– Вот она, битая посуда, два века живет! Сколько же перемерло достойных людей, а эта потаскуха жива, в лазарет влезла, такая влезет повсюду, её ничто не бе­рет! Хоть бы ей рожу пометила!

Щадила смерть Закариаса, возможно, потому, что был он в ладах с жизнью. Выздоровел он, но до сих пор так и не знает, как это он в лазарете-то очутился. О черной оспе ходило много разных историй, передают их на базарах, изустно бродяги-сказители и певцы, повествующие о страданиях, боли и смерти.

Эта-то вот наша – самая достоверная из всех, что записаны и продаются в ярмарочные дни во всех севе­ро-восточных штатах.

Юным и пожилым всё уже теперь известно из этих продающихся книжечек, так что прибавить больше не­чего.

Я же, заканчивая повествование, всё-таки хочу повторить и прошу мне поверить: черной оспе, пришедшей в Буким, дали бой проститутки Мурикапебы, которыми командовала Тереза Батиста. Попалась черная на острые ее зубы и на золотой, была перемолота и выплюнута. Теперь она опять на берегах реки Сан-Франсиско, где отсиживается до поры до времени, тогда как люди возвращаются в свои покинутые дома. Оспа не ликвидирована, она только затаилась и выжидает, когда придет время ей снова напасть на людей. Да, если настоящие меры не будут приняты, она вернется и вместе со смертью будет косить людей. Где тогда можно будет найти другую такую Терезу, победительницу Черной Оспы?

Ах, Тереза, стонет доктор Эмилиано Гедес, отрыва­ясь от её губ, и его посеребренная голова падает на её плечо. Еще не придя в себя, Тереза чувствует на своих губах вкус крови, а на запястье сжавшую тисками руку доктора, из его полуоткрытого рта течет кровавая пена, лежащее на ней тело становится непомерно тяжелым. Да она лежит в объятиях смерти! Смерть у неё на груди и в ней, внутри, она занимается с ней любовью. Тереза Батиста в постели со смертью.

Разве не так? Да и зачем говорить безногому, что он без ног, а раздетому, что он голый? Критиковать проще простого, видеть в чужом глазу щепку мы все горазды, молодой человек. Только говорить, что Тереза не сдержала своего слова и бросила жениха, когда уже и столы были накрыты и бутылки поставлены, это бездумно молоть языком. А вот понять, почему она это сделала, это дано не всякому, тут надо думать, а думать опять же не всякий может.

Дорогой человек, ведь ангу[34]без мяса не готовят, но оно не сверху лежит, конечно, чтобы его найти, надо помешать кашу, а помешаешь и найдешь хороший кусок. Кто хочет знать, как всё это произошло в действительности и со всеми подробностями, должен потрудиться, поспрошать у каждого и всякого, что молодой человек и делает. Не важно, если какой-нибудь невоспитанный отвернется от вас и не обратит внимания на ваш вопрос. Вы всё равно мешайте ангу, ищите в хорошем и плохом, в чистом и грязном – везде. Ищущий да обряще. Только не верьте всему, что говорят, не каждому верьте, многие ведь говорят то, чего не знают, очень многие, а то и выдумывают. Никто не хочет признаться, что не знает, считая стыдным не знать всех тонкостей жизни Терезы. Так будьте осторожны, молодой человек, чтобы вас не обманули и вы не обманулись.

Что касается меня, то о случившемся в порту Баия, где я родился и вырос, ко всему прислушиваясь и всё стараясь понять, как и поведение Терезы, её путаную историю, ордер на выселение, забастовку, противостояние полиции, тюрьму, свадьбу, море без конца и края, неудачи в сражении и любви, я расскажу. Я старый, но еще делаю детей, у меня их около пятидесяти, в своей жизни я был и богатым, имел десятки шаланд, что ходили по заливу, и бедным, как сейчас, но даже сейчас, когда я прихожу на террейро Шанго, все встают и просят у меня, Мануэла Сантаны Оба Аре, благословения, и за Терезу я дам руку на отсечение.

Тереза никогда никого не предавала, и никогда не обманывала, и никому не лгала. Ей лгали и её обманывали. Она судьбу не прогневила, не жаловалась на невезение или на то, что стала жертвой эбо[35]или чего другого, и не теряла надежду. Никогда? За это поручиться не могу, молодой человек, нет, видите, как трудно дать точный ответ. Подумав как следует, скажу, что после забастовки и полученного ею известия о кораблекрушении «Бальбоа» в чужих морях она почувствовала себя уставшей и ко всему безразличной, готова была, как старые брошенные корабли и мои разбитые шаланды, жить в любом порту. Уставшая и потрепанная жизнью, она, чтобы положить конец плохому, решила принять предложение и приказала готовить праздник. Эту историю свадьбы Те­резы Батисты, молодой человек, я могу поведать, я должен был быть её свидетелем, так что всё знаю и, будучи другом и второй стороны, оправдываю Терезу.

Она пала духом и решила положиться на судьбу, в общем-то, уже не имея никакой надежды, она даже и сил бороться не имела. Но вот подул с залива ветерок счастья, принес добрые вести, и Тереза возродилась к жизни, расцвела в улыбке, готовая плыть под парусом к новым берегам.

О свадьбе я могу рассказать, молодой человек, о свадьбе, забастовке закрытой корзины и шествии, и митинге хозяек пансиона на площади перед церковью, о безобразиях полиции и всём прочем, и всё, как было, и будучи, бедным, как богатый, угощу вас мокекой в ресторане умершей Марии из Сан-Педро, что на рынке. Но вот о чём не могу рассказать, о том не могу, не просите. О жизни Терезы с доктором я сам ничего точно не знаю, а всё по слухам. Но вы, молодой человек, отправляйтесь в Эстансию, где они жили. Путешествие туда – прогулка, народ хороший, место прекрасное, это там, где сливаются реки Пиауи и Пиауитинга, рождая реку Реал, что отделяет штат Баию от штата Сержипе.

В тот воскресный вечер долгую и неожиданно возникшую беседу с Терезой доктор Эмилиано Гедес закончил так:

– Чего бы только я не дал, чтобы быть свободным и на тебе жениться. Конечно, и не будучи мне закон­ной женой, ты значишь для меня очень много. – Слова его убаюкивали Терезу, как тихая музыка, знакомый голос неожиданно зазвучал робко: – Моя жена…

Такая робость подростка, волнение просителя, беспомощного существа были так не свойственны сильной личности доктора, привыкшего повелевать, уверенного в себе, прямого и твердого, дерзкого и надменного, когда того требовали обстоятельства, но всегда любезного и приветливого в обращении с дамами. Феодальный землевладелец, хозяин плантаций сахарного тростника и сахарного завода, капиталист, банкир, пре­зидент административных советов предприятий, бакалавр права, он старший из Гедесов, тот, кому принадлежат сахарный завод в Кажазейрасе, Межштатный банк в Баии и Сержипе, акционерное общество «Эксимпортэкс», был подлинным хозяином всего, предприимчивым, смелым, властным, щедрым. И слова, и тон, которым они были сказаны, растрогали Терезу.

Здесь, в Эстансии, среди высоких раскидистых питангейр, полная луна высвечивала плоды манго, авока­до и кажу, дуновение ветерка с реки Пиауитинги волнами приносило аромат пышно цветущих гардений. После только что сказанного, сказанного с горечью, злостью и страстью, того, что он не доверил бы ни родственнику, ни другу, ни компаньону, ну, а уж Тереза и не предполагала услышать (хотя о многом догадывалась), доктор крепко обнял её и, целуя в губы, сказал:

– Тереза, моя жизнь, ты у меня одна на всём белом свете…

И тут же встал, высокий, как питангейра: дерево с густой листвой, дающее гостеприимную тень. Последние шесть лет посеребрили его пышные усы и густую шевелюру, но лицо оставили без морщин, а проницательные живые глаза и стройная фигура никак не говорили про уже исполнившиеся шестьдесят четыре года. С застенчивой улыбкой, столь отличной от той, когда он громко смеется, доктор Эмилиано пристально всматривается в освещенное лунным светом лицо Терезы, как бы прося прощения за случайно прозвучавшие нотки горечи, печали и даже гнева в его любовном признании, а ведь это было признание в чистой, искренней и горячей любви.