— Господи всемогущий! — воскликнул кто-то дрожащим гнусавым голосом. — Дайте мне кто-нибудь змею! Я должен передать змею господу!

— На, бери.

— Козел, это же гидравлический шланг!

— Придурок, это мой член!

Призвав все до последней молекулы командного духа, о существовании которого он даже не подозревал, лейтенант Уоллес понизил голос на пол-октавы и сказал:

— Тихо!

Улюлюканье стало более диким, крики — более оскорбительными, свист — более презрительным. Внезапно чей-то голос разом прекратил весь гомон, словно задул свечу.

— Молчать! Ведите себя почтительно! К нам спустился младший офицер связи!

Энглер сбросил ноги с койки. Он был без рубашки. В косом свете лампы для чтения над его койкой мышцы торса и плеч казались огромными.

— Простите, лейтенант. Чем можем вам служить?

Он нацепил на нос очки.

— Я хочу, чтобы вы подежурили вместо меня в радиорубке, пока я займусь делами со старшим помощником. Как только мы закончим, я вас освобожу.

— А кто освободит меня? — насмешливо спросил кто-то.

— Твоя правая рука, болван.

— Я сказал молчать! — повелительным тоном крикнул Энглер. — А как насчет того, что я из-за вас лишусь положенного сна?

— Послушайте, — умоляющим голосом произнес Уоллес, — сейчас все спокойно. У радистов никакой работы нет. А я в следующий раз отпущу вас с дежурства на час раньше.

Послышались скандирующие крики:

— На два! На два! На два!

Энглер беспомощно пожал плечами.

Уоллес обреченно поднял руку.

— Ну хорошо, на два.

«Крысиный проход» огласился торжествующими воплями.

Уоллес уже собрался было уходить, но вдруг заметил какое-то движение у себя под ногами: тонкая черная резиновая трубка скользнула назад в темноту так стремительно, что он, наверное, решил бы, что ему померещилось, если бы трубка не оставила после себя след. Уоллес оказался в лужице какой-то жидкости. Палуба была мокрой.

— Младенец Иисус только что пописал на палубу!

Уоллес попытался выбраться из лужицы, но она быстро растекалась.

— Господи, лейтенант, — с деланым сочувствием произнес Энглер, осторожно обходя Уоллеса. — Нельзя вам было показывать, как сильно мы вас напугали.

«Крысиный проход» взорвался хохотом. Энглер ушел, оставив Уоллеса стоять в растекающейся лужице мочи.

— У нас все готово, — сказал боцман, закрывая за собой дверь в каюту Стэдмена. — Дело за Энглером.

Выкрутив громкость портативной рации на максимум, Стэдмен положил ее на колени и уселся на койку, откинувшись на выгнутую переборку. Браун положил вторую рацию и магнитофон на столик и включил оба устройства.

Каюта наполнилась шумом дыхания Скавалло. «Сколько времени потребуется на то, чтобы добежать до радиорубки и остановить Энглера?» — подумал Стэдмен. Им с боцманом придется пробежать по короткому коридору, ворваться в центральный командный пост — слава богу, лодкой управляет не Ванн, а Уэлли, — и выскочить через задний люк к радиорубке. «Десять секунд? Пятнадцать?»

Послышался громкий щелчок.

«Вот тебе на! Как поживаете, лейтенант?»

В крошечном динамике раздался стук захлопнувшейся двери.

— Отлично, — отметил Браун.

Стэдмен молча следил за тем, как крутится кассета.

Затем прозвучал голос Скавалло:

«Что вы здесь делаете? Сейчас же не ваше дежурство».

«Младенец Иисус попросил заменить его. Кстати, вы тоже не должны здесь находиться».

«Будьте добры называть его лейтенантом Уоллесом».

«Да. Как скажете. Вы свободны? Нам надо кое-что выяснить. Я не хочу, чтобы между нами оставались недоразумения».

«Никаких недоразумений нет, Энглер», — сказала Скавалло.

«Понимаю, моя маленькая шутка не совсем удалась, но, знаете, мы с ребятами постоянно друг друга подкалываем».

«По-вашему, наброситься на меня с обрезком трубы — это шутка?»

— Говори, говори, — прошептал Браун.

«Нет, я имел в виду пакетик с чаем. Так разыгрывают всех во время первого похода. У вас просто начисто отсутствует чувство юмора».

«Объясните, что смешного было в том, что вы расстегнули ширинку и положили член мне на плечо. Наверное, я что-то не понимаю».

«Это была просто шутка».

«Ну а вентиляторная? Там вы тоже всего лишь шутили?»

«Твою мать, ты едва не спалила мне задницу».

— Отлично, он у нас в руках, — сказал Стэдмен.

— Еще не совсем, — возразил Браун.

«Чем я могу сквитаться?»

«Четырьмя годами в тюрьме в Квантико».

«Проклятие! Ты сама напросилась сюда. Если не можешь играть в мужские игры, беги домой и поплачь в жилетку своей подружке».

«Однако я никак не могу вас понять. Вы носите обручальное кольцо. Вы женаты. Не могу себе представить, что может заставить женщину жить с таким психопатом, как вы».

Браун встрепенулся.

— Вы ей говорили?

— Нет.

У Стэдмена внутри все оборвалось. Скавалло только что переступила черту.

«Оставь мою жену в покое, сучка!»

«Как вам удается ее удержать? Вы держите ее взаперти в подвале и постоянно избиваете обрезком трубы?»

«С нее достаточно и вот этого».

Скавалло рассмеялась.

«Если вашей жене хватает для счастья и этого, держитесь за нее крепко. Поверьте мне, таких женщин надо поискать».

«Ах ты долбаная стерва, твою мать!»

Мгновение назад Скавалло сидела в кресле и говорила Энглеру, что таких женщин, как его жена, надо поискать. В следующее мгновение твердый, как камень, кулак ударил ее в грудь, с силой и яростью, опрокидывая на палубу. Молодая женщина налетела на что-то затылком, и у нее перед глазами закружили люминесцентные лампы.

Усевшись на ней верхом, Энглер просунул руку ей под шею и оторвал от палубы ее голову так, что рот широко раскрылся.

В руке у Скавалло по-прежнему был зажат карандаш, которым она делала пометки. Взмахнув рукой, молодая женщина что есть силы вонзила заточенный конец Энглеру в бедро.

Судорожно распрямив ногу, радист отлетел к стойке с аппаратурой.

— Черт побери, Энглер! Встать! Живо!

Это был капитан Ванн.

Выдернув из бедра карандаш, Энглер швырнул его на палубу. Конец потемнел от крови.

— Командир!..

— Во имя всего святого, что здесь произошло?

Энглер с трудом поднялся на ноги.

— Лейтенант Скавалло упала со стула и...

— Я разберусь с тобой позже. Убирайся с глаз моих!

Ванн подождал, когда Энглер закроет за собой дверь.

Подойдя к ней, он резко задвинул засов. Теперь в радиорубку можно было попасть, только выломав дверь.

Взгляд молодой женщины постепенно вновь сосредоточился на окружающем. Она уселась на палубе, прислонившись к стойке с аппаратурой.

Ванн постоял перед ней, разглядывая ее с чувством, похожим на жалость.

— Я не позволю вам пачкать мою репутацию. Я не допущу, чтобы вы побежали к своим друзьям в Вашингтоне с жуткими россказнями. Ничего того, что, как вам кажется, произошло с вами на борту «Портленда», на самом деле не было. Абсолютно ничего. Вы будете молчать. До конца похода вы будете вести себя тихо. А когда мы вернемся домой, когда бы это ни произошло, вы расстанетесь с нами и забудете о том, что когда-либо поднимались на борт. Я говорю все это ради вашего же блага.

Скавалло посмотрела на него, не в силах поверить собственным ушам.

— Даже не надейтесь.

— Подождите, я еще не закончил. Вы подготовите заявление, в котором признаетесь, что вступали в неподобающие отношения с членами команды. Фамилии пока что не указывайте. Если понадобится, я сообщу их позднее. Вы подпишете этот документ, и я уберу его в надежное место. Никто и никогда его не увидит — если только мне не придется предъявить его следственной комиссии.

— Вы не сможете заставить меня лгать.

— А мне и не придется ни к чему вас принуждать, — улыбнулся Ванн. — Вы сами, по доброй воле дадите мне показания, заверенные подписью.