Начало лета доставило Зигмунду ряд неприятностей. Цюрихская группа в составе двадцати врачей, встречавшаяся с сентября в рамках Фрейдовской ассоциации, прекратила свои заседания. О причинах не сообщалось; Зигмунд не смог получить сведений по почте. Он решил съездить в Цюрих и выяснить, чем вызвано несвоевременное прекращение.

Приветливо улыбающийся Карл Юнг встретил его на железнодорожной станции. Их ожидала коляска, им предстояло проехать через центр города, дома которого прижимались к сверкающему голубому озеру, а затем добраться до госпиталя Бургхёльцли, расположенного, подобно новому приюту Штейнгоф в Вене, на окраине города. Чета Юнг пригласила Зигмунда остановиться у них.

Фрау Эмма Юнг встретила его у дверей своего дома; здесь они прожили пять лет с момента своего супружества и произвели на свет двух дочерей. Эмма была на седьмом месяце беременности, но держала себя почти с королевской грацией. Гостеприимная по натуре, она была довольна тем, что может отплатить за теплый прием, оказанный ей Фрейдами в Вене. Несмотря на различие в воспитании, Эмма имела много общего с Мартой, говорила на чистом немецком языке и не любила переезды. У Карла Юнга были авантюристические наклонности: ему хотелось познать каждую страну, национальную кухню, образ жизни; Эмма же была консервативна. Подобно Марте, она любила порядок, стремилась, чтобы все было на своем месте, строго соблюдала этикет. На свадебной фотографии, которую Зигмунд увидел в библиотеке Карла, Эмма казалась более крепкой, чем муж, что забавляло Зигмунда, поскольку никто из его знакомых не мог сравниться силой с доктором Юнгом.

После того как Зигмунд распаковал свои вещи, Юнг провел его по территории Бургхёльцли, где учился и работал с 1900 года. Кантональный приют был огромным, с сотнями коек. Госпиталь был связан с Цюрихским университетом, в нем проходили подготовку студенты–медики, но он все же нисколько не походил на психиатрическую клинику профессора Мейнерта в Городской больнице. Пациенты, с которыми имел дело Зигмунд, содержались в больнице столько времени, сколько было нужно, чтобы установить характер заболевания, а затем их либо отправляли домой, если это было возможно, либо помещали в приют. Бургхёльцли принадлежал к стационарам; многие пациенты, которых видел в палатах Зигмунд, находились там годы, это были неизлечимые случаи паранойи или слабоумия. Он сожалел, что не может встретиться с находившимся в отъезде Блейлером. Натренированный глаз Зигмунда подсказывал, что в Бургхёльцли прекрасный управляющий.

– Блейлер должен быть замечательным администратором, – заметил Зигмунд. – Это редкий дар, которого я лишен, но которым всегда восхищался.

– Да, он такой, – ответил Юнг немного уныло. – Мы не любим друг друга, но следует отдать ему должное. Нынешний обход почти прощальный для меня. Как только родится ребенок, и Эмма поправится, мы переедем в Кюснах, в дом, который строится около озера. Я должен оставить Бургхёльцли и работу ассистента у Блейлера. Это значит, что прекращу также преподавание в Цюрихском университете. Я выполняю небольшую самостоятельную работу в здешней лаборатории, но на деле она лишь видимость, чтобы показать, что я не порвал полностью с госпиталем. Здесь либо вы подчиняетесь и идете проторенной дорогой, либо вас считают еретиком. Любая ересь непопулярна в Швейцарии. Я окажусь на какое–то время в изоляции, как было с вами в Вене. Но я пойду собственным путем в моих исследованиях и публикациях, чтобы содержать семью. В воскресенье мы съездим в Кюснах на Цюрихском озере. Я хотел бы показать вам дом.

В голосе Карла Юнга была нотка и радости, и горечи. Из писем Юнга Зигмунд почувствовал, что его охватила неприязнь к своему начальнику. Возможно, потому, что Блейлер был влиятельной фигурой и его присутствие блокировало доступ Юнга к посту директора. Однако Зигмунд подозревал, что истинные причины желания Юнга порвать отношения с госпиталем иные, – без психоанализа они не выйдут на поверхность. Во всяком случае, нескромно задавать вопросы. Швейцарцы могут, подобно венцам, ссориться между собой, но они убежденные шовинисты и не допустят, чтобы их разногласия выходили за национальные рамки.

В этот вечер на ужин пришли Людвиг Бинсвангер и родственник Юнга Франц Риклин. Собравшаяся четверка обсудила полезность психоанализа при некоторых серьезных умственных расстройствах. Зигмунд осторожно поинтересовался, почему самораспустилась Цюрихская фрейдовская ассоциация. Однако никто не захотел дать объяснения.

Несмотря на занятость Юнга в госпитале, он и Зигмунд умудрялись обсуждать по восемь часов в день накопленную информацию, вопросы распространения психоаналитического мышления на религию, антропологию, политэкономию, литературу, говорили о том, как лучше раскрыть тайны человеческих инстинктов, что следует отбросить, изменить, подавить, чтобы жить мирно в обществе. Они также обсуждали в спокойном тоне зазвучавшие со швейцарской кафедры и в прессе выпады против фрейдистского психоанализа и роспуск Швейцарской фрейдовской ассоциации. Не было ли ошибкой назвать группу Фрейдовской ассоциацией? Это помогло оппонентам четко определить цель нападения. В итоге началось бегство из группы. Юнг верил, что в недалеком будущем ядро группы будет преобразовано в Цюрихское психоаналитическое общество.

Зигмунд решил, что настал момент выяснить у Юнга его позицию по отношению к сексуальной этиологии невроза и то, как далеко он намерен отклониться от основных положений, выдвинутых им, Зигмундом. Юнг заверил его, что он преодолел прежние колебания…

Весь внимание, Зигмунд взглянул на Юнга.

– …А Блейлер нет! – сказал тот.

Однако Карл Юнг не хотел, чтобы его ставили перед выбором: цюрихская психиатрия или венский психоанализ. Он уже в достаточной мере изолировал себя, покидая Бургхёльцли, университет и сам город. Зигмунд размышлял: возможно, Карл Юнг склонялся к сексуальной этиологии в данный момент, чтобы сблизиться с ним и не оказаться на пустом месте? Быть может, Юнг не уверен, даже сомневается в своем будущем? Последуют ли за ним в Кюснах его пациенты? Не будет ли ему не хватать Бургхёльцли?

Как бы читая мысли Зигмунда, Юнг сказал:

– Я буду сам себе хозяин, но у меня не так уж много пациентов. Когда покину город, то не уверен, смогу ли я работать как ученый, читать и достраивать новый дом или же продолжить свою практику. – В его светлокарих глазах мелькнуло ироническое выражение. – Вы могли бы сказать, что я блуждаю во мгле.

В начале октября в пятницу в Вену приехал Ойген Блейлер с женой Хедвигой. Они пришли к Фрейдам на обед. Как и в Зальцбурге, Зигмунд был поражен, насколько привлекательно выглядел Блейлер с его легким налетом неприступности. Зигмунд даже немного страшился его авторитета, его высокого, неуязвимого положения в академической науке. Это было то самое чувство уважения, которое он питал к профессорам Брюкке и Мейнерту. Когда он намекнул о подобном Блейлеру, директор был удивлен.

– Я представляюсь вам важным? Ради бога, почему? Вы – первооткрыватель; я же не совершил ничего подобного.

Зигмунд пробормотал что–то банальное, но Блейлер настаивал на своем; у него явно были более серьезные намерения, чем просто лестное высказывание.

– Вашу работу сравнивают с работами Дарвина, Коперника, Земмельвейса. Я полагаю, что для психологии ваши открытия столь же фундаментальны независимо от того, оцениваются ли достижения в психологии так же высоко, как в других науках.

Зигмунд был поражен услышанным.

Марта прослышала, что профессор и фрау профессорша Блейлер строго привержены порядку, и поэтому на время обеда выдворила детей на кухню. Тетушка Минна попросила разрешения удалиться к молодежи, сказав, что она не пара для фрау профессорши, которая, как говорят, высоко ставит себя.

Когда жаркое из телятины было съедено и горничная подала десерт, Блейлер наклонил свою красивую голову в сторону и, посмотрев на Зигмунда, сказал:

– Профессор Фрейд, должен признаться, что я замышлял нечто серьезное для нашей встречи, понимая, что она будет очень приятной для закрепления нашего знакомства. Я полагаю, что могу убедить вас не делать акцента на сексе и подобрать другое слово, не совпадающее с вульгарным пониманием сексуальности. Я искренне верю, что, если вы сделаете это, всякое сопротивление и неправильное понимание исчезнут.