— Семнадцать узлов.

— Беликов, что у тебя?

Старший акустик оторвался от большого круглого экрана, заполненного аморфными зеленоватыми кляксами, перемещающимися облаками и внезапными вспышками.

— Только наше собственное эхо.

Шум, издаваемый подводной лодкой, отражался от сплошного ледового покрова наверху. Эти звуки могли сообщить внимательному слушателю о том, что здесь что-то есть, но на дистанции свыше нескольких километров «Байкал» просто исчезал в вихре отголосков.

— Девятнадцать узлов.

На экране гидроакустической станции яркие линии отраженных сигналов тускнели и наконец погасли совсем. Собственные шумы лодки ослепили гидролокатор.

— Шумопеленгатор больше не действует, — доложил Беликов.

— Хорошо.

— Мы не увидим, что перед нами, — встревожился Федоренко. — Как вы поймете, что мы ни на что не налетим?

— Я хорошо знаю лед, — успокоил его Марков.

— Двадцать узлов, — доложил рулевой.

Вдруг корпус огромной субмарины затрясся мелкой дрожью.

Марков был готов к этому. Турбулентные завихрения воды, поднятые рубкой «Байкала», ударили в высокий вертикальный руль. Это происходило со всеми «Тайфунами». Оставалось только ждать, пока потоки воды снова станут ламинарными.

— Двадцать два узла, командир.

Дрожь должна была бы прекратиться. Однако этого не происходило. Марков ощущал вибрацию через подошвы ботинок.

— Игорь, в чем дело?

— Командир, возможно, возникла проблема с одним из винтов.

— Какая проблема?

— Двадцать два узла.

Палуба содрогалась в размеренном ритме. Бум-бум-бум-бум. Как будто у машины спустило колесо. Вывалившаяся из крепления лампочка упала на зеленые плитки пола и разлетелась вдребезги.

Прозвучал сигнал аварийной тревоги, сообщающий о наличии течи. На консоли Гаспаряна вспыхнула красная лампочка. Старпом нажал кнопку, обрывая сигнал.

— Вода в кожухе гребного вала номер один.

Гребные валы? Если там начнется малейшая течь, вскоре море ворвется в двигательный отсек.

— Грачев...

Внезапно, словно подчиняясь щелкнувшему тумблеру, дрожь прекратилась. Палуба снова стала неподвижной будто скала.

— Что ты сделал? — спросил Марков.

— Ничего, — ответил старший механик. — Просто гребной вал скрутился под действием торсионной нагрузки. Теперь все снова в полном порядке.

В полном порядке? Пять уплотнительных прокладок на каждый гребной вал не пускают море в «Байкал», и даже в надводном положении, когда турбины не работают, прокладки протекают.

— А как же забортная вода?

— Я откачиваю ее быстрее, чем она поступает.

— Двадцать шесть узлов.

«Байкал» буквально летел под самой ледяной крышей.

— Командир, температура забортной воды повышается, — доложил Гаспарян, читавший показания приборов, установленных на буксируемой антенне. — Толщина льда уменьшается. Возможно, мы находимся под небольшой полыньей.

«Это что-то необычное», — подумал Марков. Как правило, сплошные ледяные поля тянулись без разрывов далеко за северную оконечность Земли Франца-Иосифа. Он повернулся к Федоренко.

— Пойдемте со мной. Я вам кое-что покажу.

Марков поднялся по трапу на площадку над центральным командным постом, сквозь которую проходили две толстые трубы перископов. По обе стороны от площадки в противоположных переборках имелись два массивных водонепроницаемых люка; они вели к двум спасательным капсулам, размещенным по бокам боевой рубки. Даже теперь сильно поредевшему экипажу «Байкала» пришлось бы сильно потесниться, чтобы уместиться в капсулах, однако Марков сомневался, что, если возникнет необходимость воспользоваться ими, кто-нибудь будет жаловаться. Еще один трап вел наверх к толстому нижнему рубочному люку, отделявшему центральный пост от ходового мостика и моря.

Марков взялся за рукоятки командирского перископа, и стальная труба с громким свистом пошла вверх. От холодного металла во влажной атмосфере подводной лодки шел пар. Марков щелкнул выключателем, зажигая батарею мощных прожекторов, установленных сверху на боевой рубке.

— Мы находимся в зоне теплой воды. Лед здесь тонкий.

— Тонкий или толстый, а перископ через него все равно не поднимешь, — возразил Федоренко. — Что вы хотели мне показать?

— Взгляните сами.

Федоренко прильнул было глазами к окуляру перископа, но тотчас же отскочил назад, словно прикоснулся к оголенному проводу под напряжением.

— Капитан Марков!

Прожектора освещали бесконечную равнину сочной бирюзы, мир зеленовато-голубого льда, зависшего в нескольких метрах над субмариной.

— Взгляните еще раз, — сказал Марков, выключая прожектора.

Федоренко приблизился к перископу так, словно тот мог его укусить. Лучи прожекторов погасли, и лед окрасился нежно-розовым цветом.

— Видите, как лед пропускает солнечный свет? Подобно витражам в католических соборах. Я не перестаю восхищаться этим зрелищем.

— Я уже не раз видел замерзшую воду.

— Геннадий, а вы романтик.

«Портленд».

Северная часть Баренцева моря.

Включив специальный гидролокатор для определения толщины льда Би-кью-эс-15, Шрамм осторожно послал вверх короткий сигнал. Би-кью-эс-15 знал, где находится поверхность моря. Сигнал, отраженный от твердого предмета, помогал точно измерить толщину ледового покрова.

Через несколько секунд на экране появились цифры: 4,6. Почти пять футов льда отделяли субмарину от света и воздуха. Шрамм занес данные в журнал. Толщина льда изменилась лишь незначительно по сравнению с тем, что акустик определил час назад.

«Портленд» шел на север, развивая полную скорость в тридцать с лишним узлов. Шрамм имел приказ найти участок с тонким льдом, чтобы можно было всплыть на поверхность, однако пока что ледовый панцирь оставался однородным и толстым.

Шрамм снова нажал кнопку, и Би-кью-эс-15 послал вверх еще один сфокусированный луч акустической энергии. На экране появилось значение толщины льда: 3,6. Шрам сверился с показателем температуры забортной воды. 29,2 градуса по Фаренгейту. Купаться в таком море еще не хотелось, но определенно вода стала теплее.

Вода в этой части Северного Ледовитого океана состоит из перемежающихся слоев с различными значениями температуры и солености. Поверхностные течения, рожденные в теплых водах Гольфстрима, смешиваются с ледяными придонными потоками, идущими со стороны полюса. Иногда от теплого течения отрывается завиток, который сохраняется достаточно долго, чтобы подтопить участок припая. Именно так и образуется полынья. Шрамм снова взглянул на показатель температуры. 30 градусов по Фаренгейту. Он схватил переговорное устройство.

— Центральный пост, докладывает акустик. Толщина льда начинает уменьшаться. И температура воды немного повысилась.

Вахту в центральном посту нес Стэдмен. Старший помощник взял желтый микрофон.

— Что у нас над головой?

— Меньше чем за пару минут толщина льда уменьшилась с почти пяти футов до четырех с небольшим. Подождите. — Шрамм еще раз сверился с показаниями температуры. 31 градус. — Температура воды продолжает повышаться. Мы нашли полынью.

— Стоп машина! — распорядился Стэдмен. — Переложить руль направо!

Медленно, неохотно теряя скорость, «Портленд» вошел в широкую плавную дугу.

— Рулевой, переложить руль налево! — приказал Стэдмен.

Этот маневр назывался «Разворотом Уильямсона» и предназначался для того, чтобы вывести «Портленд» прямо под окошко тонкого льда.

— Есть переложить руль налево! — повторил Мазила.

На самом деле лейтенант службы снабжения не должен уметь прокладывать дорогу через лед, правда? Чоуперу отчаянно хотелось, чтобы рядом с ним находился хоть кто-нибудь, все равно кто.

— Толщина льда два с половиной фута, — доложил Шрамм.

— Течение переменное, курс сто шестьдесят пять, скорость два узла, — сказал Уэлли.

— Рулевой, выровнять руль. Стоп машина. — Стэдмен установил связь с каютой Ванна. — Командир, мы нашли полынью. Предлагаю всплыть, проломив лед.