— Вроде того.

Людвиг поцеловал её в макушку и потянулся к столику. Взял масляную лампу, щипцами вынул из почти прогоревшего камина тлеющий уголек и зажег фитиль. Комнату тут же окутало уютным золотистым свечением. Напуганные тени расползлись по углам, на стеклах окон, затянутых в свинцовые переплеты, пустились в пляс неровные отблески.

Женщина облегченно вздохнула и обняла согнутые колени. Её тонкая ночная рубашка, обильно украшенная кружевом, сползла с плеча, полуобнажая идеальную, свойственную только юности кожу и по-девичьи высокую грудь. Пурпурное покрывало упало с супружеской кровати и теперь лежало на полу на манер небрежно сброшенной королевской мантии.

Людвиг вернул уголек в камин, затем присел около жены, невольно любуясь её идеальным лицом. Алые губы, темные брови вразлет, так удачно подчеркивающие глубину малахитово-зеленых глаз, ямочки на щеках, совсем, как у девчонки, озорные веснушки, которых она так трогательно стеснялась. Маленькая королева его маленького дома, любимая до мелочей разрушительница покоя.

— Что тебе снилось, Ками?

Он приобнял её за плечи, потом завладел её рукой, поднес к губам и отпустил, поглаживая раскрытую ладонь кончиками пальцев.

— Ты рассердишься, если узнаешь, — она придвинулась ближе, удобно устраивая голову на его груди.

— Уверена?

— Точно.

— И всё же?

— Карл Мейдлиг, — тихо призналась она.

— Моя жена льет слезы по привлекательному мужчине, в полтора раза младше и в три раза богаче своего законного мужа, потому что тот явился ей во сне. Не вижу ни единого повода сердиться.

С её губ сорвался неуверенный смешок. Она приподнялась, заглядывая ему в лицо, пытаясь понять, действительно ли не задела его чувства.

— Это совсем не то, о чем ты подумал. Мы с Карлом просто старые знакомые. Ты же знаешь, он мне как брат, между нами не было и не может быть ничего, кроме дружеской привязанности.

— Знаю я, — легко качнул головой муж. — Хотя на его месте я бы локти себе кусал от досады.

— Но ты на своем, и я этому рада, — она вновь прилегла, ладонь её скользнула по его груди: нехитрая ласка, но тепла в ней хватило на двоих. — Злишься на меня?

— Ты плакала во сне, — заметил Людвиг. — Ясно, что не от романтических грез.

— В моем сне Карла убили, — тихо созналась она. — Растерзали в клочья в какой-то богами забытой глуши.

— Кто? — растерялся Людвиг.

— Волк. Наверное, — неуверенно протянула Ками. — Зверь, жуткий такой, со шрамом на морде и как будто соткан из тумана. Только глаза не золотые, а серые, человеческие.

— Хищник со шрамом и людскими глазами, убивающий твоего друга детства, лишь вчера вновь увидевшего свою драгоценную возлюбленную, какое совпадение… — нахмурился мужчина. Рука его замерла неподвижно, от спокойной доброжелательности не осталось и следа. — А я-то, наивный, думал, призраки прошлого нас уже не потревожат.

Он тяжело вздохнул и потер нахмуренный лоб, развернул жену к себе лицом и спросил, глядя прямо на неё:

— Признавайся, ты всё-таки хочешь повидать Сюзанну, да?

Она не ответила: отвернулась и вновь села, подтянув ноги поближе. Этакий комочек, полный упрямости и решительности.

Людвиг охнул и встал с постели. Длинная ночная рубашка не скрывала слегка полноватых форм, на макушке уже наметилась лысина, а в коротко подстриженной бороде проскакивали слишком светлые волосинки. Однако возмутился он с юношеским напором:

— Камилла, умоляю, не начинай снова. Всыпать бы этому Мейдлигу с его рассказами. Он не должен был искать с ней встречь, тем более — делиться переживаниями с тобой. Она — опальная преступница, а её муж — палач. Сюзанна больше не твоя подруга детства, не дочь герцога и даже не аристократка. Ты чудом избежала допросов и арестов, а теперь хочешь возобновить это опасное знакомство?!

— Ты прав, избежала — она упрямо поджала губы. — Но Сюзанна, как ты верно заметил, теперь совсем одна, в новом враждебном мире. Не хочу, чтобы она чувствовала себя отвергнутой еще и мной. Что я буду за человек, если не сделаю такую малость, не дам ей узнать, что у неё осталась как минимум одна подруга?

— Исключено! Подумай о своей репутации.

— Кому я нужна? — легко пожала плечами Камилла. — Я птичка слишком мелкого полета, если уж оказалась недостаточно интересной для следствия, то теперь-то кто обо мне вспомнит?

— Не знаю, не знаю, — тяжело вздохнул он. — Слухи пачкают не хуже грязи. А мы ведь даже не уверены, не участвовала ли Сюзанна в заговоре.

— Нет, — пылко возразила Камилла. — Её оболгали, она невиновна, чем хочешь поклянусь, — её взгляд скользнул по позолоченному солнечному лику на дальней стене спальни. — Ты просто её не знаешь: она остроумная, добрая, милосердная. Сама красота и изящество, образец добродетели!

— У тебя все кругом или добры, или милы, или и то и другое вместе, — Людвиг нервно почесал бороду. — Ты и в самом грязном мошеннике найдешь с десяток достоинств.

Камилла слегка зарделась, но не отступила.

— Карл сказал, что она выглядит несчастной.

— Знал бы я, о чем вы там с ним болтаете, на порог бы не пустил, — раздраженно отмахнулся Людвиг. — Одно дело, оберегать красавицу-жену от посягательств молодых повес, другое — наблюдать, как её затягивают в сомнительные авантюры и дворцовые интриги.

— Уверяю, туда я точно не сунусь. Ни к трону, ни ко двору. Я слишком счастлива и спокойна рядом с тобой, чтобы так рисковать.

Она улыбнулась открыто и искренне, так, как никто больше не умел, и у него отлегло от сердца. Его жена умела многое: развлекать деловых партнеров, вести беседы об искусстве, управлять домом, создавать уют, находить общий язык с его многочисленной родней от пяти до ста пяти лет, но совершенно не умела лгать. Сразу тушевалась, краснела, сбивалась и путалась в словах. Ужасная черта для представительницы средней аристократии Лидора. Слава богам, что теперь она не Бредстоф, а фон Гобстрот, жена мелкого аристократа, торгующего ячменем и хмелем на юге страны, а значит, не обязана проводить подле королевской четы большую часть жизни. Более того, высокие должности, вроде фрейлины, смотрительницы гардероба или распорядительницы личных покоев королевы, ей теперь были не положены.

— Поставь себя на её место. Без друзей, денег, даже элементарного сочувствия, — Камилла продолжала увещевать мужа с завидным упорством. — Отец мертв, мужем впору пугать детей. Карл сказал, что вся прислуга ей в родители годится. Ей даже словом перекинуться не с кем, а меж тем, Сюзанна всегда была добра ко мне и моей семье, сделала меня своей подругой, была…

— Один раз, — хмуро буркнул он. — Один единственный визит. И было бы хорошо, если бы он остался в тайне. Если спросят о цели поездки, скажешь, что занята благотворительностью.

Она буквально подпрыгнула от радости, просияв так, словно он вручил ей неимоверно желанную награду.

— Прикажи слугам собрать корзину. Что там принято дарить женщинам по случаю брака? Скатерти, побрякушки, одежду? Пусть купят всё, что сочтешь нужным, — он присел на край постели и потянулся к лампе. — А с Карлом я поговорю сам. Не хватало еще, чтобы после его визитов ты ворочалась и рыдала по ночам.

Он задул фитиль, лег на подушки и приглашающе похлопал рукой по простыням.

— Иди сюда.

Она с готовностью прильнула к нему, накрыв обоих теплым стеганым покрывалом. Привычным ласковым жестом коснулась его щеки. Он поймал ей ладонь и оставил на ней поцелуй. За окном порывами налетал ветер, его отголоски гудели в каминной трубе, неспокойно проскрипели по черепичной крыше обнаженные ветви деревьев. Здесь же, по эту сторону ставень, вновь воцарилась тишина и уют.

— Спи, родная, не думай ни о чем.

— Я люблю тебя, Людвиг, — тихо прошептала Камилла, глядя на мужа снизу вверх.

— Знаю, — улыбнулся он в темноте. — И я тебя, Ками, и я тебя.

— Что ты тут делаешь?

Грубый хриплый голос мгновенно стряхнул с меня легкий полог сна. Вздрогнув от неожиданности, я вскочила на ноги и рефлекторно отшатнулась. Длинный подол платья обвился вокруг подлокотника кресла, не пуская шагу ступить прочь от стола, заваленного бумагами. Чувствуя себя воровкой, застуканной за попыткой вытащить золотой фенн из чужого кармана, я дерзко вскинула голову.