Послышался страшный грохот, и палуба под ногами капитана словно провалилась вниз.

Кто-то крикнул:

— Мы освободились!

«Байкал» начал стремительно погружаться с дифферентом на корму. Палуба сильно накренилась. Лодка достигла отметки сто пятьдесят метров и продолжила опускаться вниз.

— Выдвинуть носовые и кормовые горизонтальные рули, — приказал Марков. — Самый малый вперед.

— Глубина погружения сто восемьдесят метров.

Марков буквально физически ощущал, как прочный корпус противостоит нарастающему давлению воды. Словно орех, зажатый в кусачки. Переборки скрипели. Откуда-то со стороны кормы донесся печальный стон. Продувать балластные цистерны нельзя. Американцы обязательно это услышат. Но и продолжать погружение тоже нельзя. Лодки класса «Тайфун» прочные, однако и у них есть свой предел. На испытаниях «Байкал» погружался на глубину четыреста метров. Официальной глубиной сминания корпуса считались пятьсот метров. Но это было тогда, когда «Байкал» был новым. Еще до того, как лодку разрезали, открыв внутренности, а затем снова заварили подобно гигантскому чудовищу на операционном столе какого-то безумца. До того, как «Байкал» врезался в ледяную глыбу на скорости, которая любую другую субмарину обрекла бы на верную гибель. Кто может сказать, на какой глубине корпус не выдержит сейчас?

Необходимо остановить стремительное погружение в бездну и бесшумно прокрасться в центральную часть Северного Ледовитого океана. И немедленно.

— Малый вперед. Горизонтальные рули вверх до отказа.

— Командир, носовые рули до сих пор не выдвинулись.

— Глубина погружения двести метров.

«Твою мать!» — мысленно выругался старший механик Грачев. На панели управления гидравлическими приводами носовых горизонтальных рулей лодки горели две лампочки. Эти огромные обтекаемые плавники позволяли субмарине двигаться под водой, сохраняя заданную глубину погружения, и сейчас обе лампочки горели красным светом. Носовые рули заклинило.

— Игорь... — тихо произнес Марков. — Мне нужны носовые рули. Сейчас.

— Я здесь не чаи гоняю.

Марков взглянул на циферблат глубиномера. Стрелка продолжала неумолимо крутиться в обратную сторону.

— Глубина погружения двести пятьдесят метров.

Старший механик снова включил гидравлические приводы. Послышался громкий скрежет. Рули попытались выдвинуться, но тщетно. Грачев убрал их, затем попробовал выдвинуть еще раз. Новый скрежет, еще более мощный. Старший механик понимал, зачем Маркову нужны эти рули. Времени оставалось в обрез. Вскоре давление забортной воды повысится настолько, что продуть балластные цистерны станет уже невозможно. Можно будет до бесконечности пытаться подавать в них сжатый воздух, но это ни к чему не приведет. И тогда останется только один путь — прямо вниз.

Еще один скрежет, толчок. Лампочки упрямо продолжали светиться красным. Грачев включил переговорное устройство.

— Надо продуть балласт, пока еще можно.

— Глубина погружения триста метров.

Марков слышал, как протестует сдавленный огромным давлением прочный корпус. «Байкал» очутился в царстве очень мощных сил, в невидимом мире, где сталь может тянуться, словно нуга, и колоться, словно стекло. Корпус буквально пел. Не погребальную песнь. Как раз наоборот: тональность повышалась нота за нотой, октава за октавой, как будто кто-то перетягивал струну. Зеленые плитки под ногами начали загибаться по краям, так как сталь под ними уже заметно выгнулась. Марков сознавал, что все имеющиеся протечки усиливаются с каждым новым метром глубины. Настанет момент и...

— Триста пятьдесят метров.

Послышался громкий треск, как будто что-то сломалось, не выдержав нагрузки. Марков вздрогнул. Он уже приготовился отдать приказ продуть балласт, но тут в переговорном устройстве послышался хриплый голос Грачева:

— Рули выходят!

Лампочки на приборной панели больше не горели красным светом. Сначала одна, затем и другая зажглись зеленым. Рули вышли.

— Рулевой пост! — воскликнул Марков. — Носовые горизонтальные рули до отказа вверх!

— Глубина триста восемьдесят метров.

Рулевой-горизонтальщик до отказа толкнул вперед штурвал. Максимальное отклонение рулей составляло сорок градусов. Рулевой навалился на штурвал изо всех сил, как будто этим мог выжать еще пару-тройку таких необходимых градусов.

— Триста девяносто.

Другой голос произнес:

— Матерь божья!

— Погружение прекратилось! Горизонтальная скорость пять узлов!

Марков не отрывал взгляд от глубиномера. Стрелка остановилась, затем начала медленно ползти в обратную сторону. Командир выпустил давно задержанный вдох.

— Беликов!

— Командир, шумопеленгатор ослеплен колотым льдом.

«Будем надеяться, что шумопеленгатор американцев тоже ослеп».

— Взять курс ноль двадцать. Самый малый вперед. Останемся на глубине. Я хочу, чтобы наша лодка не издавала ни звука. Игорь? Мы можем остаться на этой глубине и проверить, есть ли течь?

— На такой глубине особенно искать и не придется. Течь сама нас найдет. — Но тут старший механик вспомнил о воде, скапливающейся под шестнадцатой шахтой. — В шестнадцатую шахту по-прежнему поступает вода.

— Насколько это серьезно?

— Как только все немного образуется, я схожу и посмотрю сам.

— Там повышенный радиационный фон.

— Знаю, — сказал Грачев.

Какую дозу облучения он получит, проверяя течь? Наверное, не очень большую.

— Хорошо, Игорь. Расскажешь мне, что увидишь. И не задерживайся там слишком долго.

Повесив «каштан», Марков поймал себя на том, что у него впервые появилось время задуматься.

Почему американцы попытались потопить «Байкал»? Насколько ему было известно, такого не было даже во время холодной войны. Что же изменилось сейчас? Почему американцы не боятся, что об атаке станет известно в Москве? Маркову страшно было представить, как откликнется Москва, узнав о случившемся. А узнает она обязательно.

— Сергей! Мы можем поднять радиоантенны? Нам нужно отправить сообщение.

— Вышли из строя гидравлические приводы перископов и антенн. Они не поднимаются. — Старпом оторвался от приборной панели. — Возможно, их больше не существует. Надо подняться и посмотреть.

— Для этого придется всплыть?

— Другого способа нет.

Передав управление механическими системами корабля молодому способному лейтенанту по фамилии Демьяненко, Грачев прихватил личный радиационный дозиметр и вышел из третьего отсека через большой круглый люк в передней переборке. Открыв водонепроницаемый люк, он очутился в центральном проходе, проходящем между двумя рядами ракетных шахт.

Все размеры подлодки класса «Тайфун», изначально большие, в процессе строительства разрослись до огромных. Ракетный отсек представлял собой длинный узкий коридор, превосходивший длиной большинство подводных лодок. Он тянулся больше чем на сто метров — на триста с лишним футов. Над головой проходили открытые металлические трапы. Свет горел лишь кое-где. Старший механик зажег фонарик.

Жирные желтые цилиндры уходили вперед, теряясь в полумраке. Каждая из двадцати ракетных шахт была высотой с пятиэтажный дом. Внизу трубы скрывались в днище, высоко вверху пронизывали своды корпуса.

Грачев прошел по центральному коридору к шестнадцатой шахте.

Техническая заглушка в нижней части была заперта на висячий замок, выточенный из цельного куска нержавеющей стали, и для дополнительной безопасности по периметру притянута болтами. Чтобы болты не раскручивались, в них была вставлена проволока, выполнявшая роль шплинтов. Свинцовые пломбы, скрепляющие проволоку, служили гарантией того, что никто посторонний не пытался вскрыть заглушку. Табличка предупреждала, что заглушку можно открывать только по прямому приказу командующего шестым дивизионом подводных лодок Северного флота.

Грачев презрительно фыркнул. Кому придет в голову мысль без крайней необходимости совать нос в ракетную шахту? Ничего хорошего это не сулило и тогда, когда в шахте находилась ракета; проклятая трехступенчатая хреновина была доверху наполнена ядовитыми химикатами, и, разумеется, в головной части жались друг к другу десять термоядерных бомб. Подобно многим подводникам, Грачев предпочитал даже не думать об этом.