– Все это ты знаешь, – Жрец цепко взглянул на Марна. – Но есть и продолжение:

«Но настанет день, и ОН не возродится в земле Восхода. Лучшие сыны этой земли отправятся искать его по всему миру. И не будет следов. Ибо впервые Бессмертный погибнет в битве. Тогда снова придет смерть на благословенную землю. И не будет выживших…»

– Но… – Марн запнулся, – да, я знаю, что Бессмертный еще не найден. Почему такое случилось именно с ним? Ведь все люди перерождаются… Но даже если невозможно найти его, почему…

– Будет война? – закончил за него Жрец. – Да потому, что люди от природы не способны жить в мире и каждый хочет все для себя. Но это полбеды. Человек создан, чтобы действовать. Это – не зло и не добро. Такова суть. Зачем созидать, если можно разрушить? Это быстрее, а действие столь же велико. Если некому направить людей на созидание, они станут разрушать. Когда все будет разрушено, они создадут, чтобы разрушить снова. Нет чужого – разрушат свое. Так уже было. И было не раз. И так будет… Если ты, Марн Кровь Хорахша, не найдешь ЕГО. Потому что это как раз возможно – найти его. Возможно для тебя. А что до остальных людей… Да, они перерождаются. И часто совсем в других Мирах. Но они Не Помнят. А ОН – Помнил!

Жрец произнес последние несколько фраз так, как будто он сам не относился к человеческому роду. И Марну стало не по себе. Чтобы прогнать это ощущение, юноша спросил:

– Но как я могу искать ЕГО, если ОН не возродился?

– ОН возродился! – произнес чистый, звонкий голос. Марн даже не сразу сообразил, что заговорила девчонка. – ОН возродился, но не здесь. И не может вернуться, пока ЕМУ не откроют Путь. Ты сделаешь это!

Пока она говорила, глаза ее были прикрыты, а пальцы нежно касались свирели, будто выводя беззвучную мелодию. Марн перевел взгляд на Жреца. Тот кивнул головой.

– Она – Проводник. Ее зовут Найи. Она поможет тебе достичь места, где находится Бессмертный. Она будет с тобой везде и научит входить в сны. Тебя ждет много неожиданных открытий… Но не вздумай полюбить ее. Это погубит тебя. Поэтому оставь ее, как только почувствуешь опасность…

Марн удивленно приподнял брови. Девчонка ему вовсе не нравилась. И поймал ее взгляд, встревоженный и… полный надежды?

Санкт-Петербург. Лето 2000 г.

Прошло почти полгода с того невероятного вечера, как мы с Татьяной гуляли в парке. Многое случилось. В основном хорошее. Наша первая ночь была похожа на пожар. У меня нет слов для того, чтобы описать свои чувства. Угомонились мы только в одиннадцать утра, измученные и счастливые до предела. Это случилось на ее День Рождения. А потом пошло-поехало. Чем лучше я узнавал ее, тем острее становилось понимание, что мне удивительно, можно сказать, незаслуженно повезло. Через пару месяцев отношений до меня, как до жирафа по длинной шее, дошло осознание, что я люблю Татьяну. Люблю с самого первого мига, как только увидел. Вот такая история. Впервые в жизни я мог сказать себе: «Да ты же счастлив, Игореха!» И это, черт возьми, была правда.

Но было и то, что не давало мне покоя. То сновидение, в котором Танюшка показала мне картину с золотым городом-храмом. Я честно принялся выполнять обещание. Рисунок маслом – довольно длительная вещь. Я часто сверялся с оригиналом, специально ложась спать, чтобы увидеть это место во сне. Как ни странно, это удавалось легко, будто город притягивал меня к себе. Дело спорилось. Но меня мучил вопрос: «А зачем?» Зачем я это рисую? Нет, я понял – это дверь. Через нее, похоже, можно пройти туда, где есть этот город. Но как? И что это вообще такое – тот мир под зеленым небом? В сновидении там все светилось, то есть место совершенно реальное. Может, один из миров Второго Внимания? Так называемый «параллельный»? Если допустить, что это так, тогда все равно остается еще вопрос – зачем? Что я там забыл? Нет, мне очень нравится там, но я не сторонник побегов в воображаемый рай. Воображаемый в том смысле, что «хорошо там, где нас нет». Я видел в снах, что в этом мире точно так же, как и у нас, есть война, есть смерть и несправедливость. Стоит ли менять шило на мыло? Тем более что Земля тоже прекрасна. И главное – здесь у меня Татьяна, друзья, Школа. Зачем мне эта дверь?

Такие вот мысли частенько одолевали мой бедный разум, однако рисунок все продвигался. Я предполагал, что он должен действовать наподобие карт в «Девяти принцах Эмбера» Желязны. Рисовать было трудно. Важным оказалось все: тени, полутона, перспектива. Нужен был объем, правильные формы. Необходимо было отыскать реперные точки, узловые моменты, по которым картина должна обязательно совпадать с оригиналом, чтобы сработать. Хуже всего было то, что я не знал принципов подобной работы. Пришлось искать эти точки интуитивно… Временами, пристально рассматривая получившийся фрагмент, я смутно чувствовал знакомое по сну ощущение втягивания. Мое творение начинало работать…

Иногда мне казалось, что этот рисунок сведет меня в могилу. Спасала Танюшка, вытаскивавшая меня из дому. Мы шли в кафе, чтобы попить хорошего кофе, в клуб, чтобы натанцеваться до упаду. Ходили в кино, ездили верхом. Свежие впечатления вентилировали мои усталые мозги, и я с новым жаром принимался за дело. Поначалу еще, я приставал к Татьяне с вопросами, но она помнила тот сон очень смутно. (Но ведь помнила же!!!) Знала, что должна была что-то мне показать. Но и только. Ни откуда это взялось, ни для чего нужно – она не знала. У меня родилось смутное подозрение, что она все-таки знает, но не может вспомнить. Возможно, эта информация всплывет в нужный момент…

Так наступило лето. И Коляныч, который в этом году сдал-таки на Первый Дан, вдруг подкатил ко мне с предложением. А не хочет ли творческий человек набраться новых впечатлений? Ежели да, то есть идея ткнуть пальцем в карту области, нагрузить рюкзаки и – айда.

Я подумал-подумал и согласился. Ехать решили на одну ночь. Мальчишником. Колька, я и один из инструкторов «Дарума-Рю», Сашка Бурковский. Ткнули пальцем в карту – и попали прямиком в станцию Ладожское озеро. Оттуда в войну начиналась та самая Дорога жизни. Колька сказал, что это хорошо. Сядем у воды, палаточку поставим, костерок запалим… И тут оказалось, что все не просто так. Эти двое решили попрактиковаться в фиксации Точки Сборки.[35] Тоже мне сталкеры! Но мало того, они решили это провернуть с помощью грибов. Понятно каких, уж не сыроежек точно. То есть грибами они Точку растормозят, а потом станут Волей ее фиксировать. Опасное дело, но мне стало интересно. И тут Колька меня огорошил:

– Тебе нельзя! – сказал он с постной миной на лице. Мы сидели у него на кухне и пили чай. Рюкзаки, набитые походными причиндалами, стояли в прихожей. Наташка была на работе, и нашим сборам никто не мешал. Впрочем, и не помогал тоже.

– Как?! – опешил я. – Вы, значит, будете эксперимент ставить, а я? «Огне жигай, кушай вари?» Возьмите кухарку!

– Ладно тебе! – Колька примирительно выставил ладони. – Ты же сам знаешь, что нельзя.

– Да почему?!

Он вздохнул.

– А ты вспомни, что учудил здесь, когда попробовал сам, а? Кто мне люстру расфигачил стулом? Бушевал, по физиономии мне треснул. Нес околесицу… Если ты там так отъедешь, как мы тебя по камышам ловить будем?

Кровь ударила мне в голову. Как же так! Мне не доверяют! Ведь я же тогда просто забыл поставить себе четкую задачу, вот и разнесло меня! Но теперь-то другое дело![36]

Я вскочил с табуретки, чтобы высказать Кольке все, что о нем думаю. Но он печально посмотрел на меня и сказал:

– Вот видишь? Какой тут контроль. Еще немного – и ты наденешь мне на голову чайник.

Да, имел место быть такой эпизод. Два года назад. Эпизод постыдный, который не хочется вспоминать. А был я ужасен и мерзок до непотребства. Вспомнив об этом, я плюхнулся обратно на табурет и стал яростно бороться с чувством собственной важности.

Оно было сильно, это чувство. Сильно и подло. Сделав вид, что отступает, оно с маху заехало мне под дых, добавило по печени и принялось топтать ногами. Я отбивался, как мог, чувствуя, что шансов почти нет. Сейчас я вскочу снова, обматерю Кольку последними словами и – прощай дружба. Это самое чувство собственной важности уже схватило меня за глотку и стало душить, когда я увидел свой шанс. Оно слишком нависло надо мной. Ага! Удар в сгиб колена, травмирующий – в промежность, и локтем в голову! А теперь – на болевой, и за дверь!