Ф-фу… Я чувствовал, что взмок, как после настоящей драки. Не думал, что у меня до сих пор так нехорошо с контролем эмоций. Колька внимательно смотрел на меня со своей табуретки. Надо думать, он все понял.

– Ладно, – голос у меня почему-то сел, – нельзя так нельзя…

Коляныч расцвел.

– Я знал, что ты справишься. Это ж такая гадость! Они же манят, эти грибы! Но у тебя воля что надо!

– Харэ хвалить! Я сейчас лопну от гордости.

– Да есть за что. Впрочем, я тебя проверял. Вдруг ты не до конца справился… Ладно, замнем. Но я хочу тебе пояснить, почему именно тебе нельзя.

– Окажи любезность, – голос мой был ядовит, как тысяча кобр.

– Нет, правда! Слушай. Есть люди типа Карлоса, у которых очень сильная фиксация Точки. Дон Хуан не зря его одного из всех своих учеников пичкал грибами и кактусами. Надо было разрушить эту фиксацию.

– Ну, это и ежу ясно, я читал…

– Погоди… Мы с Сашкой вроде Карлоса – тупицы, а ты – нет!

– Ну, спасибо! Сейчас ты скажешь, что я талантлив, как Элихио.

– Вот блин! Да дай же сказать! Да, ты талантлив! Но толку от этого немного! Нам надо учиться расфиксировать свою Точку, а тебе наоборот! Кто видит всякие картины? Кто может быть пьяным в компании, если не пил ни капли? Кто, в конце концов, разбил люстру? А?

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – пробурчал я.

– А кто забудет – тому оба, – ответствовал Колька. – И вообще, чего ты куксишься? От подобного никто не застрахован. Вот ты с нами возьмешь и не поедешь. А нам с Сашкой шифер посносит на Ладоге! И кто милосердно тюкнет нас по голове и отнесет в холодную водичку? Некому… А в итоге отправимся мы прямиком в Скворцова-Степанова.

– Ага! Значит, это и есть моя задача. Стеречь вас.

– Да.

Я помолчал.

– А ведь ты чуть не купил меня, Колька! Хочешь, чтобы я почувствовал ответственность?

Коляныч усмехнулся.

– Какова проницательность… Ну, да. Я хочу, чтобы ты эту самую ответственность почувствовал. Прочувствовал даже. Можно сказать, проникся. Потому как это все действительно не шутки.

И я в самом деле проникся. Чувство собственной важности перестало шебуршиться за дверью и, плаксиво стеная, убралось прочь. До времени, конечно…

К месту назначения мы прибыли часов в восемь вечера. Станция как станция, только вокзал сделан необычно. Эдакий железобетонный вигвам или шалаш. Что-то подобное. Мы вышли на перрон и двинулись к Ладожскому озеру, минуя бревенчатый киоск и разную другую экзотику. Хорошее асфальтовое шоссе привело нас почти к самому пляжу, дальше оно сворачивало направо, а налево выбрасывало щупальце потоньше, которое через сто метров упиралось в ворота с ржавыми пятиконечными звездами. К воротам приткнулась будка КПП, но там, судя по всему, никого не было. Или спали, отчаянно сопя. В обе стороны от КПП шел изрядно прохудившийся забор из колючки. Значит, нам направо. Судьба указует перстом. Мы поперлись через пляж, хотя могли пройти по шоссе. Миновали музей Дороги жизни, с торчащими в сторону прибоя орудийными стволами. Мне тут же захотелось залезть за ограждение, но ребята меня не пустили. Мол, не за тем приехали. Не затем, ну и ладно. Я с сожалением пару раз оборачивался. Стволы были знатные, никак не меньше ста миллиметров калибром.

По всему пляжу валялись большие и малые валуны. Местами они сбивались в кучки, словно старались держаться вместе. Потом пляж стал сужаться, все больше превращаясь в каменистую осыпь. Появились кустики травы. Из воды высунули растрепанные венчики камыши. Одинокие сосны гудели под ветром. Было довольно прохладно. Когда выезжали из Питера, светило солнце. А сейчас погода явно начинала портиться. Откуда-то наползли тучи.

Поглядывая на небо – не попасть бы под дождь, – мы ломились вдоль воды, по задам чьих-то огородов, а может, приусадебных участков. Наконец, утомившись выбирать дорогу, устроили краткий совет, на котором решили – назад, к цивилизации! То есть идем по шоссе.

Выбрались. Дело пошло на лад. По обочине идти легче, чем скакать по камням. Шли довольно долго. Трепались о разных пустяках. Наконец впереди замаячили какие-то крыши, и тут же Сашка заметил хорошо убитую тропку, сворачивающую к воде.

– Проверим? – спросил он, осклабясь. Оранжевый рюкзак с палаткой чуть качнулся над его плечами.

– А то! – ответил Колька и решительно пошел прочь от шоссе. Мы углубились в какие-то кусты, но тропка была ровная, каменистая, и идти оказалось удобно. Вскоре кусты сменились тростником. Не слишком высоким: можно было, чуть вытянув шею, оглядеться. Позади и слева за кронами деревьев все так же торчала пара двускатных крыш. Дача? Черт с ней. Справа и слева, сколько мог охватить взгляд, – море тростника, зато впереди – вода! Причем довольно близко, метров сто. Мы ускорили шаг и тут же наткнулись на первую площадку. Просто усыпанный мелкими камешками правильный круг, с горелым пятном от костра посередине. Тропка пересекала его и шла дальше. Мы переглянулись и двинулись вперед. Прошли метров тридцать и обнаружили еще один круг, побольше. На этот раз пятно от костра было чуть сбоку, между двух небольших валунов. Хорошо! Есть где разбить палатку. Сбросив рюкзаки, пошли к воде и – Бог троицу любит – нашли еще один круг, со здоровенным плоским валуном в центре. Отсюда тропка двоилась и шла до самой воды, к двум почти одинаковым скоплениям валунов, наполовину утонувших в воде. Прекрасное, надо сказать, место для медитации. Для себя я решил, что обязательно здесь посижу.

Вернувшись к поклаже, мы быстренько, в шесть рук поставили палатку. Она оказалась с тентом, чем Сашка очень гордился. Он у нас альпинист, кроме всего прочего. Натаскали сушняка, развели костерок и вскипятили чайку, зачерпнув водицы прямо из озера. Плевать на санитарию! Ладога по определению должна быть чистой!

Потом, попив чаю, парни «закинулись» грибами и притихли. Я чуть понаблюдал за ними, заскучал – ничего особенного в них не было. Сидят, пялятся на огонь и время от времени говорят: «Пришло?… Нет. А у тебя? Нет…» Ладно. Извлек из рюкзака парные дубинки и отправился на круг с валуном, размяться. Сначала было не включиться – все прислушивался, не орут ли они? Нет, тишина. Значит, глюки пока не одолели. Потихоньку разошелся, даже на валун запрыгнул. Веерная техника для обеих рук – сложная штука. Но если дойдет, что к чему, – затягивает здорово. Пропрыгал с полчаса. Вспомнил про ребят и решил вернуться. Нет, все в порядке. Сидят так же, только уже не разговаривают. Ага. Значит, дело пошло.

Чтобы подстраховаться на случай самого худшего, снова сбегал к воде. Проверил, дотащу ли оболтусов. Дотащу. Сашка, правда, тяжелее меня, но если взять на плечи… Измерил дубинкой глубину у валунов. Всего полметра. Значит, не утоплю, если брошу в воду. Правда, головы придерживать придется, чтоб не нахлебались.

С чувством исполненного долга вернулся назад. Сидят, привалившись спинами к камням. Молчат. Ладненько. Я устроил себе ложе из рюкзаков и собственной куртки и прилег, лениво отгоняя комаров. Небо было все такое же серое. Тучи летели быстро. Судя по тому, как они светились на западе, солнце уже садилось. Сколько же времени? А, плевать! Я расслабился и стал наблюдать за ласточками. Судя по их полету, – быть дождю. А пищат-то как! И тут я услышал звук.

Тонкий, на грани слышимости свист. Он как-то перекликался с криком ласточек, но как, я поначалу не понял. Понаблюдал еще. Ничего не ясно… Откуда свист? И тут до меня дошло. Крылья! Это крылья ласточек режут воздух! Атас! Разве можно такое услышать? Но я слышал все очень отчетливо. Звук точно соответствовал птичьему пилотажу. Та-ак. Похоже, приход начался и у меня…

Однако это были еще цветочки. Вскоре я не только слышал свист воздуха, рассекаемого крыльями, но и видел бледные розоватые следы, которые оставались за птицами в небе. Это было очень интересно, я увлекся и не заметил, что Колька поднялся со своего места. До меня дошло, что он стоит, только когда он первый раз взмахнул моими дубинками. Ого! Ну дает! Дубинки ровно гудели, выписывая восьмерки, петли и дуги. Колька показывал высший класс обоеручной работы оружием. Он вращался и кружил, переходя с техники дубинок на технику парных мечей и обратно. Оружие оставляло в воздухе радужные следы. Коляныч, казалось, окружил себя сферой сверкающих нитей. Вращение все убыстрялось, и я заметил на лице друга удивленное выражение, как будто он сам не понимает, как это все у него получается.