— С весны, — выдавила я.

— Чем занимается, в курсе?

Мужчина широко улыбнулся, у него оказалась дорогая улыбка: белоснежные зубы идеальной формы. Меня нервировал пристальный взгляд — он ждал реакцию и явно наслаждался ситуацией. До меня вдруг дошло, что он с трудом скрывает радость. Сделав вид, что не могу говорить, я неопределенно пожала плечами. Побоялась признаться.

— Ну, садись, в ногах правды нет, — усмехнулся тот. — Будем ждать его звонка.

Без сил я устроилась в кресле, глядя в пол. Абстрактный рисунок бежевого ковра напоминал чем-то мраморный узор. Помогал сосредоточиться. Не знаю, кто он, но на бандита похож отдаленно. Менее опасным он от этого не стал.

Он не пытался со мной говорить. Сел за стол, а телефон положил перед собой. Сложив руки в замок, рассматривал меня, как что-то занятное. Радость ушла из лица и оно стало строже. Не свирепым, но беспощадным.

Звонок раздался минут через сорок.

— Да? — услышав ответ, мужчина снова улыбнулся своей шикарной улыбкой. — Привет, Андрей. Это Роман Власов, помнишь меня? Да, она живая, и она здесь. Сейчас передам.

Он протянул мне трубку.

— Что говорить? — робко спросила я.

— Да все, что хочешь, — улыбнулся он.

Я приняла телефон и прижала к уху. Выдохнула, но ничего не сказала — мне нужна была секунда, чтобы привести нервы в порядок. Я не хотела, чтобы Андрей услышал, как я боюсь и паникую, не хотела прорыдать в трубку весь разговор.

— Андрей? — тихо позвала я.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, тон был мягким, ровным, спокойным. — Не обидели? Как ребенок?

— Нормально…

Я сгорбилась и неосознанно обняла живот. Нежный голос свел на нет все попытки держаться, и я снова начала плакать. Тихо, чтобы он не услышал, но Андрей догадался.

— Не плачь, верни ему трубку, я все улажу.

Я отдала телефон.

— Я хочу с тобой встретиться, — вновь заговорил Власов. — Ты разоружишься и придешь один, куда тебе скажут. Согласен? Конечно, ты сможешь ее увидеть. Мы ее привезем. Я тебя хорошо знаю, Андрей. И ты меня знаешь. Ее застрелят, если не будешь слушаться.

Он отключил телефон и вновь мне улыбнулся.

— Правильно себя веди и все обойдется, — серьезно сказал Власов. — Я не хочу тебя убивать. Но это только от него зависит.

Он направился к дверям и я обернулась, с мольбой глядя ему в спину. Я видела тоненькую золотую полоску на пальце. Женат. Может и дети есть — должны быть по возрасту. Не изверг же он, издеваться над беременной, хотя кто знает… Я боялась давить на жалость, не уверенная, что он не разозлится сильней.

Он рад, что я в его руках. Враг Андрея.

Что с ним сделают? Для чего пытаются выманить?

— Займитесь ею, — услышала я в коридоре.

В кабинет вошел мужчина, который привез меня, по выправке и тому, как обращался с шефом, я запоздала поняла, что это охранник. С ним была суровая женщина за пятьдесят — кто-то из штата обслуживания, судя по форме, которое напоминало платье горничной.

— В ванную, — голосом надзирательницы из колонии для несовершеннолетних велела она.

— Зачем… — пролепетала я.

— Потом вопросы задавать будешь.

Мужчина остался в дверях, а она завела меня в ванную и загородила проем, уперев руки в бока. Ростом она была с мужика и руки, как у молотобойца. На полке лежала стопка одежды: что-то вроде ночной рубашки и розовый женский халат.

— Сбрасывай все. Поживее, — в голосе ноль сочувствия, хотя тоже женщина.

У меня задрожали губы. Я чувствовала себя униженной и, закусив губу, чтобы не разреветься, сняла халат. Она покрутила меня, проверила волосы — довольно профессионально обыскала.

— Трусы тоже. Все снимай.

— Это издевательство, — процедила я. — Меня похитили.

На лице даже мускул не дрогнул. Опустив глаза, я сняла трусы и приняла протянутую мне ночную рубашку. Мои вещи она отдала охраннику. До меня дошло, зачем меня обыскивали и меняли одежду — боятся, что на мне передатчик или маячок. Андрея здесь хорошо знают, и боятся. Жаль, он меня не чипировал, как любимую кошку.

Надзирательница отвела меня в обычную комнату и заперла на ключ.

Моя тюрьма? Охранник остался за дверью, в комнате я была одна. Прежде чем пошевелиться, я огляделась, как на минном поле. Комната немаленькая, пол паркетный, через французские окна лился свет. Широкая двуспальная кровать застелена красным, идеально натянутым покрывалом. Винтажный шкаф. Чайный столик с двумя креслами. Я подошла к окну. Идеально вымытые стекла создавали иллюзию, что их нет. Кресла стояли так, чтобы можно было пить чай и смотреть на сад.

Меня больше интересовал забор — слишком высокий, ворот не видно…

В замке заскрежетал ключ. Вошла надзирательница с подносом.

— Через полчаса заберу. Не съешь — твои проблемы, — предупредила она, оставила поднос на столе и вышла. Я окинула завтрак взглядом: молочная каша, ломоть хлеба, чай и несколько пакетиков сахара.

Есть не смогу.

Я нервно сжала пальцы, бродя по комнате. Если ухаживают — я пока нужна, хотя бы, чтобы показать Андрею — так я поняла из разговора. Заберет он меня, поможет ли? В ушах звучали его рассказы, страхи, что со мной сделают, если найдут… Снова начал побаливать живот.

— Я болею, мне нужны лекарства, — сказала я, когда она вернулась за посудой.

— Какие еще лекарства? — она прищурилась. — Скажу шефу, пусть решает.

Меня оставили в покое до вечера. В следующий раз замок заскрипел, когда уже стемнело — та же самая надзирательница, но на подносе вместо ужина стакан воды и несколько таблеток в мензурке. Она шлепнула поднос на столик и повернулась ко мне, сидящей на кровати.

— Глотай.

Я оценила разнокалиберные таблетки.

Они нашли выписку в сумке: белую круглую пилюлю, и еще одну, я узнала.

— Желтое — это что? — подозрительно спросила я.

— Успокоительное.

Знакомые я выковырнула из мензурки, а желтые оставила.

— Пей все.

— Не буду. Я не знаю, что это.

Интересно, если вышвырну их, она меня ударит?

— Ну, как знаешь. Тебя на встречу повезут, шеф сказал  дать, — она собрала посуду на поднос и направилась к дверям. — Скинешь, сама виновата.

Я растерянно смотрела ей вслед.

На встречу с Андреем? Так скоро? Если повезет, он заберет сразу… Но почему-то кажется, это пустые надежды. Я ощутила жуткое предчувствие, от которого холодели руки, исчезали силы — предчувствие непонятного и страшного, что обязательно случится. Как в день смерти мамы.

Как только женщина вышла, в комнате появился охранник и знаком велел собираться. Меня посадили в машину и куда-то долго везли. Наконец, седан припарковался. Вечер снаружи дышал подступающей осенней прохладой. Я выбралась, оглядываясь. Надеялась, увижу Андрея… Но здесь даже Власова не было. Только несколько мордоворотов. Вокруг лес, природа притихла, когда воздух наполнился выхлопом, ревом двигателей, и человеческими голосами.

Мы стояли  у домика с закрытой террасой.

Ставни покосились, дорожка заросла травой. Меня завели на террасу — в ее конце, у глухой стены, стоял стул, туда меня и посадили. Включили свет. Надо мной вспыхнула слабая лампа. Я сложила на коленях руки, сцепив ледяные от страха пальцы. Смотреть я могла только прямо — в темноту. Один из охранников встал позади с пистолетом наголо.

Я поняла, что они делают: готовят западню.

Андрей не увидит меня, пока не войдет на террасу. Власов не подставится — такие мужчины не любят риска, они любят выходить победителями.

Я взглянула на охранника.

У него был грубый профиль, решительно сжатые губы. Смотрел он вперед, не мигая — как будто ждал появления цели.

— Чего пялишься? — спросил он, заметив, что я смотрю.

— Вы ведь его не убьете? — прошептала я. — Ведь не убьете, правда?

Он усмехнулся, как неандерталец.

Не ответил, да мне и не надо было. Шум стих — люди Власова подготовились и затаились. Сердце колотилось в груди. Даже не знаю, за кого волнуюсь… За него, наверное. Была уверенность, что со мной ничего не случится. А вот с ним… Ждали долго. Ночной лес ожил от летаргии, вызванной нашим появлением. Постепенно становилось холодно — я была в халате поверх тонкой ночнушки.