— Мона, — начал было Бергхаммер и замолчал.

Последний кусочек сосиски, имевшей только цвет мяса, исчез у него во рту. Теперь он жевал сыр, но глазами уже показывал, что после обеда им необходимо поговорить начистоту. Мона сконцентрировалась на картошке фри.

Но и это не помогло.

— Мона, — повторил Бергхаммер.

Мона вынуждена была поднять глаза.

— Я бы хотел услышать от тебя хоть о каких-то результатах, — сказал Бергхаммер, промокнул усы и отодвинул от себя на угол стола тарелку, в которой гора луковых колец утопала в водянистом на вид маринаде.

Мона положила вилку и решила перейти в наступление.

— Я знаю, что у тебя сейчас пресс-конференция и ты хочешь кое-что рассказать журналистам, — произнесла она. — Но ничего не выйдет, мы до сих пор не продвинулись дальше. Сейчас мы топчемся на месте. Мне очень жаль, но именно так оно и есть, — добавила она.

Бергхаммер пару секунд молчал.

— А что у Маркварда? Как его поиски с помощью полиции нравов?

— Ничего, — ответила Мона. — Кажется, сейчас у них нет ни одного извращенца — любителя проституток. Но он продолжает искать.

— Так, — сказал Бергхаммер.

Кажется, его тело начало привыкать к постоянной жаре: он теперь меньше потел и лицо у него было не таким красным, как обычно.

— Ничего нет, — продолжил он.

И затем, повернувшись к Керну:

— Какая ситуация у вас?

Керн посмотрел на него с обычным серьезным выражением лица, при виде которого Мону иногда подмывало рассмеяться. Керн был постоянно таким абсолютно деловым, серьезным и прямолинейным, словно он всегда все делал правильно.

— Нам не хватает информации, — сказал он. — Следов ДНК и тому подобного просто нет, нет ничего, за что мы могли бы зацепиться. У нас есть «профиль» преступника, но одной его характеристики недостаточно, пока нет аналогичных преступлений.

— Ты же сказал, что он только начинает.

— Это только предположение, Марти, и ты сам это прекрасно понимаешь. Я думаю, он стоит в начале серии убийств, но он мог уже совершать изнасилования. Ты же знаешь, что система «VICLAS» пока что не охватывает даже всю республику. Канаду — да, США — да, но не Бранденбург или Берлин, например.

— Но к этому идет, — сказал Бергхаммер.

— Это хорошо, но пока мы не можем сделать столько, сколько необходимо. Мы связались со всеми инстанциями, передали все наши данные, и они сейчас ищут в своих компьютерах. Федеральное ведомство уголовной полиции, земельные ведомства…

— Ну это уже кое-что, — ответил Бергхаммер.

Но Керн, наморщив лоб, отрицательно покачал головой.

— Пока что это ровно ничего, Мартин. Мы в настоящий момент не в состоянии локализировать преступника, и это первая проблема. Сейчас он, конечно, живет в этом городе, но город большой, и в нем полно молодых мужчин с разными отклонениями. Мы не в состоянии проконтролировать каждого. В сельской местности это было бы легче сделать.

— Сейчас это все равно, — вмешалась Мона. — У нас нет даже следов ДНК, поэтому массовые проверки ничего не дадут.

— Проклятье, — проговорил Бергхаммер. — Что же мне сказать журналистам? Что мы ожидаем следующего убийства, которое даст нам следы ДНК класса 1а?

— Нет, но… Мы в настоящее время охраняем Розвиту Плессен и делаем это так незаметно, как только возможно. Может быть, таким образом преступника…

— Момент, — сказал Бергхаммер. — Вы что, используете ее как приманку?

— Нет! Но полиция получила приказ немедленно докладывать обо всем, что в окружении Плессенов покажется подозрительным, и постоянно держаться в засаде. В этом же нет ничего… Я имею в виду, это все-таки шанс.

— Ну да.

— Мартин, я и… — Мона посмотрела на Керна, — и Клеменс с удовольствием рассказали бы тебе о чем-то более существенном, но пока что это все.

— Что с анализом материала?

— У Сони Мартинес нет никаких следов, по понятным причинам.

Преступник, вероятно, лишь прикоснулся к ее руке, чтобы сделать инъекцию. На футболке и брюках Самуэля Плессена обнаружены волокна материала, применяемого для внутренней отделки легковых автомобилей. Получается, что его везли в легковой машине.

— Ну хоть что-то! А марка машины?

— Может быть одной из нескольких. БМВ, «мерседес», «ауди»… Эксперты дальше не продвинулись.

— Проклятье!

— Мне очень жаль.

— Модель автомобиля вполне может дать определенные данные о преступнике, — заявил Керн.

— Я это тоже знаю, — ответила Мона. — Но, вероятно, мы ее не определим. Кроме того, он мог взять машину напрокат. Необязательно это его собственная.

— Даже если и так…

— Ну ладно, можно попытаться, — сказала Мона, но она вовсе не была убеждена в том, что из этого что-то получится.

После этого разговора Мона пошла в свой кабинет и снова в одиночестве стала изучать документы. Она еще раз перечитала все протоколы допросов, один за другим.

Молодая девчонка, которая сначала была влюблена в Самуэля, но потом его разлюбила, потому что он начал принимать героин, а не только гашиш или таблетки.

Почему Самуэль перешел на героин, если никто в его ближайшем окружении не принимал тяжелых наркотиков? Делал ли он это по своей воле? Маловероятно, это даже не соответствовало обычной карьере наркоманов. То есть был кто-то, кто посадил его на иглу? Может, этот «кто-то» и есть убийца?

Вопросы, которые она уже задавала себе и другим. Никто не знал дилера, поставлявшего наркотики Самуэлю. Они заслали информаторов, чтобы собрать слухи, бродившие в среде наркоманов, во все клубы и кабаки, где бывал Плессен. Безрезультатно. Однако это как раз могло подтверждать, что дилер Сэма является и его убийцей. Сэм раньше знал его, встречался с ним, общался, но почему-то абсолютно никому ничего о нем не рассказывал. Потому что не хотел, чтобы в кругу его друзей стало известно, что он принимает героин? Нет, ведь его, кажется, не смутило то, что его тогдашняя подруга узнала об этом. И не только узнала — он ведь даже попытался и ее втянуть.

Единственное, что утаил Сэм, так это имя человека, снабжавшего его наркотиком. Но с другой стороны, его бывшая подруга особенно и не допытывалась — похоже, ее это не интересовало. Мона перелистала другие протоколы. По словам друзей Сэма, незадолго до смерти он вел себя как обычно, за исключением того, что перешел на более тяжелый наркотик. Один из друзей рассказал, что в последнее время Сэм несколько раз отрицательно отзывался о своем отце, называл его «старым лицемером» или кем-то в этом роде, однако на более подробные расспросы не отреагировал. Поводом для этих высказываний было то, что Плессен часто выступал по телевидению и друзья Сэма восхищались им как новой телезвездой.

Старый лицемер. Тот допрос проводили Форстер и Шмидт и, так же, как и Мона и Бергхаммер, не придали значения этим словам.

— Все подростки часто-густо заявляют, что их родители — лицемеры, — так прокомментировал тогда Бергхаммер это заявление.

Но даже если бы они и усмотрели в этом что-то важное, все равно не приблизились бы к дилеру Сэма, к человеку, с которым Сэм общался перед смертью. Никто его не знал. Ни Плессен, ни его жена, ни учителя. Никто. Это был какой-то призрак.

Однако Сэм доверял ему.

И уже по этой причине, как и говорил Керн, этот человек должен быть молодым. Может, того же возраста, что и Самуэль, старавшийся выглядеть, как хиппи. Но и в этом не было уверенности. Может быть, это кто-то совершенно другой, намного старше, и, несмотря на это, Сэм восхищался им по какой-то причине, которой они не знали. Или же он был просто дилером, и с Сэмом их больше ничего не объединяло. Может быть, они даже не говорили ни о чем личном.

Что-то тут было не так. Этот преступник почему-то нигде и никак не проявлял себя.

Призрак.

Соня Мартинес. Мона открыла ее дело и стала читать. Ее влажные пальцы оставляли на тонкой бумаге пятна, похожие на жирные.