Месяца два он избивал Терезу. Конечно, это не точно, но люди капитана уже привыкли засыпать под её крики. «Что это за душераздирающие вопли?» – иногда спрашивал прохожий. «Да это так, одна сумасшедшая, служанка капитана, сеньор». Тереза держалась около двух месяцев. Каждое посещение капитана сопровождалось побоями. Каждое продвижение вперед стоило капитану времени, а Терезе – мук. Открой рот, приказывал капитан, но мятежная сжимала его как могла крепче. Тогда он начинал хлестать её губы ремнем. Открой, сука! И так ночь за ночью шло обучение, в ход шло всё: и кулак, и линейка, и плеть. В крови и вое от животной боли постигала Тереза ремесло доступной женщины. «Спиной, на четвереньки!» – приказывал капитан и полосовал её плетью с семью ремнями, если она не слушалась.

Капитан Жусто был настойчив, ведь он побился об заклад с самим собой. Тереза должна была научиться испытывать страх, уважение и повиноваться ему. И она научилась, что делать!

Но прежде она все-таки попробовала убежать второй раз. Поняв, что последнее время охранник уже не стоит на страже в коридоре, когда Гуга открывает дверь – капитан посчитал, что дрессировка окончена, – Тереза в рубашке Дорис, проворная, как лесной зверек, снова выскользнула в дверь. Но далеко убежать не смог­ла: на крики Гуты прибежали охранники, они схватили её недалеко от дома и привели обратно. На этот раз капитан приказал связать её и связанной запереть в ком­нате.

Полчаса спустя Жустиниано Дуарте да Роза появился на пороге комнаты, он хохотал, и это был роковой приговор. В руке его был утюг, полный пылающих углей. Подняв его, он дунул, из утюга полетели искры, вспыхнули красным светом угли. Капитан послюнил палец и дотронулся до утюга, утюг зашипел.

У Терезы глаза полезли из орбит, сердце екнуло, мужество покинуло её, вкус и цвет страха теперь она познала. Голос её задрожал, она солгала:

– Клянусь, я не хотела бежать, я хотела искупаться, я грязная.

Когда капитан бил её, она не просила пощады, она плакала и кричала, не проклинала, не ругала, но, пока были силы, сопротивлялась. Плакала, плакала, но не просила прощения. Теперь это кончилось.

– Не жгите меня, не делайте этого, ради Бога. Я никогда не убегу больше, простите. Буду делать всё, что захотите, прошу прощения. Из любви к своей матери не делайте этого, простите. Простите!

Капитан улыбнулся, заметив страх в глазах и голосе Терезы. Наконец-то! Всё в мире требует своего времени и своей цены.

Связанная Тереза лежала на спине. Жустиниано Дуарте да Роза присел на матрац рядом с голыми пятками несчастной и приложил утюг сначала к одной стопе, затем к другой. Шипение, запах горелого мяса, вопли и мертвая тишина.

Сделав это, капитан развязал её. Теперь она не нуждалась ни в веревках, ни в охранниках в коридоре, ни в надежном запоре на двери. Полный курс пройден, курс страха и уважения к хозяину. Теперь он только прика­зывал: быстро на четвереньки, рот открой, встань. Тереза повиновалась. Ведь она одна в этом мире и наеди­не со страхом. Вот и новое золотое кольцо в ожерелье капитана.

Более двух лет прожила Тереза Батиста в обществе капитана Жусто при ферме и лавке на положении, если можно так назвать, фаворитки. По общему мнению, она была новой любовницей капитана, но это по общему мнению, а на самом деле? Положение любовницы или наложницы, живущей в услужении девицы, девушки, сожительницы подразумевает определенное соглашение между избранницей и покровителем; определенные взаимные обязательства, права, привилегии, наконец, вы­годы. Сожительство, чтобы быть совершенным, требует денежных затрат и взаимного понимания. Что же касается любовницы, то в полном и точном смысле этого слова ею была Белинья – любовница почтеннейшего судьи. Он построил ей дом в укромном переулке, с садом, где росли манговые деревья и деревья кажуэйрос, на которых висел гамак, дом обставил приличной ме­белью, купил портьеры и ковры, содержал её: кормил, одевал и давал деньги на мелкие расходы. Белинья даже у замужних сеньор вызывала зависть, когда, одетая с иголочки, в сопровождении служанки отправлялась к портнихе. У нее была прислуга, чтобы вести хозяйство, и служанка, чтобы сопровождать к портнихе, зубному врачу, в магазины, кино, так как честь любовниц хрупка и нуждается в постоянной защите. Взамен Белинья должна была безраздельно принадлежать своему знатному любовнику, быть ласковой и внимательной, составлять ему приятную компанию, хранить верность. Это первое и основное требование. Нарушение того или иного пункта негласных соглашений являлось несовершенством человеческих отношений. Однако Белинья – образец идеальной любовницы – не способна была хранить верность, но таково было врожденное несовершенство этой приятной женщины. Терпеливый и опытный судья закрыл глаза на визиты к Белинье её двоюродного брата в те дни, когда он, судья, не посещал её, и всё из уважения к семейным отношениям: у его супруги в Баии столько было мужской родни, и очень веселой, так как же можно отказать скучающей в его отсутствие Белинье, когда он был вынужден наводить порядок в провинции, отказать принимать единственного кузена? Определенная мягкость в некоторых случаях служила на пользу совершенству отношений любовников.

Тереза любовницей в прямом смысле этого слова не была, хотя спала на супружеском ложе – на широкой двуспальной кровати на ферме и на старой кровати городского дома, – привилегия, поднимавшая её в глазах прислуги над всеми остальными и относившая её к осо­бой категории всех бесчисленных служанок, любовниц, содержанок, встретившихся на жизненном пути Жустиниано Дуарте да Роза. Привилегия не маленькая, без сомнения, но единственная, если не считать доставшейся ей от Дорис поношенной одежды, пары туфель, зеркала, гребня, дешевых безделушек. В остальном она была такой же служанкой, как другие: работала с утра до ночи, сначала в доме и на ферме, потом, когда Жустиниано обнаружил, что она знает четыре арифметических действия и имеет хороший почерк, в магазине. Служанка и фаворитка, Тереза два года и три месяца делила супружеское ложе с Жустиниано. Ко­нечно, у неё были соперницы и конкурентки, но все они проходили науку капитана в комнате за магазином и ни одна не поднялась с набитого сеном матраца до постели с чистыми простынями.

Как ни одна из них не пользовалась так долго у капитана, любившего разнообразие, предпочтением. Сколько перебывало их, девочек, девушек, женщин, в домах Жустиниано Дуарте да Роза, и все были ему подвластны, но интерес его, поначалу большой, иссякал за день, неделю, редко за несколько месяцев. А потом несчастные уходили кто куда – большинство в Куйа-Дагуа – местную цитадель женщин легкого поведения, некоторые, более привлекательные, уезжали в Аракажу или Баию, где спрос на этот товар большой. Около двадцати лет капитан был поставщиком самых разных красоток для клиентов своего штата и других, соседних.

По мнению сборщика налогов Аиртона Аморина, подобная мания капитана на научном языке называется «импотенция». Импотенция? Общественный обвинитель Эпаминондас Триго не согласен с ним, сытый по горло мистификациями Аиртона, любимым развлечением которого было злоупотреблять искренностью друзей, порождая абсурды.

– Нет, вы только послушайте эти басни. Да для того, чтобы иметь столько женщин, ему нужна ослиная способность, не меньше.

– Не говорите только, мой дорогой бакалавр, что вы не читали Мараньона!

Сборщик налогов любил пускать пыль в глаза. Грегорио Мараньон – испанский ученый Мадридского университета, и он это утверждает не без основания: чем больше женщин и чаще их замена, индивид явно страдает отсутствием мужской силы.

– Мараньон? – удивляется Маркое Лемос, бухгалтер завода. – Эту теорию я знаю, но думал, что автор её Фрейд. Вы уверены, что Мараньон?

– Его книга у меня на этажерке, если хотите, проверьте мои слова.

– Как такое может быть? – не унимается общественный обвинитель. – Ведь капитан меняет девочек, использовав их. Он же лишает их девственности, а для этого нужна сила, что за абсурд?