Подвсплытие для сеанса радиосвязи должно было бы стать желанной отдушиной после монотонных кругов по Чукотскому морю, заполненных лишь попытками услышать русские подводные лодки. Но Ванн отбрасывал черную тень практически на все.

Ванн был глубоко порочным человеком. Стэдмен считал, что эти пороки слишком серьезные и Ванн не имеет права впредь выводить в море под своим командованием другой корабль с экипажем. Магнитофонная кассета, спрятанная в сейфе, могла уничтожить Ванна, но, несмотря ни на что, Стэдмен не мог не испытывать к нему сострадания. Ибо одно у них было общее: оба считали командование боевым кораблем пределом мечтаний. Ванн добился всего, чего хотел, но все это скоро должно было закончиться. Ну а Стэдмен? Он был свидетелем того, как мечте приходит конец. Вся разница заключалась в том, что Стэдмен это знал. А Ванн — нет.

— Старший помощник, глубина погружения шестьдесят футов, — доложил Мазила.

Рутинные действия приносили Стэдмену утешение. Старший помощник сосредоточил все внимание на том, чтобы благополучно поднять «Портленд» на перископную глубину, принять ожидаемое сообщение и продолжить барражирование на подступах к Берингову проливу.

— Давайте проверим, не ждут ли нас на поверхности.

Перископ тип 18 поднялся вверх, едва заметным всплеском пробив волны. Установленная на перископе антенна обнюхала холодный соленый воздух, выискивая в нем красноречивые следы радаров.

— Радиолокационных излучений нет, — доложил дежурный специалист по постановке электронных помех. — Только рыболовецкие траулеры, далеко к югу.

— Радиорубка, говорит центральный пост. Быть готовым принять сообщение со спутника.

Над поверхностью воды поднялась антенна спутниковой связи. Она предназначалась для того, чтобы ловить сигналы только одного типа, и, как только антенна появилась над волнами, она обнаружила эти сигналы в избытке.

— Центральный пост, докладывает радист. Мы получили срочное сообщение из Норфолка от комподфлота Атлантики, — доложил лейтенант Уоллес. — Сейчас оно расшифровывается. — Затем: — Сообщение предназначается лично для командира.

Ванн скрылся за дверью, ведущей в радиорубку. Стэдмен проводил его взглядом, радуясь тому, что избавился от его присутствия.

— Командир уже идет.

Корни волн уходят глубоко под воду. Когда чуткие ноги боцмана ощутили небольшую качку, он понял, что «Портленд» подвсплыл на перископную глубину. Затем палуба чуть накренилась, и лодка снова нырнула вниз. Ванн вернется с минуты на минуту. Браун повернулся к дежурным по камбузу, которые собирали чашечки из-под мороженого.

— Командир идет к нам.

Из раздаточной принесли другой поднос. Такого же размера, как и первый, этот тоже был закрыт стальным куполом. Дежурные поставили поднос на офицерский стол и торжественно сняли крышку.

Длинный и серый, торт в точности повторял формы подводной лодки. И не просто подводной лодки, а русской ракетоносной субмарины класса «Тайфун».

Боцман протянул руку, и кто-то вложил в нее зажигалку. Щелчок — и ожил голубой огонек. Боцман начал зажигать сорок четыре свечи, установленные в носовой палубе «Тайфуна». Он был на полпути к носу, когда по громкоговорящей связи прозвучал тревожный гудок, за которым последовал голос:

— Фельдшера в радиорубку! Фельдшера срочно в радиорубку!

Купер быстро вышел из столовой.

— Что случилось? — спросил Киф.

Боцман уже держал в руках рацию. Тихо сказав что-то в микрофон, он выслушал ответ и обвел взглядом собравшихся.

— Командир заболел, — объявил Браун.

«Байкал».

Подсоединив последние провода к самописцу глубиномера, Беликов отошел, чтобы полюбоваться на свою работу. От прибора шел целый пучок, подключенный к выходному разъему гидроакустического комплекса. Записанный голос поющего кита пройдет по этим проводам и отклонит стрелку глубиномера на нужную величину. По крайней мере, Беликов надеялся, что так произойдет.

Марков опустил «каштан».

— Игорь, ты можешь сохранять глубину погружения и при этом удерживать дифферент на корму в пять градусов?

— А зачем это нужно? — тотчас же последовал встречный вопрос, заданный подозрительным тоном.

— Я хочу направить нос на лед. Нам надо настроить новый эхоледомер.

— Никаких новых эхоледомеров нет.

Марков подмигнул молодому акустику. «В кои-то веки, старина, ты, возможно, ошибаешься».

— Беликов, на каком расстоянии находится паковый лед?

— Дистанция два с половиной километра, товарищ командир.

— Будем надеяться, Паваротти с этим согласится.

Несколько тонн воды, перекаченные в кормовые балластные цистерны, задрали нос лодки. Палуба в центральном посту чуть провалилась вниз.

Звук распространяется в море со скоростью около полутора километров в секунду. Если игла самописца дернется через три и три десятых секунды после того, как кит начнет петь, это будет означать, что сигнал отразился от льда и вернулся назад к «Байкалу».

— Удерживаю дифферент на корму в пять градусов, командир.

Марков кивнул Беликову.

Тот включил записанную песнь кита. Неземные стоны устремились вперед от носа, содрогнув корпус лодки призрачными отголосками.

Марков включил секундомер. Стрелка дернулась, приходя в движение.

Одна секунда... две секунды... Марков не отрывал взгляда от глубиномера. Игла самописца оставалась неподвижной. Три и...

Игла дернулась. Самописец вывел на бумажной ленте маленький острый пичок.

— Сработало? — спросил Беликов.

Три целых и три десятых секунды. Марков улыбнулся.

— Пусть Паваротти поет. Выровнять лодку. Малый вперед.

9 августа

«Портленд». Каньон Геральда.

Фельдшер «Портленда» старшина Купер переминался с ноги на ногу перед каютой Ванна с чемоданчиком, в котором лежали лекарства первой помощи. Фельдшер — это далеко не то же самое, что судовой врач, но Купер был обучен лечить все от сердечных приступов до пищевых отравлений, в том числе депрессию, и даже мог выполнять простейшие хирургические операции. Это был невысокий серьезный мужчина в веселых очках в металлической оправе. Его светлые волосы были так коротко острижены, что напоминали белую щетку.

Ванн бежал из радиорубки, таща за собой Купера за фонендоскоп.

Выглянув в коридор, Стэдмен знаком пригласил Купера пройти в центральный пост. Они остановились у навигационных карт, сзади от помоста с перископами. К ним присоединился боцман Браун.

— Что случилось? — спросил Стэдмен.

— Меня вызвал лейтенант Уоллес. Прибежав в радиорубку, я застал командира сидящим у шифровальной машины. Его лицо было серым, покрытым потом. Я спросил, как он себя чувствует, а он, казалось, меня не услышал. После этого я, конечно, решил, что у него сердечный приступ, правильно? Достав фонендоскоп, я начал прослушивать сердце. Оно колотилось, как бешеное. Я спросил командира, где у него болит, а он посмотрел на меня так, словно видел впервые в жизни.

— Зрачки у него были нормальные? — спросил Браун.

— Нет. Я посветил в один глаз, проверяя рефлекс. Командир неподвижно смотрел прямо в луч света секунды две, наверное. И только потом хлопнул меня по руке, отстраняя фонарик. Как будто ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, в чем дело. Я предложил проводить его в каюту и подключить кардиограф, но он отказался. Я все равно попытался произвести осмотр, но он выскочил в коридор, таща меня за собой. Захлопнул дверь своей каюты у меня перед носом.

— Радисты только что получили какое-то срочное сообщение из Норфолка, — заметил Браун. — Уоллес пропустил его через шифровальную машину и протянул Ванну. Командир прочитал сообщение и сел в кресло. Уоллес спросил, не нужно ли ему что-нибудь — Ванн молчит. Он повторил вопрос — результат тот же. Ванн не отвечает. Тогда Уоллес подошел к нему, проверяя, не случилось ли что, и как только увидел его лицо, сразу же позвал на помощь.