— Мне можешь не рассказывать. Я лежу тут потому, что забыл об этом. Но теперь все будет по-другому.

— Ах, Мартин, я так рада, что тебе стало лучше.

— Пока, Мона. Хорошего тебе отпуска. Не отказывай себе ни в чем, себе и твоему… э-э… сыну?

Мона улыбнулась:

— Да.

— Как…

— Его зовут Лукас.

— Когда вернешься, подумаем, как быть.

— Да. Спасибо, Мартин. Выздоравливай скорее! — Мона положила трубку и еще пару минут спокойно полежала на кровати. В номере царила тишина, нарушаемая лишь тихим жужжанием кондиционера.

Сабина Фрост была мертва, Плессену после операции на короткое время стало лучше, но через пару часов он впал в кому и вряд ли уже из нее выйдет. Домохозяйка Плессена Ольга Вирмакова не захотела опознать подозреваемого, а Герулайтис, у которого возникли проблемы с психикой, узнал обо всем из теперь уже не существующей видеозаписи и от женщины, которую даже близкие родственники считали психически больной. Таким образом, почему бы настоящему профессионалу, каковым является Янош Кляйбер, не настаивать на своей невиновности? Какие есть доказательства против него?

Хорошо, существовали косвенные улики. Было несколько подобных преступлений в той местности, откуда он приехал, — это разузнал Керн. Но эти преступления были совершены очень давно и при другом режиме, доказательства вряд ли сохранились, не говоря уже о следах ДНК, пригодных для опознания. До того как Плессен впал в кому, Мона еще раз успела поговорить с ним, но разговор был очень коротким. По его словам, после убийства Сони Мартинес и перед убийством его приемного сына он перевел полмиллиона на безымянный счет за границей, который, вероятно, открыла Сабина Фрост. Они нашли счет и деньги, но, поскольку счет был анонимным, толку от этого было мало. А поскольку письмо Хельги Кайзер к ее сыну исчезло, то они, вероятно, так никогда и не узнают, какое происшествие, случившееся в далеком прошлом, напугало Плессена настолько, что он молчал даже тогда, когда связь между шантажом и убийствами стала очевидной.

Кляйбер — не первый убийца, который будет освобожден за недостатком улик. И с этим придется смириться. Абсолютная и всеобъемлющая справедливость оставалась иллюзией. Если верить выводам Керна, Кляйбер будет убивать и дальше, потому что он не может жить по-другому. Убивая, он получает удовольствие, и он не сможет долго обходиться без этого удовольствия. Когда-нибудь он попадется, но для его жертв уже будет слишком поздно.

Так устроен мир. Жестоко и несправедливо.

Но сейчас у Моны отпуск. Она действительно заслужила его, она нуждалась в отпуске. Вернувшись на работу, она опять займется делом Яноша Кляйбера. Но не сейчас. Сейчас она будет наслаждаться жизнью, потому что очень долго ждала этого отпуска. Мона встала с кровати, приняла душ, переоделась, накрасилась и спустилась вниз на лифте. К своей семье.

Труп женщины более 10 лет находился в озере

Маркхайде. — Найденный в озере Фрайлендер Зее скелет был исследован судебными медицинскими экспертами. Результат — это была женщина. Труп пребывал в озере на протяжении 10–13 лет. Убийство — или самоубийство — вот в чем вопрос? «Состояние трупа таково, что не позволяет сделать никаких выводов по этому вопросу», — заявил Маркус Дюффген, судебный медэксперт из Берлина. Поэтому водолазы из полиции (см. фото) обследуют озеро в надежде найти свидетельства, могущие пролить свет на это давнее событие…

«Русалка» была убита!

Маркхайде. — Утопленницу, которую жители Маркхайде поэтично назвали Русалкой, удалось идентифицировать с помощью анализа ДНК. Это — бесследно пропавшая в 1989 году Рената Виллемзен. И еще одно удалось выяснить: Рената Виллемзен была убита. Водолазы нашли на дне озера Фрайлендер Зее нагруженный камнями мешок, который, вероятно, со временем развязался. На этом мешке были найдены следы ДНК погибшей…

Первый след в деле «Русалки»

Маркхайде. — Очевидно, полиции по уголовным делам удалось выйти на горячий след убийства Ренаты Виллемзен, которой было всего лишь восемнадцать лет. Как заявил главный комиссар Вальтер Эдер на пресс-конференции, он ведет «на юг»…

Дорогой мой Франк!

Мне хотелось бы верить, что Бог очень рано забирает к себе таких детей, как Фердинанд, чтобы мир не мог их испортить. Я знаю, для тебя это слабое утешение, но для меня это — надежда.

Моего самого младшего брата звали Карл. И в нем тоже не было лжи, ничего фальшивого, ничего расчетливого. Может ли ребенок быть добрым? Карл улыбался всем людям, он улыбался и своим убийцам. Я убеждена, что он улыбался, и я надеюсь, что его улыбка преследовала их в кошмарных снах. Я надеюсь, что их смерть будет долгой и мучительной, а кара — ужасной. Я последний раз в моей жизни плакала, когда его забирали, а он повернулся к нам, не понимая, почему мы отпускаем его с этими чужими мужчинами, хотя постоянно твердили ему, чтобы он не показывался чужим людям. Чтобы оставался в своей комнатке, особенно во время приступов. Его ласковое личико навечно врезалось в мою память, и мое единственное утешение состоит в том, что ему, наверное, не пришлось принять много мучений.

Нам долго удавалось прятать Карла от этих палачей, но когда мой отец, а твой дед, погиб на фронте, Карл потерял своего самого главного защитника. Мой отец учил нас любви и заботе, а другие вынуждали нас быть безжалостными. Может быть, и Фабиан был бы иным, если бы не было этих других людей. Они заморозили его душу, и он стал таким, как они, а это — необратимый процесс.

Они забрали Карла незадолго перед тем, как нам пришлось бежать. Фабиан заявил на него и попросил его забрать. Фабиан сказал, что Карл с его ужасными приступами во время бегства будет как колода на ноге, что нас могут задержать и даже вернуть обратно, если обнаружат его с нами, и что уж лучше пожертвовать одним Карпом, чем всей семьей. Семья как единое целое важнее, чем Карл, которому все равно уже ничем не поможешь; он всегда будет нам только обузой и дорого нам обходится, нам и так едва хватает еды на троих. Фабиан сказал, что о Карле позаботится правительство. Именно то правительство, которое до самого горького конца тащило с собой в небытие как можно больше невинных людей. Когда пришли люди в белых халатах, чтобы забрать с собой Карла, Фабиан отдал им салют. А потом он замолчал. Он замкнулся, словно дверца сейфа. И когда он спустя несколько месяцев снова стал говорить, казалось, что он стал совершенно другим человеком.

Нет, я не сделала ничего, чтобы помешать ему. Мне было восемнадцать лет, я была на пять лет старше Фабиана и на самом деле взрослее, и, тем не менее, я ничего не сделала, чтобы спасти жизнь Карла. Я была измучена бесконечными бомбардировками и словно загипнотизирована страхом — страхом перед русскими, перед будущим, перед многочисленными врагами в собственной стране. Я поддалась этому страху.

Я, словно жена Лота, обратилась в камень. Я не плачу и не смеюсь. Никто не любит меня, и когда я перестану существовать, никто не пожалеет обо мне. Хорошо, что ты вырос вдали от меня. Вина выедает душу и уродует чувства. От нее никуда не денешься, и то, что маскируется под чистосердечное раскаяние, на самом деле является эгоистичным порывом вызвать сочувствие. Не существует кары, соизмеримой с моим грехом.

Но я, Франк, передаю еще кое-что дальше, в будущее, и я должна предостеречь тебя: береги своих детей, воспитывай их в духе любви и прощения. В Библии сказано, что вина передается до седьмого колена, но я думаю, что она на самом деле не умирает никогда.