Таинственный лунный свет заливал лес. Отем шла, поворачивая то в одну, то в другую сторо­ну. Пристально вглядываясь в темные тени, глаза ее стали темно-фиолетовыми, как свер­кающие в свете луны аметисты. То там, то здесь девушка слышала шорохи и надеялась каждый раз, что это Барри возвращается с убитой на ужин дичью.

– Ой! – закричала Отем, вздрогнув от не­ожиданности, когда Барри вдруг появился из темноты с переброшенной через плечо тушкой какого-то животного. – Я испугалась, что это не ты.

Барри рассмеялся.

– Тогда почему ты отправилась проверять, госпожа Отем?

Девушка ничего не смогла ответить и только пожала плечами. Почему от его низкого мягкого голоса по телу пробегает дрожь?

Отем вернулась на поляну, где они разбили лагерь. В небольшом костре потрескивали и по­щелкивали дрова, наполняя воздух приятным ароматом и выбрасывая горячие искры, кото­рые, как огненные мухи, разлетались во тьме ночи.

– Следи за костром, чтобы искры не вызва­ли пожар, – Барри опустил тяжелый ботинок на оранжевую искорку, упавшую поблизости. – Нам надо побыстрее съесть ужин, как только он будет готов, и затушить огонь.

Отем не ответила. Она слушала и размыш­ляла: его голос снова изменился, стал каким-то глубоким и странным, это опять был не Бар­ри, – значит, он очень устал.

– Барри, – Отем позвала так тихо, что за­сомневалась, услышит ли он. Она присела и стала вплетать в толстые косы длинные полоски мягкой шерстяной ткани.

– Мой отец позволил бы разрушиться на­шему дому, но сделал бы все возможное, чтобы привести в порядок жилище друзей и родствен­ников. Но только своих, а не мамы.

Девушка умолкла, рассеянно переводя взгляд с одного предмета на другой, как бы в поисках утраченных воспоминаний.

– Я слушаю тебя.

Барри продолжал готовить еду, добавляя кое-какие из свежих трав, собранных Отем. Ог­лянувшись, он увидел, как взметнулась и закру­жилась шерстяная накидка, когда девушка на­брасывала ее на плечи. Искры взлетели в воз­дух. Зачем она вообще рассказывает это ему?

– Мама никогда не понимала отношения отца к ближайшим родственникам… А осень была его любимым временем года.

– Значит, тебя он любил больше остальных?

– Да, наверное. Но поступал вопреки своим словам. Он собирался передать мне драгоцен­ный камень, но так и не сделал этого. Возмож­но, он отдал его на хранение Винтер до того, как его убили.

«Хотя вряд ли, родители сами искали драго­ценность», – подумала Отем и продолжила:

– Предполагали, что я его любимица, – она вздохнула. – Почему вообще нужны любимчики? Почему не лелеять всех детей в равной степени?

– Кто разберет этих родителей? – произнес Барри невнятно. – Расскажи еще что-нибудь о своей семье и о драгоценности.

– Хозяин, который не защитил свой род, не был хозяином, – пробормотала Отем.

Ричард не хотел, чтобы она выходила замуж. Почему? Сколько раз Отем мечтала о собствен­ной свадьбе: о богатом пиршестве, об огромных пирогах и дичи, выставленных за стеной замка, о ярких красочных палатках для почетных гос­тей. Но если она помнит все это, то почему же более важные события ускользают от нее?

– Эй, о чем ты снова так глубоко задума­лась? – окликнул девушку Барри.

– Если бы я вышла замуж, когда мои роди­тели были еще живы, они прохаживались бы среди друзей, принимая поздравления по поводу превосходного брака их дочери с наследником огромного поместья. Ха! Мой постоянно думаю­щий о землях отец вернулся из… из… я не знаю, это не важно. Он приехал в наш замок, чтобы сказать матери, что любит ее, а не любов­ницу, встреч с которой он искал до этого. Да, теперь я помню, кое-что помню…

Шок, вызванный убийством родителей, стер из памяти Отем большую часть прошлого, но сейчас оно крошечными обрывками возвраща­лось к ней.

– Каким был твой замок? – спросил Барри. Отем задумалась на минутку, прежде чем нашла спрятанный в глубине памяти ответ:

– Я помню спиральную лестницу в башне. Я подбегала к ней, поднималась по узким ступе­ням в свою комнату в главной башне замка. Комнаты, отведенные мне и сестрам, были уютными и находились далеко от главного зала. Каждая из нас имела право и возможность по­быть одной, – Отем рассмеялась, и мы ревниво оберегали эту привилегию. Наши горничные были единственными, кому разрешалось вхо­дить в наши покои.

– А как выглядели комнаты? – поинтере­совался Барри.

Отем помолчала, потом разразилась потоком слов:

– Обставлены они были просто: узкая кро­вать, стол, под окном сундук для одежды. Ах да, скамеечка для ног, обтянутая нашими люби­мыми цветами, на моей был зеленый бархат. Я помню свою служанку – Джудит была пример­но нашего возраста. Ее привезли из какой-то деревни, лежавшей где-то за дубовой рощей.

– Но где это? – спросил Барри. – В Анг­лии? Во Франции? – он покачал головой. – Вообще-то, очень напоминает Францию.

– Францию? – Отем приподняла темную бровь. – Гм… довольно странно. У меня тоже возникало ощущение, будто замок Уиндраш на­ходится не в Англии, а в какой-то другой зеле­ной стране. Но нет, он должен быть в Англии. Наверное, на севере.

– Какую фамилию носила Джудит?

– Я не могу вспомнить. Кое-кто говорил, что она незаконнорожденная дочь Скардона. Сирота. Она жила у одного человека, тоже имев­шего дочь, но он был беден, и еды не хватало на всех. Джудит повезло, что ее взяли в услуже­ние. Насколько я помню, беда ее состояла в том, что она оказалась слишком прямой и от­кровенной. Из-за этого Ричард чуть не отослал ее назад к отцу – настоящему отцу, отврати­тельному Скардону.

Сейчас Скардон мертв, его грешную жизнь оборвал Орион Сатерлендский с помощью своей жены Элизабет, которая изготовила специаль­ный щит, ослепивший Скардона, когда тот уже готовился убить Ориона. Элизабет Джел была той самой женщиной, что приютила Отем после того, как Орион спае девочку от людей Скардона.

Барри поглядывал на молчавшую девушку, откровенно любуясь ею. Отем сделала движе­ние, от которого длинные рукава плаща затре­петали, как темно-фиолетовые стяги на поры­вистом ветру. Их глаза встретились в долгом взгляде, сокровенном, как шепот. Потом девуш­ка встала и без единого слова скрылась в палатке.

Мужчина, оставшийся в одиночестве, посмо­трел на подгоревшего кролика и пожал плеча­ми. Затем присел возле костра и приступил к трапезе, поглядывая на печальные блики, кото­рые отбрасывала мерцающая свеча на полотня­ную стену палатки.

Он мог рассказать ей.

Он должен рассказать ей.

Но он не осмеливался.

Еще не время.

Отем носила в сумке несколько редких пре­красных монет, иглу, разноцветные нитки и кучу других мелочей. Во второй сумке лежали травы, которые она собирала всю дорогу на слу­чай, если им понадобится лекарство или встре­тится кто-нибудь, кому не помешало бы целеб­ное снадобье; там же Отем хранила семена, со­бранные на своем личном огороде в Сатерленде.

В полдень они остановились перекусить. Барри сегодня был молчалив и исчезал в лесу дольше обычного. Лес редел по мере приближения к Лондону и теперь представлял собой ро­щицы небольших деревьев и заросли кустов, разбросанные тут и там. На свои деньги Барри купил немного хлеба и сыра у одного пастуха, Отем отнесла продукты к камню на обочине до­роги. Расстелив запасной дымчато-серый плащ, она села на нагретый солнцем камень и приня­лась за еду.

Вернулся Барри, девушка посмотрела на не­го, но не спросила, где он был.

– Мы обойдем Лондон, – сказал Барри, – если только ты не хочешь остановиться здесь и поспрашивать о сестре. Что такое, госпожа? – он заметил, что Отем к чему-то прислушивает­ся, закинув голову и прищурив глаза.

– Ты слышишь?

– Ага, – сказал, наконец, Барри. – Лоша­ди. Их много. Они идут сюда, госпожа, – он рассмеялся. – Все в порядке. Мы приближаем­ся к Лондону, вот и все. Вокруг этого города оживленное движение – одни едут туда, дру­гие – обратно.

– Я хочу спросить этих людей.