— Но кто они? — Мирин почти плакала. — Что я такого делаю?

— Это восхитительно, — сказала Файне. — Ты и впрямь не знаешь, не так ли?

Мирин покачала головой, на глазах у неё выступили слёзы.

— Хорошо, — сказала Файне. — Я объясню тебе, но лишь потому, что ты мне нравишься.

— Что? — поперхнулась Мирин. Слёзы катились по её щекам.

Файне наклонилась, будто захотела её поцеловать, но тут же отшатнулась, решив, что лучше воздержаться.

— Итак, начнём, — сказала она, взяв Мирин за подбородок. — Ты помнишь лича, в переулке, когда тебя похитили, да?

— Да, я… но я прогнала её прочь. Я не…

— Глупая девчонка, — Файне игриво, словно кошка с мышкой, пробежалась пальцами по подбородку Мирин. — Ты ведь не считала на самом деле ту силу своей,не так ли?

У Мирин спёрло дыхание, она едва могла говорить.

— Я... Я не понимаю.

И она разрыдалась — от ужаса, замешательства и разочарования. Неужели мир сошел с ума? Она просто Мирин — худенькая девушка, ничего не смыслящая в магии. Ей захотелось к маме — чьего лица она даже не помнила. Она расплакалась ещё сильнее.

— Ах, дорогая, не надо — я буду откровенна, обещаю.

Мирин рыдала так, что Файне смогла бы остановить её лишь с помощью каких-нибудь божественных сил.

Файне улыбнулась.

— Помнишь нашу первую встречу? — спросила полуэльфийка. — Я возилась с тобой, а потом ты поразила меня заклинанием? Тем, что причинило мне боль и отняло силы?

— Что-что? — спросила Мирин в перерыве между рыданиями.

— Это было моё заклинание, — ответила Файне. — Украденное прямо из моей головы.

Эти слова заставили Мирин застыть, и она взглянула вверх, ошеломленная.

Файне подняла руку, пробормотала несколько слов, и Мирин почувствовала то же давление в голове, как когда она нанесла Файне удар в доме Калена.

С колотящимся сердцем Мирин наблюдала за Файне, вставшей на колени и взявшей кляп.

— Пожалуйста, — попросила Мирин. — Пожалуйста, мне нужно знать больше!

— Тебе достаточно, — усмехнулась Файне. — Люди никогда не меняются. Не забывай об этом.

— Файне, пожалуй…

Файне сунула кляп Мирин в рот с силой, так что толкнула девушку на пол. Когда Мирин сумела подняться, полуэльфийка уже исчезла.

Из его окна хорошо было видно заходящее солнце. Вскоре сгустились сумерки, а по улицам Глубоководья вновь поплыл туман. Но никаких странных светящихся фигур на этот раз — только заполонившая город тихая, спокойная дымка, которая позволяла провернуть не очень чистые дела без риска быть замеченным.

В тусклом свете на полу были видны пятна крови, которые Кален, как ни старался, полностью отчистить не смог.

Хотя Кален и не хотел есть, он себя заставил. Сколько бы Целлика не добавляла туда специй, холодное жаркое на вкус ничем для Дрена не отличалось от влажной бумаги. Некоторым образом, это было его проклятием; некоторым — просто его сутью.

Дварф дал ему немного времени, и Калену это было, по меньшей мере, на руку.

Дрен нанял крытую повозку и отвёз тело Целлики к её приёмной семье. Те встретили скорбный груз со слезами и рыданиями. Кален держался в стороне, не мешая им. Филбин, словно отец, прошептал тихую молитву за возмездие. Кален молча на это кивнул.

Сейчас на нём была надета броня, которую Целлика починила; Дрен перекатывал шлем из одной руки — в перчатке — в другую, обнажённую. На нём была только одна перчатка: вторая так и осталась у молодой дворянки, прицепившейся к нему. Кален должен был совершить всё это в одиночку, ослабленный, даже не имея ни меча, ни всей брони? Невозможно, только и подумал он. Но разве у Дрена был выбор?

Мужчина снова посмотрел на лежавший на столе пергамент — записка, приколотая к его двери кинжалом. Его кинжалом, который Кален дал Мирин ночью ранее. 

Кален потёр серый от щетины подбородок, пытаясь ясно поразмыслить. Почему Рас пощадил его? И, самое главное, знал ли Рас о том, что он и есть Тенеубийца?

Дварф мог играть с ним, но Кален не думал, что Вир был из тех, кто любит играть с собственной жертвой. Убийца должен был знать, что Кален спал в комнате, беспомощный и беззащитный. Знай он, что Дрен и есть Тенеубийца, Рас мог с лёгкостью убить его или даже вызвать прямо здесь на поединок, захоти Вир это. А если он не знал, что Кален был Тенеубийцей, зачем Расу оставлять его в живых?

Почему, почему Кален был ещё жив?

А затем до него дошло. Файне.

Файне, должно быть, сделала что-то, чтобы выторговать его жизнь. Может, девушка убедила Раса в том, что Кален знает Тенеубийцу и даже может доставить письмо. Может, она умоляла Раса не убивать его — может, она даже согласилась…

Кален поморщился и сжал кулак.

Или, возможно, Дрен обязан тем, что остался жив, не Файне, а самому Расу. Дварф всё-таки какое-то время провёл в монастыре — понятие «дисциплины» ему было знакомо. Возможно, Вир счёл убийство беззащитного человека делом бесчестным. А оставить Целлику вот так умирать что, уже честно?

— Извращённое понятие о чести, — пробормотал Кален, но, по правде говоря, едва ли Дрен имел право судить. Имел ли его собственный кодекс чести смысл для кого-то, кроме самого Калена Дрена?

Он имел смысл для Целлики, подумал мужчина.

Кален тряхнул головой. Думать не головой, а сердцем было слабостью, которую сейчас Дрен едва ли мог себе позволить.

Наверняка Рас уже обработал и заживил раны, но шрамы у него на запястье были ещё свежими, так что это, по меньшей мере, должно сказаться на его технике ведения боя. Таким образом, за Каленом было преимущество — сила. Шлем оказался в правой руке, на которой была перчатка.

У Калена не было Защитника — слабость. Шлем перекочевал в левую руку, перчатки лишённую.

Перекатив шлем обратно, Кален подумал, что он сам по себе был сильнее, — сила.

Рас же доказал, что в бою он гораздо более искусен, что компенсирует силу Калена — слабость. Дрен взял шлем в левую руку.

На Калене была броня, не стеснявшая движений, — сила.

Рас в броне не нуждался, и он не уставал, как Кален, к чьему весу прибавлялся вес обмундирования, — слабость.

У Калена был Триединый Бог — сила.

Они были оба быстры, но Рас всё же чуть быстрее — слабость.

У Раса были Файне с Мирин, тогда как у Калена не было даже сил, дарованных статусом паладина, — слабость.

Рас назначил собственное поле боя — слабость.

И, что самое важное, Кален умирал из-за магического шрама — слабость.

Кален держал шлем обнажённой левой рукой. Дрен поднял его, словно взвешивая собственные сомнения и слабости. Воин покачал головой.

Пойти туда было равносильно самоубийству собственными клинками, но он должен был попытаться.

— Если не я, — пробормотал Кален, — то кто?

То же самое он сказал Мирин.

Дрен почувствовал знакомое покалывание в затылке: он был не один, кто-то стоял за дверью. Неужели Рас решил собственноручно по-тихому прикончить его?

Кален поднял и надел шлем, застегнув крепления с тихим щелчком.

А затем он уже стоял с обнажённым кинжалом лицом к двери. Та распахнулась, словно по команде, и в комнату влетела женщина в черной бригантине

[54]

— Гвардия Глубоководья! — крикнула женщина. Знакомым голосом.

Арэйзра.

Тенеубийца повернулся к окну, но на подоконнике сидела, положив руки на рукояти кинжалов, рыжеволосая женщина — Таланна.