Покончив с водными процедурами, а заодно и самобичеванием, я обмоталась полотенцем и потянулась за феном. Ну если ещё и он сейчас коротнёт…

Однако всё обошлось, и очередная неприятность поджидала меня вовсе не здесь.

Без происшествий высушив волосы и облачившись в тонкий шёлковый халатик, я вспомнила про запертого пса и поспешила в гостиную. Фёдор к тому времени стих, и я по наивности решила, что он утомился и заснул. Даже притормозила перед дверью, на секунду усомнившись, стоит ли его беспокоить. Но то ли тишина показалась какой-то подозрительной, то ли шестое чувство сработало…

Беспечно отданный на растерзание ковёр был абсолютно цел. Зато всё остальное… мама дорогая! Обивка дивана и кресел свисала клочьями, шторы были пожеваны, но со всем этим ещё можно было смириться… Добил меня рояль.

— Какая же ты, Федька, сволочь! — увидев основательно изгрызенную ножку венского концертного шедевра, простонала я.

Это было последней каплей. Именно в эту секунду стресс, полученный в квартире Карецкой, меня и догнал. Догнал, перегнал и накрыл.

Силясь сдержать набегающие слёзы, я бросилась к бару, собираясь успокоить себя излюбленным славянским способом. С ходу отбросив все лёгкие напитки, достала бутылку коньяка, бокал и уселась прямо на пол, подле искалеченной конечности любимого инструмента. Магистр был далеко, Виктор где-то задерживался… уж вряд ли на службе в такой час! С Зоенькой, небось, встречается, или с Марьяной этой, а может, и ещё с кем… Впрочем, его право. Пусть встречается, с кем хочет! А мне — без разницы!

Я ощутила такое безраздельное одиночество, что минут через сорок, опустошив бутылку больше чем на половину, уже рыдала в голос. Изо всех сил обнимая пса и бессвязно рассказывая ему о неудачах, постигших меня за один только сегодняшний день, а заодно и вспоминая горести прошлого. Пёс внимательно слушал, умильно склоняя голову то на одну, то на другую сторону, а в особо трагичных местах бросался истово слизывать слёзы с моего лица.

В таком вот непотребном виде меня и застал вернувшийся ближе к ночи Азаров.

— Бог ты мой! Рита! Что случилось?! Почему у тебя дверь открыта? — бросился он ко мне, резво переходя на «ты» и с господом, и со мной.

— Заразилась… — уткнувшись в собачью шею, провыла я, всхлипывая и икая, — от одного придурка… наркомана…

— Что?.. — изменившимся голосом спросил Виктор и тоже приземлился на подлежащий обмену, не тронутый собакой ковёр.

Теперь его лицо зависло примерно на одном уровне с моим, и если бы я была в состоянии сфокусироваться на нём, то, возможно, увидела бы, как оно вытянулось. Впрочем, перед моими глазами всё так расплывалось, что и без того казалось растянутым во все стороны.

Виктор, не произнося ни слова, сидел напротив, и через пару секунд я уже забыла о его присутствии и продолжила изливать душу собаке. Я поведала Федьке, как во сне полюбила одного человека и как потом искала его наяву. Не могла найти, почти отчаялась и вдруг случайно встретила. Но оказалось, у него есть другая, а может, и не одна… А я-то, наивность святая, надеялась, что он тоже ищет меня…

Мысли мои окончательно перепутались. В довершение своих стенаний я пожелала всем наркоманам вкупе с наркодельцами провалиться в преисподнюю, посетовала на то, что счастье в этом чокнутом мире невозможно, и сообщила, что буду неимоверно рада, если меня как можно скорее заберут отсюда и переправят на мою родную планету…

В этом месте я разрыдалась так отчаянно, что Виктор не выдержал и напомнил о своём существовании. Бережно взял меня на руки и вынес из комнаты. Я начала брыкаться, посылая его в то же место, куда недавно отрядила чёртовых любителей опиума, но он только крепче прижал меня к себе.

Войдя в спальню, он сел со мной на кровать и неожиданно стал рассказывать какие-то сентиментальные небылицы, гладя меня по голове и покачивая, как маленькую. Я уткнулась в подставленное плечо, продолжая орошать чужую футболку слезами и поначалу не вполне сознавая, что он говорит, но постепенно успокоилась и почти перестала вздрагивать.

Речь приблизительно сводилась к следующему: я — очень хороший человек, а если какой-то идиот этого не понял, то и дьявол с ним — он и воспоминаний моих не стоит. И ещё, что всё обязательно образуется, несмотря ни на что…

Утешителем он оказался неплохим, и даже не особенно веря сказанному, вскоре я перестала воспринимать свои беды, как трагедию. Невольно морщась от того, насколько некомфортно прижиматься к пропитанной слезами мокрой футболке, и не очень отдавая отчёт своим действиям, обняла его за шею, после чего впала в окончательное забытьё.

Как следствие крутой попойки, проснулась я на заре, ни черта не помня, что вполне естественно после влитой накануне в пустой желудок бутылки «Реми Мартан». И обнаружила рядом с собой обнажённую грудь спящего Виктора.

Я зажмурилась в надежде, что видение исчезнет, но увы, вновь открыв глаза, увидела всё ту же картину. Осторожно дотронулась до спящего тела, дабы убедиться, что оно из плоти, и со вздохом уставилась в потолок.

«Не фантом…»

Мне, конечно, не шестнадцать лет, и я далеко не ханжа, но в мечтах первая ночь с любимым представлялась мне несколько иначе. Уж по крайней мере, я надеялась хоть что-то из неё помнить… Я же, хоть убей, не помнила ничего.

Стараясь не смотреть на распростёртое по соседству тело, к счастью, до половины скрытое покрывалом, я тихонько соскользнула с кровати и на цыпочках вышла из спальни.

Кухонные часы показывали начало пятого. Включила кофеварку и уселась в кресло, стараясь упорядочить мысли. Точнее, пытаясь отыскать их в голове, которая после качественного напитка к моей радости не болела нисколько, но, к сожалению, была совершенно пуста.

«Выполз» сонный Федька и припал к моим коленям, явно мне сочувствуя. Какие-то смутные воспоминания, связанные с собакой, прорезались в моём мозгу. Они были приятные, но не конкретные. Что-то о любви, дружбе и преданности…

Поддавшись порыву, я наклонилась и поцеловала Фёдора в лоб, от чего на глаза почему-то опять выступили слёзы.

— Ты в порядке? — раздался над нами озабоченный голос Виктора.

Я, никак не ожидая столь быстрой встречи, залегла меж собачьих ушей, не в силах поднять глаза.

— Рита, — позвал он, — ты меня слышишь?

Я продолжала молча лобызать собачье темя, желая только одного, что бы этот человек немедленно, сейчас же, исчез из моей квартиры.

Но это в его планы, как видно, не входило. Прошествовав к кофеварке, он налил кофе в две чашки, одну из которых пододвинул мне, и устроившись за столом с противоположной стороны, мягко спросил:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Я замерла в попытке сообразить, чего он от меня ждёт. Может, как пишут в некоторых журналах, жаждет восторженных признаний, что он был неотразим? Да я бы, может, и поделилась впечатлением, если б хоть что-то помнила…

Нет, как уже упоминалось, какие-то воспоминания копошились на дне моего промытого алкоголем сознания, но они большей частью были связаны с собакой, а никак ни с ночью любви.

— Ну не молчи, — чуть более настойчиво произнёс Виктор.

«Настырный какой… — подумала я, начиная раздражаться. — Комплексы, что ли, мучают? Топай, вон, к своей Зое, пусть она тебя от них и избавляет!»

Вспомнив о девушке, я разозлилась ещё больше и, оторвавшись наконец от собачьей макушки, прямо посмотрела на него.

— А что ты хочешь услышать?

Виктор от моего вопроса приободрился. Может, опасался, что я от счастья дар речи потеряла? Сделал глоток из чашки и осторожно произнёс:

— Скажи, пожалуйста, почему ты вчера так странно себя вела?

Я странно себя вела? И как же, интересно?! Как вавилонская блудница? Или, наоборот, как пресвятая дева?! И вообще, если ему что-то не понравилось — это его проблемы! Не хватало мне ещё обсуждать то, что напрочь вылетело из моей головы!