонс.

– Очень хотел бы, профессор Фрейд.

– Добро. Это будет хорошим инструментом для обучения. Том потребует от вас значительных усилий. А тем временем я хотел бы, чтобы вы занялись двумя небольшими монографиями: «По ту сторону принципа удовольствия», опубликованной прошлой осенью, и «Психология масс и анализ человеческого Я», которую я заканчиваю и которая печатается этим летом. В монографии речь идет об исследовании отличия группового разума при случайной встрече людей или с определенной целью от индивидуального разума, в котором проявляются собственные инстинкты и особенности характера. Не могли бы вы в воскресенье прийти с женой на ужин? Мы обсудим это.