– Не хочу больше секретов, господин доктор. Я рада, что все стало явным. Из всех врачей, кто мною занимался, вы поняли меня. Я презирала других, потому что они не смогли разгадать мои тайны. Быть может, вы меня освободили.

– Быть может…– Но он сомневался. Слишком короток трехмесячный период.

Зигмунд вел полные записи сеансов с Дорой, которые проводились шесть раз в неделю до нового, 1901 года. Каждый вечер после ужина он заносил описание сеансов в отчет. Таким образом, завел дело с полным набором результатов психоанализа, размышляя о том, как опубликовать собранное в качестве документа, опровергающего утверждения тех, кто нападает на «Толкование сновидений». Семья Гизль была из провинции и мало известна в Вене; изменив внешние детали, он мог описать данный случай, не ставя под удар Дору.

Работу над рукописью в сто страниц он завершил к концу января. В июне послал рукопись в ежемесячный журнал психиатрии и неврологии. Когда издатель принял материал, Зигмунд почувствовал угрызения совести. Он забрал рукопись и запрятал ее в своих ящиках.

– Пусть вылежится, – решил он, – и пусть публика созреет.

Он начал писать работу под названием «Психопатология обыденной жизни».

Впервые Зигмунд писал для широкой публики, а не для специалистов; он мог не афишировать сексуальные проблемы и не наступать на моральные мозоли общества. Материал давала повседневная жизнь: обмолвки, просчеты, ошибки, искажения имен и дат, неправильная подмена слов, неправильное понимание… Он был убежден, что можно обнаружить психологическую детерминанту, определяющую мельчайшие детали работы ума. На титульном листе он привел цитату из «Фауста»:

В качестве подхода к исследованиям он использовал симптоматические действия, поскольку они, подобно сновидениям, сделали возможным перенести в обычную психологию многое из того, что он узнал о неврозах и подсознании. Если справедливо, что ничто не забывается и не перемещается случайно, тогда можно показать сложную, двойную природу человеческого ума при самых простых обстоятельствах и на здоровых, нормальных людях.

Он рассказал историю председателя нижней палаты австрийского парламента, открывшего заседание словами: «Господа! Принимая во внимание, что имеется полный кворум, объявляю настоящее заседание закрытым!» Последовал взрыв смеха: всем было известно о его нежелании созывать сессию парламента. Молодой человек восхищался своим учителем, широко известным историком, но был публично унижен им, когда заявил, что хотел бы написать книгу о знаменитой личности. Историк объявил: «Нам не нужно больше книг!» Через несколько дней при встрече молодой человек воскликнул: «Какую странную вещь вы сказали, вы, написавший больше истерических книг, чем кто–либо иной». Старый учитель улыбнулся и сказал: «Истерических или исторических? Вы весьма правильно отчитали меня за плохое отношение к вам в тот вечер».

Когда Зигмунд спросил пациентку, как чувствует себя ее дядя, она ответила:

– Не знаю, сегодня я его встретила на месте. На следующий день она сказала:

– Стыжусь, что вчера спутала «на месте» с «походя», что и имела в виду.

Анализ показал, что в этот день она тревожилась за кого–то из близких, пойманных на месте преступления. Часты случаи, когда люди забывают о договоренностях, которые им не нравятся; посылают письма, не проверив то, что в них находится. Один из пациентов, собиравшийся уехать из города и задолжавший доктору Фрейду значительную сумму, возвратился домой, чтобы взять из стола свою чековую книжку, но тут же так запрятал ключи, что не мог открыть ящик стола. Одна пациентка, как подозревал Зигмунд, стыдилась своей семьи. Она ответила:

– Невероятно. Могу им приписать одно: они, конечно, необыкновенные люди, они все – жадные, я хотела сказать, умные.

Другая пациентка не могла вспомнить в компании мужчин и женщин название романа Лью Уолласа по той причине, что «Бен Гур» звучит по–немецки близко к фразе: «Я потаскушка».

Он записал: «В интеллектуальной жизни значительно меньше свободы и произвола, чем мы привыкли думать, возможно, их вообще нет. То, что мы называем шансом, может, как хорошо известно, воплотиться в законе. Таким же образом называемое нами в уме произволом покоится на законах, о которых мы лишь начинаем догадываться».

Он привел анекдот о самом себе, чтобы проиллюстрировать мысль, что числа редко выскакивают из головы случайно, они неизменно управляются подсознанием.

Он пошел к торговцу, чтобы купить несколько книг по медицине, и попросил обычную десятипроцентную скидку. На следующий день он отнес связку медицинских книг, которые были ему больше не нужны, к другому торговцу и потребовал за них справедливую цену. Торговец хотел заплатить меньше. «На десять процентов меньше», – думал Зигмунд. Оттуда он направился в банк, чтобы снять 380 крон (новая денежная единица стоимостью в половину гульдена, только что введенная в Австрии) со своего счета в 4380 крон; но, выписав чек, он заметил, что вместо 380 крон выписал 438 крон, то есть десять процентов от сбережений!

Не желая раздражать широкую публику, он включил лишь несколько примеров, затрагивавших секс: пациентка пыталась воссоздать в воспоминаниях детства случай, когда некий мужчина положил свою руку на определенную часть ее тела. Женщина никак не могла вспомнить на какую, а когда через несколько секунд Зигмунд спросил, где находится ее летний домик, она ответила:

– На бедре горы… Я имела в виду на склоне горы.

В выходной он встретил знакомого по университету. Тот произнес страстную тираду о сомнительном будущем евреев в Австрии, закончив цитатой из Вергилия: «Пусть из моих костей поднимется мститель!» – но запутался в латыни, поменял порядок слов, в итоге получилось: «Пусть поднимется из наших костей». Ошарашенный, он воскликнул:

– Зиг, я пропустил что–то. Помоги, как это правильно звучит?

– С удовольствием помогу: «Пусть из наших костей поднимется мститель».

– Как глупо забыть! Между прочим, ты утверждаешь, что беспричинно не забывают. Я хотел бы узнать, почему я забыл о мстителе.

– Ответить не сложно. Я должен просить вас сказать откровенно, что приходит вам в голову, когда вы без какой–либо определенной цели ищете забытое слово.

– Хорошо. Довольно странное желание разделить слово на части…

– А затем?

– В данном случае я пошел по пути дополнений и в итоге получил набор слов, обозначающих мощи, реликвии, разжижение, текучесть, жидкость. Вы ничего не нащупали?

– Нет еще. Продолжайте.

– Я думаю, – продолжил знакомый с ироническим смехом, – о Симоне Трентском, мощи которого видел два года назад в Тренте. Я думаю о нынешних обвинениях против евреев в ритуальных кровавых жертвоприношениях; о книге Клейнпауля, в которой он рассматривает эти предполагаемые жертвы как новое воплощение Спасителя.

– Понятие не совсем чуждое предмету, о котором мы говорили до того, как вы забыли латинское слово.

– Верно. Следующая моя мысль была о статье, которую я прочитал в итальянской газете. Ее заголовок вроде был «Что говорит Блаженный Августин о женщинах». Что вы извлечете из этого?

– Я жду.

– А теперь появляется то, что не связано, несомненно, с нашим предметом.

– Будьте добры, воздержитесь от критики и…

– Да, понимаю. Я думаю о чопорном старом джентльмене, которого встретил во время моей поездки на прошлой неделе. Он был оригиналом, имел вид огромной хищной птицы. Его звали Бенедикт.

– Итак, цепочка святых и отцов церкви: святой Симон, Августин, Бенедикт, – сказал Зигмунд.

– Теперь мне на ум приходит святой Януарий и чудеса с его кровью, – продолжал человек. – Мне кажется, что мои мысли движутся автоматически.

– Секундочку: святой Януарий и Августин связаны с календарем. Но напомните о чудесах с кровью Януария.