Но странности на этом не закончились. Немецкий сантехник водил руками перед Борей, как будто воду гладил, а то и изображал мастеров Шаолиня разом.
Только вместо волн вокруг Олафа звуки распространялись от ладоней. А те буквами прописаны. Как ноты на нотной грамоте. Всмотришься внутрь – видно надписи. А те в буквы плывущие складываются, хоть книгу по ним читай.
Но книги не было. Все звуки-буквы почему-то к одной фразе заветной сводились, что больше на лозунг похожа. Вчитался Боря и как вблизи увидел:
«Пошёл в жопу-у-у!».
Что тем самым пытался ему Олаф не вербально передать, руками махая? Кто знает. Ведь Боря точно знал, что руки того специалиста годны только кисточку держать. Да, растут не оттуда. Но кто на это смотрит при приёме на работу? Иностранец же. Главное, чтобы человек был хороший. Так в народе говорят.
Да и лозунг его – народный получается. Потому что есть в той фразе что-то своё, родное. Постигает глубинный смысл бытия сибирского. А ведь пока только начало ноября.
«Посыл этот это не какая-нибудь иностранщина ёбаная, у которой сорок аналогов, но о них не слышно. Не модные потому что. А – ключ ко всему», - подумал снова Боря и тут же решил: «Ничего, ничего, русифицируем ещё немчика, расшифруем все его посылы».
С это мыслью Боря снова услышал:
– ПОШЁЛ В ЖОПУ-У-У-У.
Тем утверждением хоть обмотайся, хоть через себя его пропускай, как элементарные частицы. Ни холодно от них, ни горячо. Только обидно немного стало сантехнику русскому.
– Олаф, ты чего? – спросил его Боря. – Обиделся что ли?
Всё-таки из туриста целый месяц пытался сделать человека, а он и не рад совсем преображению. Но шапку-подарок носит даже в квартире. Или где он сейчас разделся? Двоякая ситуация получается. С одной стороны, принял, с другой – злобу затаил.
– Как чего, мастер? – ответил Олаф вдруг с грустью в голосе. – Я только 249 определений слова «хуйня» знаю… А какая последняя? Поведай мне, сенсей труб и ключей разводных наставник. О, великий проникатель в дырочки и исправитель и наладчик прорех и протечек.
Боре даже понравились определения. Задумался крепко над вопросом.
– Так а это… это самое… «загогулина» была?
– Самой первой, – тут же немец хитрый ответил, почесав яйцо левое.
– А «пиздюлина»?
– Где-то в третьем десятке, – добавил он же, почесав правое.
– Тогда, «хреновина», может?
– Вошла в топ-пять, – заявил мужичок, и вокруг себя закрутился.
– Слушай, ты тут постой, не вертись. А я сейчас у филолога спрошу. Она точно знает, – прикинул Глобальный ответное решение с ходу.
Главное же если не подсказать, то хотя бы направление задать. Как в решении кроссворда Егору на проходной. Тот и сам всё знает. Просто мудрость внутри сидит, скрывается. Он всё-таки такие слова как «Свазиленд» знает и «парасолька». Просто надо напомнить, в какую сторону думать. А дальше – само пойдёт.
Егор – воплощение мудрости. Но всё равно иногда спрашивает хрень какую-нибудь. Возможно, чтобы просто диалог поддержать.
– Даже «штуковина» была, а мне всё ещё холодно, – ответил Олаф, напоминая о себе.
Но вместо того, чтобы попрыгать или чая с мёдом попросить у наставника мудрого, вдруг к нему повернулся жопой голой, нагнулся и как давай оттуда флаг радужный доставать, приговаривая:
– Ничего, мы ещё потанцуем.
– Олаф, а может не надо? – не готов был смотреть на подобные картины Боря. Ладно бы ещё женщина голенькая в шапке танцевала. Это понятно. Ум бережёт. А этот старикообразный куда?
Но иностранный коллега не сдавался, заявил громко:
– Подержи… я сейчас ещё трезубец достану! Тогда совсем жарко станет! Нас этими символами в этом году так затрахали, что сразу и не достать.
Боря готов был посочувствовать, но не успел. Флагом цветастым с коричневыми пятнами подозрительными вдруг Олаф Мергенштольц как копьём не ка-а-ак кинет!
Пронзило сантехника в самое сердце русское. Застучало то как не родное. И слёзы на глаза выступили от обиды у Глобального.
Опять, значит, немцы подвели? Сотрудничай с ними, не сотрудничай – итог один. Все в снег уходят. Видно Генерал Мороз им что-то своё рассказывает, особое. А они и рады слушать.
С тем ощущением предательства Боря и проснулся. А рядом никакого Олафа с мудями висящими нет, только Лида его в бёдра толкает своими бёдрами.
Настырная ещё такая. Раз толкнула, два, и продолжает, как будто так и надо.
Моргнул Боря. Видение не пропало. Сидит на нём дева русая, блестит брекетами, скачет бесстыдно. Волосы растрепались все, подвывает немного даже «ой, божечки-и-и», «мамочки, как же хорошо-о-о».
И скорость бёдрами всё быстрее и быстрее у неё. С «осторожной» на «максимальное пробуждение» переходит.
– Ты чего? – спросил уже её Боря, очень в глубине души, оказывается, за Олафа переживая. В сны вот пробрался. И изнутри там всё с совестью в ладу разрушает на пару.
А Лида совести треснувшей Бориса словно не замечает. Скачки не прекращает, шепчет только быстро-быстро:
– А я проснулась, смотрю ты мечешься чего-то, просишь флаг вытащить. Ну я и вытащила его из-под одеялка. Гляжу – отличный флагшток. Стоит, покачивается. Засмотрелась даже. Ну я и зацепилась за него немного, пока перелазила… А зачем лезла уже и забыла-а-а. О-о-о, Боречка-а-а, вы… вы… такой устойчивый. А вы знали, что раньше у обезьян в члене была кость, чтобы долго-долго можно было.
– Знаю. Бакуль, - буркнул Боря, запомнив в основном только этот ответ из кроссворда Егора. Шесть букв по вертикали. А как в память врезались.
– Ну вот, а у человека сбилось всё почему-то. Обидно даже.
Тут голос девушки сбился, а шёпот в стон превратился протяжный. Затем в крики неуверенные переросли возгласы:
– Лежите, лежите, не вставайте. Я сама… сама-а-а-а! САМА-А-А!
Хорошо кричит дева юная в свете солнца полуденного дева, от души старается. Только с наращиванием скорости в сирену постепенно превращается.
– Ви-у, ви-у!
Как будто в кнопку громкости внутри Боря попал и давай ей звук прибавлять как на пульте Степаныч на телевизоре.
– Бо-ря, Бор-я-яя, Боренька-а-а. БОРИ-И-ИС!!
Мотает её, дёргается во все стороны, внутренние те кнопки все подряд нажимая. Вдруг за точку G зацепится. Была не была.
Ну а Боря и не против особо. Лучше, чем Олаф танцующий с флагами. Грёбанное подсознание чего только не нарисует. На сисях прекрасных бы лучше концентрировалось.
Но скрипит диван. И грудей столько перед лицом скачет, что на всю жизнь запомнить можно. Может чего и отложится в долговременную память.
Когда дыхание девушки сбилось от переключения передач на его коробке, ревела она уже белугой, попутно разбавляя сирены звуки забавными фразами в стиле «херасе, какой эластичный» и «боже-е-е, царя храни!».
Боря даже не понимал сразу, секс она больше любит или посмеяться. Но на всякий случай улыбался и порой подмахивал.
В какой-то момент Лида до такой степени расслабилась, что партнёру под ней показалось. Вот он – момент. Сейчас пукнет. А она – нет, держится. Кремень девка. Только в другую сторону клинит.
На пике этого крена начала Лида читать что-то из оперы Ивана Грозного, но едва Боря прислушался к тому, как царь начинает предавать всех анафеме, как следом она же такую порцию мата выдала, словно демон из горла вылез ненароком на чихе.
Тут-то по батарее и застучали, не выдержав контраста.
Боря, прикинув, что сейчас страсть подутихнет, тут же определил, что сверху стучат, с девятого этажа.
А Лида нет, чтобы в подушку уже орать или от полноты чувств его кулачками маленькими по груди поколотить и затихнуть, только больше орать стала.
– Боря, Боренька-а-а! Бори-и-ис! Достала меня эта карга старая! Спасу от ней нет никакого! Как начинаю вслух оды читать, так стучит всегда по этой долбанной батарее сразу. Нет никакой литературно-просветительской силы на неё. Так давайте, Борис, хотя бы сейчас бой ей дадим!
Сантехник даже похвалил себя, что сразу фамилию не сказал. А то и полные инициалы. А то весь дом бы зачинщица мероприятия знал, который ближе к обеду решил диванную войну устроить с оперной дивой. Чтоб удивить окружение, ей разве что гроулином оставалось запеть.
