А для начальства – это долг воина и мужчины. Который ты либо выполнил, либо не выполнил. А большего начальству знать необязательно. Мы убивали – нас убивали. Я выжил. Точка. Но отвечать что-то надо, и эмоций подпустить желательно...

- Неожиданно было, ваше сиятельство… – я постарался сделать вид, будто сдерживаюсь, что, собственно, было не так уж далеко от правды. – Но мы выполняли долг.

- И выполнили, – одобрительно кивнул Соболев.

Перед тем как я вошёл в этот кабинет, его хозяин с гарантией успел узнать, что случилось с моим десятком и моей сотней. Просто не мог этим не поинтересоваться. Он ищет мои болевые точки. Пытается нащупать и надавить, чтобы я начал тут верещать, пуская слёзы, сопли и раскрывая душу.

И это будет худшим, что я могу сделать.

Такие никому не нужны. Такие эмоциональные тряпки завтра сядут в кабаке, накидаются по самые брови – и выложат военные тайны первому встречному-поперечному. И плевать, что в девяти случаях из десяти этот самый встречный-поперечный будет из Тайного Приказа. В одном-то, самом последнем случае, это действительно будет тот, кому ничего нельзя рассказывать.

- Матери своей сам новости сообщишь? – снова рубанул по больной мозоли Соболев. – Или нам подсуетиться?

Знают они о моей семье всё... Даже больше, чем я сам знаю... Знают и характер матери, и её отношение к двусердым. И про дядю моего знают. И про отца. Всё они знают. И будут использовать.

- Сам сообщу, ваше сиятельство! – бодро ответил я.

- Не прибьёт? – хмыкнул Соболев. – Она у тебя дама с характером…

- Так я по телефону сообщу, ваше сиятельство! За двести вёрст не дотянется! – всё так же бодро и лихо ответил я.

- Я бы на твоём месте не был так уверен, – отозвался голова.

А я и не уверен. Но отвечать тут ничего не надо. Разве что улыбнуться и руками развести: мол, бой план покажет. Сначала долбанём – а там посмотрим.

- К родителям друга своего пока не суйся… – Соболев снова поднимал те темы, которые были наиболее болезненными.

И делал это расчётливо, изображая заботу о молодом вое. Но при этом прощупывал, зараза, со всех сторон. Егор был мне дорог. Хороший парень, честный, весёлый и верный. Таких друзей, если появились, терять нельзя. А я – потерял.

- Похоронку мы сами донесём, – выдержав паузу, добавил Соболев. – Сейчас им тебя видеть не надо.

Я кивнул, соглашаясь:

- Так точно, ваше сиятельство!

Братьев и сестёр у Егора не было. Редкое явление для этой Руси, к слову. Стараются заводить трёх-четырёх детей. Смертность тут, местами, высокая. Вроде и медицина на высоте, и лекари двусердые есть… А всё равно вечная война собирает свою жатву.

Но бывает так, что после первых родов уже других детей не заведёшь. А Егор и сам был поздним ребёнком. Его любили, над ним тряслись… Но не уберегли. Он мёртв – я жив. И это горькое «почему?» всегда будет читаться между строк.

- Как сам считаешь, могли бы лучше отбиться? – задал вопросик с подвохом Соболев.

Могли мы лучше отбиться? Могли! Больше припасов на складах, больше патронов, больше энтузиазма у лётчиков – и орда бы даже до второго ряда застав не добралась.

Мозгами-то я понимаю, что имел место банальный просчёт планирования и снабжения. Вот только говорить этого вслух не надо. И даже думать не надо: в глазах мысли отражаются не хуже, а даже и лучше, чем перед менталистом, который мозги выворачивает.

В общем, не надо начальству на само же начальство жаловаться. И не моё это дело. Вот так сейчас и надо отвечать. Сделал всё, что мог и чего не мог. А дальше сами думайте, ну а моё дело маленькое. Вот когда моё дело большое будет – тогда и буду отвечать.

- Не могу знать, ваше сиятельство. Сделали, что могли, – отозвался я. – Действовали по уставу и инструкциям. На своих местах выложились полностью. И даже больше.

- К вам-то вопросов особых нет… – с сожалением заметил голова.

Хотят они жалоб, ещё как хотят. Им тоже нужно понимать, что да как. Вот только моя жалоба – это плюс для них и минус для меня. Не поведусь: сами разбирайтесь, кто там у вас рукожоп в ставке. Главное, что это не я.

- Что дальше делать собираешься, вой? – ухмыльнулся Соболев.

А вот уже и добрались до новых граней анализа… Что я собираюсь делать? А я почём знаю, что мне делать? В карманах жаба удавилась, а мыши даже повеситься негде: потому что холодильника нет.

Был бы Федей – пожаловался бы. И меня бы поняли.

Но я-то не Федя. Понимаю, что сейчас не надо из себя бедного родственника строить. Вот только опыта Андрея уже не хватало, чтобы сейчас легко и просто подобрать правильный ответ.

Но есть и универсальный рецепт. В каждой непонятной ситуации коси под дурака!

- Не могу знать, ваше сиятельство! Приказов не поступало! – я добавил на лицо кривую улыбку. – Готов служить!

Я бревно! Я бревно! Куда несёт меня река – туда плыву сам. Так что неси меня, река! Неси! А я – бревно! И вообще, у меня ещё срочная служба не кончилась... Могу и дураком побыть...

- К слову, службу мы твою прекращаем… – постучав пальцами по столешнице, задумчиво проговорил Соболев. – Приказ я подпишу. Получишь в отделе кадров. Поступил запрос на твой перевод в Теневой Приказ. Оснований отказывать у меня нет. Ты теперь – ваше благородие и двусердый. А значит, тебе учиться надо. Больше пользы принесёшь.

- Так точно, ваше сиятельство господин голова! – очень серьёзно кивнул я.

Можно, конечно, было поиграть в игру «найди, где тут камеры, которые за тобой следят»… Но я не стал. В моём юном возрасте ещё не положено быть завзятым параноиком. Хотя так-то я отлично понимал: сейчас на меня смотрит не один только Соболев.

Все мои ответы анализируются, все мои реакции разбираются на кирпичики, а дыхание с сердцебиением дотошно измеряются – несмотря на то, что никаких аппаратов ко мне не подключено.

Что и неудивительно.

На Руси двусердов не так уж и много. В лучшем случае, два процента от населения. А, скорее всего, и того меньше.

Появление нового двусерда – это событие. Это повод присмотреться к нему, выявить болевые точки, а дальше – опутать по рукам и ногам, не давая глупой и эгоистичной мысли «а не пуститься ли мне в свободное плавание?» даже появиться в его голове.

Простые, казалось бы, вопросы Соболева – это прощупывание новичка. И ответы, которые я даю – это так, цветочки, всего лишь поверхностный уровень анализа. А вот как я себя веду, как реагирую на вопросы, сколько думаю над ответами… Это уже серьёзнее. Они всё учтут. И всё проанализируют. А потом в личном деле возникнет короткая приписка:

Строил из себя дурака на встрече со старшим головой. Скрытничал и пытался сойти за умного. Требуется дополнительная проверка.

И меня будут снова проверять. Пока не докопаются до сути. Пока душу не вывернут наизнанку, пока не найдут те слабости, на которых можно играть ту мелодию, которую им захочется.

И да, потом я всё это узнаю…

Спустя годы, когда уже прочно застряну в системе. Когда и сам стану её частью. Прямо как у Андрея и случилось. Чего уж там, даже его бизнес был придатком системы, из которой он вышел…

Он мечтал стать независимым, а в результате продолжил класть жизнь на благо системы. Сколько раз ему приходилось поступаться интересами бизнеса, чтобы помочь бывшим, которые не бывают бывшими?

Потом он, конечно, понял, в чём тут фишка. Но изменить уже ничего не мог. К пятому десятку не было никакого самостоятельного Андрея – была часть системы. И сам Андрей уже процентов на пятьдесят был системой, и только на оставшиеся пятьдесят процентов – Андреем. Может ли человек выжить только с половиной тела? А если рвать связи, то исключительно так – по живому. И он смирился, оставшись целым Андреем, но частью чего-то большего.

Не на кого тут обижаться, не на что злиться. Система всегда берёт своё. Её для этого создавали, её для этого настраивали. А всё, что может сделать каждый конкретный человек, попав в систему – не потерять себя в ней. Не стать всего лишь придатком бездушной государственной машины. Сохранить в себе слабого, но настоящего человечка, который сможет вести самостоятельную жизнь.