– Кто это сделал?

– Сеу Маркос…

– Маркос Лемос? Сукин сын!

Если не хозяева, то их служащие! Даже бухгалтер преуспел, объедки бухгалтера, объедки завода – это уже не рафинированный сахар, а грязная патока. Но дома-то у капитана девчонка что надо, и лицо и тело без изъяна, самая красивая в этих местах, такой больше нет ни в городе, ни на фермах, ни на заводе, ни среди богатых, ни среди бедных, ни девственницы, ни порченой, ни какой другой. И капитану приятно, что доктор Эмилиано Гедес, самый старший среди братьев, хозяин земель, надменно сидящий на своем смоляном коне с серебряной уздечкой, готов заплатить за неё, только чтобы переспать с ней, заплатить, сколько спросят. Ни утомленный голос, ни безразличный тон его – не хотите ли продать это создание? – не скроют интереса Эмилиано и не обманут Жустиниано. «Ваша цена – моя!» Кому принадлежит эта красивая и желанная девчонка, на которую в пансионе Габи заведен список желающих и заглядывающих в его магазин? Ему, Жустиниано Дуарте да Роза, капитану Жусто, хозяину скота, магазина и бойцовых петухов. И однажды, прикупив земли, имея кредит в банке, доходные дома и престиж политического деятеля, Жустиниано станет полковником, таким богатым и влиятельным, как Гедесы. Вот тогда он заговорит с ними на равных и обсудит все создания, а может, и согласится на обмен, не чувствуя привкуса объедков. Однажды, но не сейчас.

– Тереза, иди сюда.

Услышав крик капитана, она замерла с утюгом в руке. Бой мой, дай силы всё вынести! Страх еще не оставил её, она вспомнила, как, завернувшись в простыню, она сбежала в первый раз. Почему бы не сбежать с Даниэлом подальше отсюда, от супружеской постели капитана, от него самого, от палматории, от плётки и утюга? От клеймения, которым он угрожает всем, кто отважится его обмануть, но кто осмелится? Безумной не нашлось. Но, обезумев, осмелилась Тереза. Она ставит утюг на стол, складывает белье, собирается с духом.

– Тереза! – В голосе звучит угроза.

– Уже иду.

Он вытягивает ноги, она снимает ботинки, носки, приносит таз с водой. Толстые потные ноги с грязными ногтями, с язвами и мозолями. А ноги Даниэла – всё равно что крылья ангела, чистые, сухие, благоухающие. Бежать с ним невозможно. Он сын судьи, человек городской, студент, почти дипломированный, почти доктор, она не годится ему ни в любовницы, ни в служанки, в столице таких пруд пруди. Но он называл её своей любовью, желанной, такой красивой он не встречал, она ему никогда не надоест, он хотел бы, чтобы она была с ним всю жизнь; стал бы он всё это говорить, если бы то не было правдой?

Она моет ноги капитану, моет тщательно и усердно, чтобы не вызвать и тени подозрения, чтобы, не дай Бог, не отменил он свою поездку в Баию, не посадил охранников в засаду и не заставил её стеречь, не воспользовался каленым железом для клеймения скота и женщин-изменниц. На петушиных боях она слышала, как хвастался капитан, показывая её друзьям, и повторял: «Пусть только попробует изменить мне, да ни одна не осмелится, а если осмелится, я поставлю ей клеймо хозяина и на морду, и на задницу, чтобы, даже умирая, помнила, кому принадлежит».

Капитан снимает пиджак, вынимает из-за пояса кинжал и револьвер. Этим утром после праздника Свя­того Жоана он попробовал объедки со стола Гедесов, так, для смены ощущений. Она хорошо двигает бедрами и вполне годна на час, не больше, для разнообразия, ведь разнообразие доставляет удовольствие. Но в супружеской постели ей не место, ни день, ни два, а тем более годы. Когда-нибудь, когда капитану надоест Тереза, он подарит её доктору Эмилиано Гедесу, от просера – просеру, получай и ешь, уважаемый доктор, объедки со стола капитана. Но сейчас нет, рядом с Гедесом сейчас он – никто. Но зато он, даже такой уста­лый, вернувшийся после ночи, проведенной за бутылкой кашасы и танцами, с утра – с зеленой новенькой девчонкой, только взглянув на Терезу, может приказать ей: «В постель, быстро!»

Он задирает ей юбку, стаскивает трусы, расстегивает ширинку и… Что это с ней? Она опять девушка? Проникнуть в неё всегда было непросто, и для него нет ничего хуже, чем женщина с распахнутыми настежь воротами. Пусть страшна лицом и телом, это не важно, это его не остановит. Но распахнутый настежь вход, ворота паровозного депо, кастрюля для кукурузной каши ему не нужна. Узкая щель, трудный проход – вот к чему привык капитан и такой хочет видеть Терезу. Но сегодня она совсем закрыта, ни щели, ни щелочки, девственница, опять девственница. Но, опытный с девственницами, капитан и сегодня одерживает победу. Тереза стоит двух золотых колец в ожерелье, но он не видит вспышек ненависти в черных, угольных глазах, обычно смотрящих со страхом.

Беспокойные и нетерпеливые дни провела Тереза перед отъездом капитана в Баию. Лишь один раз ей удалось поцеловаться с ангелом в полдень, и он подбодрил её, сказав, что поездка состоится. Накануне Дан оставил на прилавке магазина увядшую розу, и её трогательно поникшие лепестки придали сил Терезе, дали пережить пять дней томительного ожидания.

Даниэл приходил ежедневно и почти всегда в компании Жустиниано, они вели мужские беседы и громко смеялись, с бьющимся сердцем Тереза следила за каждым движением небесного посланника, желая увидеть проявление любви. Но, если капитана не было, юноша, едва появившись на пороге, тут же, одарив приказчиков американскими сигаретами, а Терезу томным взглядом и воздушным поцелуем, уходил, а пробудившаяся страсть теперь жаждала большего.

Полдничал он обычно у сестёр Мораэс, стол ломился от сластей и изысканных блюд: кажу, манго, жаки, гуайавы, ананасы, апельсины, бананы и все виды пирож­ных, не говоря уже о кокосовом молоке, прохладительных напитках, фруктовых ликёрах и прочем, и прочем. «Скромный полдник», – говорили сёстры. «Сказочный банкет», – делал комплимент Даниэл. В гостиной покрытое испанским покрывалом – воспоминание о прошлой роскоши – пианино стонало под пальцами Магды, ноты «Prima Carezza», «Турецкого марша» и «Le Lac de Come» – репертуар избранный и, к счастью, скудный; с цветным карандашом в руке Берта пыталась нарисовать его профиль. Вы находите, похоже? Очень, очень похоже, настоящий художник. Он аплодировал декламирующей Амалии, готовый на вс` Даниэл попросил её бисировать, когда она, дрожа от чувств, прочла из «In extremis»: «Уста, что целовали твои горячие уста! Под предлогом заботы о его ногтях Теодора взяла его руки в свои, коленками прижалась к коленям Дана, грудь нарочито выставила вперёд и чуть было не откусила щипчиками кончик пальца юноши; сёстры единодушно были против этой затеи Тео, но она настаивала на своём, ножницы, ацетон, она никогда не видела таких мягких рук.

Напудренные, накрашенные, надушенные сестры были наверху блаженства. В городе разделившиеся на группы кумушки вовсю судачили: одна предсказывала скорую помолвку Теодоры и Даниэла, попался-таки он в расставленные сети сестёр Мораэс, другая во главе с доной Понсианой де Азеведо считала, что он уже отведал Теодору и заедает изысканными блюдами и сластями, и потому, что сыт по горло, не станет пробовать всех остальных. Капитан же, будучи истинным свидетелем происходящего, пожалел болтливого и симпатичного студента – симпатичного, если не считать этих его штучек с женщинами: настоящий мужчина не будет французской собачкой – и напомнил Даниэлу, что Теодора может забеременеть. В ответ Дан рассказал несколько анекдотов, как в таких случаях избежать детей. Капитан умирал со смеху.

В день Святого Петра с утра пораньше Жустиниано зашел за Даниэлом в дом судьи, чтобы пригласить его на петушиные бои, и они уехали на грузовике. Обедали капитан и Тереза только вечером, когда капитан вернулся. Тереза, правда, еще питала надежду, что, пообедав, капитан поедет к Раймундо Аликате на фанданго, тогда бы они с Даниэлом могли провести праздничную ночь. Но капитан даже не переоделся, а в чем был, в том и отправился в пансион Габи выпить кружку пива. Вернулся он рано, чтобы лечь спать. С тяжелым сердцем Тереза вымыла ему ноги. Ей хотелось убежать из дома, найти Даниэла на улице, в доме судьи, у сестёр Мораэс, чтобы вместе с ним отправиться на край света. Она чувствовала себя такой несчастной, что не сразу осознала смысл сказанного Жустиниано: «Завтра утром я еду в Баию, приготовь вещи и чемодан». – «Сейчас приготовлю», – сказала она, вытирая ему ноги. «Не сейчас. Завтра утром!» Когда, вылив воду из таза, она вернулась, он уже был раздет и ждал её. Никогда капитан не чувствовал себя таким привязанным к супружеской постели, как с Терезой. Ведь другой такой привязанности, столь долгой и непроходящей, у него не было. Потому, что она красива? Потому, что хороша в постели? Потому, что она девочка? Потому, что непокорна? Этого никто не знал, даже сам капитан.