Даниэл повысил голос, взглянув на Терезу через плечо Жустиниано Дуарте да Роза:

– Самая красивая, какую я только встречал в жизни!

– Ну-ну, не преувеличивайте. На мой вкус, плод перезревший, я люблю зеленых, да и знавал гораздо лучших. В Аракажу, в заведении Венеранды, есть одна иностранка, не то русская, не то полячка, не важно, так вот она целиком блондинка. Такая блондинка, и говорят, что у неё на родине они называются вроде бы платиновыми.

– Платинум-блонд, – подтвердил Дан.

– Вот именно, это совсем не наши блондинки. И мне хочется поехать в Европу, чтобы купить там такую вот блондиночку, всю, всю – с головы до пят.

Даниэл делал вид, что внимательно слушает, но глаза его пожирали Терезу. А Тереза Батиста никогда никого до сих пор не видела красивее этого молодого человека. Никого? Может, доктор Эмилиано, хозяин завода, но он был совсем другой; Тереза посмотрела на Дана и, неожиданно смутившись, улыбнулась ему, приоткрыв рот.

Да, улыбнулась и продолжала улыбаться, сама не зная, почему, как, не зная, почему смотрела на него. А молодой человек ходил вокруг да около, кружил возле магазина, заходил внутрь. Заходил поговорить с ней, попросить стакан воды. «А может, чашечку кофе? Пойду принесу». Тереза чувствует себя неловко, голос её дрожит, она робеет. Пока Даниэл ждет, он задаривает работающих в лавке американскими контрабандными сигаретами. Парни посмеиваются, будучи убежденными, что в роли героини будущего романа молоденькая Теодора. С нескрываемой завистью следят они за маневрами этого завоевателя сердец, приехавшего из большого города, чтобы покорить невинную жертву, впрочем, не такую уж невинную, да и покоритель симпатичный.

На своей железной кровати с набитым травой матрацем Помпеу частенько проводит ночи с Теодорой и даже Терезой, они целуют его лоснящееся от жира небритое лицо, в подобных захватывающих сновидениях он овладевает и одной и другой запросто, как и другими местными девицами и артистками кино, среди которых предпочтение он отдавал Теодоре и Марлен Дитрих. На деревянной койке темнокожего, губастого, с жесткой шевелюрой и мозолистыми руками Мухолова тоже частенько теряют сознание Теодора и три её сестры, как и все прочие покупательницы магазина, и Тереза, и, уж простите, дорогой друг Дан, дона Беатрис, ваша мать, которую он, Мухолов, когда служил у судьи на побегушках, еще до того, как стал работать в лавке капитана, увидел в чем мать родила: выходя из ванной, она какое-то время умащивала себя кремами и духами, отчего Мухолов пришел в восторг: да, эта мадам – самая чистая, она душит даже… Но предпочтение он отдавал всё же Теодоре, ведь Мухолов видел Теодору и артиста цирка…

Случалось, что Теодора приходила в магазин за покупками в легком платье с большим декольте, открыва­ющим её груди. Тогда они с Помпеу бросали жребий, и тот, кто выигрывал, шёл её обслуживать. Теодора не отдавала себе отчета в том, что была предметом пари приказчиков капитана, она подолгу задерживалась в лавке, опираясь локтями на прилавок и выставляя напоказ груди – Тео не носила бюстгальтера. Вместе с покупками Теодора уносила с собой и беглые взгляды парней, эти взгляды она, мечтая, вспоминала бессонными ночами. Как только Теодора уходила, Помпеу тут же мчался в отхожее место, а Мухолов хранил возбуждающее видение до ночи.

Однако для обоих всё было ясно: если Даниэл еще не взял Теодору, то возьмет, в том сомнения быть не может, а то, что студент мог иметь какой-либо интерес к Терезе, им даже в голову не приходило. И совсем не потому, что Дан был любовником Теодоры, а потому, что Тереза принадлежала капитану и положить глаз на то, что принадлежало капитану, мог только безумный или спящий глубоким сном и видящий сны.

Тереза не всегда занималась подсчетами, сидя за маленьким столиком в магазине. В её обязанности входили и уборка комнаты, и стирка белья капитана; общую уборку делали приказчики, приходившие на работу рано утром. Шико Пол подметки ставил на огонь кастрюлю с черной фасолью, сухим мясом, тыквой, слад­ким маниоком, картошкой, свиной колбасой – стряпать он научился в тюрьме. В полдень, когда покупателей становилось меньше, Шико и парни шли обедать, а Тереза оставалась одна в лавке на случай, если появится покупатель. Когда капитан бывал дома, Тереза накрывала стол скатертью, ставила тарелки, клала столовые приборы, подавала хозяину кашасу до обеда, а пиво к обеду. Еду для Жустиниано приносили из пансиона Корины в судках, она была обильной и разнообразной. Капитан ел с аппетитом, большие порции и пил, сколько хотел, не ограничивая себя. Шико Полподметки имел право выпить рюмку кашасы за обедом и за ужином, одну-единственную, которую выпивал залпом. Зато по вечерам в субботу, накануне праздников, в дни святых пил так, что замертво сваливался, где придется, чаще всего в конуре у дешевой проститутки. Когда капитан отсутствовал дома, Тереза скатерти не стелила, не пользовалась столовыми приборами, а ела руками, сидя на корточках, то, что приготовил Шико.

С порядками и обычаями в лавке капитана Даниэл освоился быстро, разговаривая с приказчиками, и вроде бы в то же время веселья ради вертелся перед занявшими прочные позиции в окнах сестрами.

Взволнованные сестры, сгорая от недоумения и нетерпения, никак не могли понять, с чего бы такая робость. Ведь Дан приехал из столицы, овеянный славой смелого покорителя женских сердец, терроризирующего мужей, даже жиголо. Дона Понсиана де Азеведо, знающая о похождениях Дана, нанесла им визит и рассказала подробно о всех его скандальных историях, и вдруг этот красавчик так странно держится, на расстоянии, не делая никаких попыток к сближению, не кончая затянувшейся прелюдии, к тому же, что не менее странно, он не оставлял своим вниманием ни одну из них, оделяя их всех любезностями и делая авансы каждой, а может, он был в затруднении: кого же из четырех ему выбрать? Каждая сестра в своем окне. Даниэл на тротуаре напротив. Он фланирует перед их окнами утром и вечером, потом скрывается в лавке. Из окон не­сутся вздохи.

Даже капитан и тот поинтересовался успехами Даниэла:

– Ну, вкусили плода?

– Терпение, капитан! Когда свершится, тогда расскажу.

– Мне интересно только одно: девственница она или нет? Держу пари, что девственница.

– Да услышит Господь вас, капитан.

И они вели оживленную беседу все на ту же неизменную тему. Жизнь проституток в Баии – это особенно увлекало Жустиниано Дуарте да Роза. Дан завоевал его доверие, и они вместе ходили к Габи пить пиво и смотреть девиц. И в то же самое время, наводя критику на местную проституцию, Дан, облокотившись на прилавок, прямо на виду у капитана ухаживал за Терезой, разговаривая с ней на языке многозначительных взгля­дов и улыбок, подготавливая почву.

– Третьесортный материал у этой Габи, капитан.

– Не говорите так, я не уважаю подобные шутки; вы здесь даже трех месяцев не живете.

– Ничего достойного я не видел. Когда вы будете в Баии, я стану вашим гидом и покажу, что такое женщина. Не говорите мне, что вы знаете хорошо Баию. Кто не бывал ни у Зеферины, ни в доме Лизеты, Баии не знает. И даже эта полячка, настоящая блондинка, в подметки не годится той, что я вам покажу, вот она клад. А скажите, капитан, делали ли вам арабское buchй?

– Buchй – тысячу раз! Это мне нравится, женщина, которая со мной ложится, должна быть опытной. Но арабского я не знаю. Всегда слышал, что это французское.

– Так вы не знаете, как это здорово! Вот блондинка, которую я хочу вам показать, в этом деле специали­стка. Она аргентинка, зовут ее Розалия Варела, поёт танго. Я же предпочитаю её в постели, конечно, не по­ющей. Она мастер на всё, у неё нет соперниц в умении доставлять удовольствие. А арабское buchй превосходно.

– Ну, так что же это такое?

– Нет, не скажу, потому что пропадет вся прелесть. Однако, когда вы попробуете, ничего другого не захотите. Только Розалия это умеет.

– Так что все-таки это такое?