Чуть прикрыв глаза, он еще раз пробежал взглядом по комнате. Она была маленькой, все на виду, и тут вряд ли можно было что-то спрятать. Он поднялся и еще раз подошел к книжным полкам. Давид заглянул за каждый ряд книг в надежде обнаружить тайник. Ничего. Он еще раз посмотрел на заглавия, открыл наугад пару книг, перелистал их: может, какая-то из них была внутри пустой? Постепенно он сам себе начал казаться смешным.

Вдруг он замер. Между двумя книгами, за рядом толстых словарей, стояло что-то черное, не бросающееся в глаза, сделанное как будто из пластмассы. Видеокассета. Почему она находится на полке среди книг? Наклеенная на нее этикетка не имела никаких надписей. Это было, по меньшей мере, странно. В комнате не было даже телевизора, не говоря уже о видеомагнитофоне. От перенапряжения Давид опять вспотел. Он засунул кассету за пояс джинсов, под футболку. Стул он аккуратно поставил на место, убедился, что не забыл выключить компьютер и что в комнате не осталось прочих следов его пребывания. Затем он вышел из кабинета, забрал свою обувь из гостевого туалета и прокрался ко входной двери, все же не исключая вероятности того, что она была закрыта на защелку, а не на ключ. Ему не хотелось второй раз протискиваться через окно туалета.

Входная дверь действительно не была заперта на ключ. «Как будто Фабиан специально так сделал», — с удивлением подумал Давид. Его сердце колотилось, колени слегка дрожали, при этом всю его добычу составляла одна-единственная видеокассета, притом на вид такая новая, что могла оказаться вообще пустой. «Никакой сенсации не будет», — говорил он сам себе, но что-то в нем не соглашалось с таким утверждением. Пригнувшись, он крался по темному саду, расположенному параллельно вымощенной камнями дорожке, ведущей к воротам. По ней он и ориентировался. Подул легкий ветер, он слышал шорох деревьев у себя над головой, казалось, что их верхушки шептались между собой.

Наконец он увидел обе патрульные машины, стоящие прямо перед воротами. Он бросил взгляд назад, на дом. Там сейчас светилось одно окно, но не то, где, по предположению Давида, находилась спальня Плессенов. Давид снова спрятался за кустами рододендронов, растущих возле ворот, и стал наблюдать за окном. Возможно, это были охранники, которые, как и положено, несли службу в соседней со спальней Плессенов комнате. Давид смотрел на ворота и размышлял, как отсюда выйти незаметно. Усадьба была обнесена высокой каменной стеной, и преодолеть ее без посторонней помощи было невозможно. Вообще-то он собирался провести эту ночь здесь, а утром незаметно присоединиться к остальным участникам семинара. Но тогда он не знал, что ночь выдастся такой холодной и сырой.

Давид задумался. Он вспомнил, что где-то около помещения, в котором проходили семинары, был сарайчик, построенный, очевидно, для хранения разного садового инвентаря. Давид осторожно прокрался туда мимо террасы дома. Глаза с трудом привыкали к темноте. Через несколько минут поисков он-таки увидел очертания сарая и направился туда. Он двигался на ощупь вдоль его стены, сколоченной из грубо обработанных досок, пока не наткнулся на дверь. Она была заперта. Давид беззвучно выругался и вынул из кармана брюк свою коллекцию отмычек. Прошло несколько минут, прежде чем ему удалось открыть замок. Он включил карманный фонарик. Внутри он действительно обнаружил лопату для копки торфа, садовые рукавицы, электрическую газонокосилку и стремянку. Ее длина — неполных три метра — казалась достаточной. Давид зажал фонарик в зубах и с трудом вытащил стремянку из сарая.

Она была деревянной и очень тяжелой. Давид взвалил ее на плечи и, шатаясь, поплелся к забору. Он уже так устал, что ему становилось все равно, застукают его за этим занятием или нет. «Не хочу знать, как я выгляжу», — подумал он, чувствуя, что деревянный брус больно врезается в его плечо. Наконец Давид добрался до забора, правда, он не знал, в каком его месте, впрочем, это его уже не волновало. Он просто был рад, что наконец-то выберется отсюда. Давид прислонил лестницу к стене и на трясущихся ногах взобрался по ней на ограждение. К счастью, стремянка действительно доставала почти до верхнего края стены. Давид уселся верхом на стену и попытался втащить туда лестницу.

Он сразу понял, что у него ничего не выйдет. Она была слишком громоздкой и тяжелой. Давид посмотрел вниз, на другую сторону, но ничего не увидел. Все скрывала темнота. Значит, придется совершить прыжок в неизвестность. Оставалось надеяться, что на этом месте не окажется чего-нибудь такого, — он даже боялся себе представить, чего, — что сделало бы его прыжок неудачным. Он подождал пару секунд, надеясь, вопреки здравому смыслу, что темнота несколько прояснится. Но этого не произошло. Тогда он просто спрыгнул вниз.

Через две-три недели мальчику начали сниться сны о его первой настоящей человеческой жертве. Это был один и тот же, повторявшийся, будто бесконечная лента, сон, из которого невозможно было вырваться. Темноволосая женщина без лица приближалась к нему, завлекала соблазняющими жестами, снимала с себя всю одежду и протягивала ему нож, словно требуя повторить то, что он уже однажды сделал. Он брал нож из ее руки и начинал надрезать ее кожу, наслаждаясь видом крови, медленно стекавшей густой струйкой из раны, и все это время женщина смотрела на него ласково и молча, но недвусмысленно требуя не останавливаться сейчас, когда это по-настоящему начинало приносить наслаждение. И мальчик решался, собирал все свое мужество и вгонял острие ножа в глубину ее плоти, прямо туда, где находились жизненно важные органы, и тогда кровь начинала бить фонтаном. Мальчик терял самообладание и дико тыкал ножом в ее тело, в ее лоно, скрывающее в себе все зло мира, и потом, попозже, он смотрел на это чудовищное… свинство и плакал от злости на самого себя, а женщина смеялась над ним, потому что он снова не справился, не смог сделать работу чисто…

Он ненавидел этот сон. Он думал, что есть только одно средство стереть его из памяти: в следующий раз сделать все правильно и дойти до конца, но чистым способом. Демоны в его голове замолчали, но они посеяли в нем навязчивую идею — и она дала всходы. Жажда убийства теперь неотделимо жила в нем и приносила свои страшные плоды в форме извращенных фантазий. И только сейчас он ощутил настоящее раздвоение: на хорошего мальчика и на плохого мальчика. Так, во всяком случае, воспринимал он себя — как двойственную личность, со светлым и темным началом.

Он смирился с этим. Старался функционировать в мире «призраков» и понял, что все его усилия направлены исключительно на то, чтобы защитить свое «темное Я». Почему он такой? Почему он не мог быть таким, как остальные? Или другие были такими же, как он, только никто не признавался в этом? Нет. Никто из тех, кого он знал, не был таким, как он. Это он видел на их простых, как «один — плюс — один — равно — два» лицах. В них просто не было места для тайн. По западному телевидению он иногда смотрел фильмы, в которых зло находило телесное воплощение. Он чувствовал в себе родство с Дартом Веддером, Фредди Крюгером, Керри. Как бы там ни было, но они существовали, как и он, только они были выдумкой, идеей зла. А он, в отличие от них, — реальностью.

Был ли он реальностью? Этот, казалось, абсурдный вопрос, пробуждал в нем страхи, мучившие его до такой степени, что он по ночам боялся уснуть.

Потом снова бывали спокойные дни, периоды, когда он иногда мог верить, что он все-таки нормальный, может быть, странный, но не урод или больной. Это длилось до тех пор, пока его «темное Я» не одерживало верх, сначала путая все его мысли, затем фокусируя их на одной-единственной цели. Тогда мальчик повиновался ему, как марионетка, с давящим чувством: чему бывать — того не миновать. И таким образом, его первая жертва не стала последней.

Следующее нападение произошло через три месяца после первого. Мальчику между тем исполнилось шестнадцать. Его успеваемость в школе ухудшилась, но он входил в число пяти лучших учеников класса. Учился он без напряжения, с домашними заданиями и экзаменами справлялся как бы мимоходом. Иногда Бена пыталась заговорить с ним, но он делал вид, что вообще ее не замечает. Когда он встречал ее на улице (часто держащуюся за руку Пауля, с которым она теперь «ходила»), то сразу переходил на другую сторону. Когда он видел ее, то у него зачастую возникала взрывоопасная смесь чувств, состоявшая из вожделения и отвращения, и в такие моменты он ненавидел власть, которую она до сих пор имела над его чувствами. Он не хотел, чтобы эта власть длилась.