Ведь даже художнику Женнеру Аугусто, пользующемуся у властей штата большим авторитетом, не уда­валось её освободить. Узнав о случившемся, он стал настойчиво хлопотать об её освобождении. И не только он, но и многие другие художники, которым она позировала и находилась с ними в дружбе. Давались обеща­ния за обещаниями: будьте покойны, она сегодня будет освобождена, но обещания были пустыми. Заложница агента полиции Николау Рамады Жуниора, арестованная по его приказу, должна была оставаться в тюрьме до его полного и окончательного выздоровления.

Ведь Живоглот не был удовлетворён тем, как Тереза была избита в ночь забастовки, хотя измолотили её ду­бинками четверо полицейских как следует. А сам Живоглот не мог принять в том участия, как бы ему ни хотелось: слишком сильно болел живот. Вот и намере­вался он, собравшись с силами, избить Терезу собственноручно да еще поизмываться над ней всласть: заста­вить её делать всё то, что заставлял её делать капитан Жустиниано Дуарте да Роза.

Художник, которому надоело, что его водят за нос, поручил дело Терезы своему другу адвокату Антонио Калмону Тейшейре, известному как рекордсмен Шикиньо в кругах подводных охотников. Это случай habeas corpus – констатировал адвокат, но, когда он собрался обратиться к правосудию, Терезу уже освободили, и представители власти ждали благодарности от друзей девушки, каждый выдавал себя за вершителя приказа об освобождении.

На самом же деле Тереза своим освобождением была обязана Ваве. Он так же принимал меры, сделав то, что считал нужным: вошел в контакт с самой полицией нравов. Он потратил кучу денег, из которой больше всего досталось комиссару Лабану, который, лежа в постели – ноги его были загипсованы, – вёл переговоры с Вавой, пытаясь любым способом возместить понесенный им лично ущерб в связи с провалом того проклятого предприятия, связанного с пребыванием американских моряков в порту. Он запросил у Вавы огромную сумму, чтобы предать забвению нанесенные ему самим Вавой оскорбления и освободить скандалистку. Требуя такую сумму, комиссар ссылался на то, что Тереза нанесла его коллеге, полицейскому, серьезную травму. Вава заплатил не торгуясь.

Заплатил, не торгуясь, из любви к Терезе, ни на что не рассчитывая, так как Эшу вновь повторил ему, что она не для него, калеки. Теперь Вава уже знал и Алмерио дас Невеса, претендента на её руку и сердце, а так же был наслышан о Жануарио Жеребе, ушедшем в плавание и до сих пор не вернувшемся. Но всё это не помешало ему вызволить её из тюрьмы, где очень скоро Живоглот преподал бы ей свой урок хорошего поведения. Посредники Вавы сделали своё дело, и Тереза вышла на свет Божий.

Амадеу Местре Жегэ взял её у дверей Центральной полиции и доставил до апартаментов Вавы, где Тавиана и собравшиеся здесь друзья и знакомые с нетерпе­нием ожидали её. Тереза была бледна и худа. На груди и бёдрах ещё оставались следы побоев. Но она улыбалась и была благодарна, а также довольна результатом забастовки и снова была героиней дня.

Вава даже словом не обмолвился о своей роли в её освобождении. Старался не смотреть на неё, чтобы не облизываться. Она не для него. Для него найдётся дру­гая, днём раньше, днём позже, может, не такая красивая и не такая достойная, но найдётся, и он снова будет влюблен.

Тавиана послала записку Алмерио, она не сделала этого раньше, боясь провала заключенного Вавой соглашения с комиссаром Лабаном. Пекарь бросился в пансион Тавианы и, увидев Терезу, заплакал от радости, не произнеся ни слова. Она подошла к нему и поцеловала в обе щеки.

– Тереза нуждается в отдыхе, она так похудела, эти полицейские ищейки покусали её, – сказала Тавиана и добавила: – Лучше ей какое-то время нигде не показываться. Ведь Живоглот, узнав, что она на свободе, придёт в ярость и подстроит ей какую-нибудь ловушку. Это же мразь! – Она смачно сплюнула и растёрла плевок ногой.

Но Тереза не видела необходимости прятаться, ей хотелось поскорее вернуться на подмостки «Цветка Лотоса», как только она придёт в себя. Но Алмерио и Тавиана не соглашались.

– И не помышляй об этом. Ты что, снова хочешь оказаться в тюрьме? Заставишь нас всех беспокоиться, сходить с ума, решать проблему твоего вызволения? Выбрось даже из головы это!

– Я знаю, где её спрятать, – сказал Алмерио.

Он привел её на кандомбле Сан-Гонсало-до-Ретаро и оставил на попечение жрицы – Матери Святого.

В доме Ошуна, где её приютила иалориша, Тереза задремала, и ей приснился страшный сон, от которого она, проснувшись, никак не могла прийти в себя. Во сне она увидела стоящего на вершине скалы, что высится посреди вздымающегося волнами моря, в котором ходят огромные рыбы, Жануарио Жеребу. Жану протягивал ей руки, и Тереза пошла по воде, как по земле. Но, когда приблизилась к нему, из моря выныр­нуло удивительное чудо: женщина с рыбьим хвостом. Длинные зелёные волосы покрывали её с головы до самого хвоста, такие же зелёные, как морские волны, она схватила Жануарио и увлекла за собой. И только в последнюю минуту, когда сирена и моряк погружались в воду, рука Терезы нащупала лицо сирены. Нет, это не Иеманжа, нет. Это смерть, под руками Терезы были череп и две кости.

Волнение Терезы не ускользнуло от Матери Святого.

– Что с тобой, дочь моя?

– Ничего, Мама.

– Никогда не лги Шанго.

Тереза тут же рассказала ей свой сон. Она не знает, как разгадать его.

– Только обратившись к Шанго. Ты хоть раз обращалась к нему с просьбой узнать свою судьбу?

– Нет, не обращалась.

Они разговаривали в доме Шанго, выполнив необходимые утренние обязанности. Мать Святого простёрлась перед изображением Шанго и попросила его быть снисходительным и дать разъяснение будущего Терезы. Потом, взяв орех из стоявшей рядом тарелки, она по­шла с ним в комнату для бесед и советов. Сев за стол, разрезала орех ножом на четыре части, взяла все четыре части в руку, поднесла ко лбу и стала произносить магические заклинания на языке наго.

Проделывая манипуляции с кусочками ореха, которые катались на вышитой салфетке, Мать Святого время от времени поглядывала на Терезу. Желая вспомнить и вспоминая скептические слова доктора Эмилиано Гедеса и полученные от него уроки жизни, Тереза чувствовала, как её сердце замирает от страха, вечного страха, существовавшего до её появления на свет. Она ничего не говорила, но ждала с натянутыми нервами, кто знает, может, страшного приговора.

Три или четыре Дочери Святого, сидя на корточках возле иолариши, присутствовали при совершении таинства. Здесь же присутствовал и Незиньо – Отец Святого из Муритибы. Он тоже время от времени поглядывал на Терезу. Наконец лицо Матери Святого озари­лось, и, оставив лежать все четыре кусочка ореха на столе, она подняла руки вверх ладонями, произнося:

– Alafia![50]

– Alafia! – повторил Незиньо.

– Alafia! Alafia! – повторяли Дочери Святого слово радости, разносившееся по дому.

Потом все захлопали в ладоши. Иалориша и Отец Святого посмотрели друг на друга, улыбаясь, затем утвердительно закивали головами. И только тогда Мать Святого сказала Терезе:

– Будь покойна, дочь моя, всё хорошо, никакой нет опасности. Будь уверена, ориша могущественен, и он с тобой. Их столько, сколько я никогда не видела в своей жизни.

– И я тоже, – сказал Незиньо. – Никогда не видел никого, кто бы имел столько защитников.

И снова Мать Святого взяла в руки священные ку­сочки ореха и, зажав крепко в руке, поднесла их ко лбу и бросила на стол. И опять Мать Святого и Отец Святого улыбнулись друг другу. Потом к Шанго обратился Незиньо, произнося только ему одному понятные слова. Ответ был получен Незиньо такой же, как и Матерью Святого. Пристально глядя на Терезу, Незиньо спросил:

– А ты никогда не встречала в часы опасности седого старика с палкой?

– Встречала, и не раз. Только он всегда был не похож на уже виденного.