Во всех практических вопросах Кант выступает как агностик: Бог относится к области непознаваемого, недоступной для чувственного опыта. Таким образом, обсуждать вопрос о существовании Бога – значит попусту тратить время. Философские рассуждения рационалистов о реальности, не воспринимаемой чувствами, Кант называл «трансцендентальной иллюзией». Так Кант положил конец эре рационалистической защиты христианства, на смену которой пришла эра нападок рационалистов на христианство.

Критическая философия Канта оказала влияние на такие атеистические философские направления, как марксизм, позитивизм, прагматизм и экзистенциализм. Наступил продолжающийся до сих пор период торжества материализма. Ирония здесь заключается в том, что до Канта рационализм почти всегда отождествлялся с теизмом и деизмом. Сегодня же рационализм является синонимом атеизма и научного скептицизма. Существует даже Индийская ассоциация рационалистов, целью которой является опровержение религиозных верований с помощью научных «доказательств».

Западная философия, независимо от того, называют ли ее эмпирической или рационалистической, в итоге сосредоточилась на индуктивном мышлении, создателем и целью которого является человек. В рамках этой индукции могут порой всплывать теистические идеи, но, как говорят китайцы, вода поддерживает корабль, она же его и топит.

По словам Канта, Юм пробудил его ото сна догматизма.[87] После Канта религиозный догматизм в рационализме трансформировался в догматический материализм. Впоследствии мы рассмотрим это явление. А пока вкратце изложим ведический ответ на вопросы Юма, чьи аргументы оказали революционное воздействие на отношение европейских интеллектуалов к религии.

1) Юм задавал вопрос: почему всемилостивый, любящий Бог обрекает все живые существа на страдания и наслаждения. Его определение «живых существ» ограничивалось физическими телами. Ведический ответ состоит в том, что каждое живое существо по сути является джива-таттвой, вечной душой. Из-за стремления господствовать над пракрити джива попадает в ловушку телесных представлений о жизни и проходит череду рождений и смертей, воплощаясь в телах всех известных в природе существ. Ощущения боли и удовольствия, которые испытывает джива в этих телах, есть не что иное, как иллюзия, порожденная ложным эго. С помощью йоги (дисциплины очищения ума и чувств) удовольствие и боль преодолеваются. А направив очищенный ум и чувства на служение Кришне, живое существо устанавливает вечные любовные отношения с Верховной Личностью.

2) Юм спрашивал, зачем совершенному Богу прибегать к строгим законам в деле управления Вселенной. Дело в том, что Вселенная состоит из бхинна-пракрити-таттвы, материальной энергии, отделенной от ишвары. Материальная природа отделена от ишвары и подчиняется власти закона, а не власти любви потому, что устремления независимых живых существ этой Вселенной диктуются ложным эго. Юмовское провидение мира, свободного от материальных законов, – в духовной природе (дайви-пракрити), не отделенной от ишвары.

3) Следующее сомнение Юма можно разрешить, указав на истинное предназначение материального мира. Вселенная – это что-то вроде исправительного заведения для душ, обманутых ложным эго, которые по глупости надеются стать повелителями всего, что видят вокруг себя. Скудость природы должна помочь душе осознать свое истинное положение: положение слуги, а не господина.

4) Прояснить последнее сомнение поможет знание о кала-таттве и карма-таттве. Пока человек грешит, он вынужден испытывать на себе такие последствия греха, как наводнения, засухи, эпидемии и т. д., которые обрушиваются на него в этой и будущих жизнях. Подобные несчастья отрезвляют и заставляют искать святого человека, который может объяснить, как освободиться от греха и его последствий. Но слишком часто люди бывают упрямы, как животные. Получив удар кнутом от своего хозяина, животное не может понять, за что его наказывают. С точки зрения животного полученное им наказание не имеет ни смысла, ни цели. В этом смысле отношение Юма к стихийным бедствиям напоминает отношение животного.

Философская революция, произведенная Юмом, вскоре вылилась в научную революцию. Не прошло и ста лет со смерти Юма, как Чарльз Дарвин (1809–1882) признавался в письме Эйзе Грею, что теория эволюции представляется ему единственно разумной, потому что «милостивый и всемогущий Бог» не мог создать эти кровожадные существа, которые с наслаждением убивают других.

Рациональное доказательство божественного замысла имело серьезный недостаток, который и сделал его уязвимым для критики Юма. Этим недостатком являлось неполное знание о цели творения. В своей книге «Ересь» Джоан О’Грейди пишет, что у истоков этой проблемы стояло учение

Если мир и наши тела хороши, то хороши для чего? И что такое зло? На эти вопросы «ортодоксальное» учение никогда не давало ясного ответа».[89]

Христиане-рационалисты, не сумев дедуктивно вывести из неясной посылки заключение о том, для чего создано творение, индуктивно пришли к заключению, что оно идеально подходит для того, что историк Пол Джонсон назвал «просвещенным эгоизмом».[90] Этот эгоизм был определен как длительное и расчетливое стремление к счастью.[91] Попросту говоря, рационалисты предположили, что Божье творение хорошо для чувственных наслаждений.

Уподобление Бога часовщику является разумной гипотезой, потому что часы, как известно, не собирают себя сами. Но аналогия с часовщиком подразумевает определенные выводы об отношении Бога к Своему Творению. Часовщик делает часы для другого человека, который становится их хозяином и распорядителем и получает от них удовольствие. Часы называют «хорошими», когда они приносят удовольствие тому, кто ими обладает. Скептицизм Юма нацелен как раз в эту точку. «Как можно говорить, что Бог создал мир хорошим, приспособленным для наших наслаждений? Это нелогично. Мы испытываем не только удовольствие, ни и боль, мы вынуждены жить, подчиняясь строгим законам, наши силы и способности ограничены и мир наш слишком часто бывает хаотичным».

Определенные слова «хороший» в смысле «подходящий для чувственных наслаждений» вводят нас в заблуждение. Оно продиктовано гуной страсти. Как утверждается в «Шримад-Бхагаватам» (3.5.31), таиджасаниндрияни эва гьяна-карма-маяни ча – чувства, вне всякого сомнения, порождены гуной страсти, поэтому эмпирическое философское знание, сопряженное с чувственными наслаждениями, является прежде всего продуктом гуны страсти. Находясь под влиянием гуны страсти, очень тяжело понять, почему Бог, сотворивший мир «хорошим», позволяет боли омрачать удовольствие; почему Он подчинил этот хороший мир суровым законам; почему Он скупо наделяет нас силами и способностями и почему в этом хорошем мире так часто случаются неприятности и бедствия. Но вместо того, чтобы найти причину этих противоречий, философы, находящиеся под влиянием гуны страсти, предпочитают выкинуть Бога из своих систем.

Ишвару, Всевышнего, можно постичь, лишь находясь под влиянием гуны благости.[92] «Бхагавад-гита» (14.17) утверждает: раджасо лабха эва ча – «Из гуны страсти развивается жадность». Жадность, заставляющая человека стремиться к материальным наслаждениям, власти, богатству и комфорту, выводит его на путь материализма. Этот путь уводит разум в сторону, мешая ему понять истинную логику мироздания, сотворенного для того, чтобы освободить нас от иллюзий. Под предлогом «пробуждения от сна догматизма» материалистический разум сначала объявляет вопрос о существовании Бога неважным, как это сделал Кант в своей критической философии, а затем провозглашает материальный мир раем без Бога, как это сделали марксизм, позитивизм, прагматизм и экзистенциализм.