Мужчина перекатился с пятки на носок, прикусил губу, а потом развернулся к своим и зычно рявкнул:

— Расходимся!

Только тут я поняла, как у меня дрожат ноги и как кружится голова. Запястье обожгло огнем, руку пронзило болью до самого плеча, виски стянуло раскаленным обручем, словно я всё еще касалась печати.

— Мэтр? — донесся до меня голосок Ками.

Я обернулась, чтобы увидеть, как лицо Макса смертельно бледнеет, как он падает на колени, потом сгибается почти до земли.

— Макс! — я бросилась к нему, чувствуя его боль, как свою собственную. Мысленно рванула печать на себя, понимая, что увы, совершенно бессильна ему помочь. В глазах на мгновение потемнело, во рту разлился знакомый вкус соли и металла, вкус крови…

А потом все резко исчезло.

Я открыла глаза и обнаружила себя стоящей на коленях в полушаге от мужа. Линаар дышал хрипло и рвано, но все-таки достаточно глубоко. Вот он вскинул на меня невозможно-серые, словно сталь под солнцем, глаза, недоверчиво поднял руку, коснулся своего плеча и вдруг рассмеялся таким счастливым смехом, какого я не слышала никогда прежде. Зажмурился, запрокинув лицо к небу, по щеке скользнула едва заметная слеза. Губы Макса шевелились, словно он возносил никому неслышную молитву.

— Они все-таки сделали это, Сюзанна, — разобрала я наконец. — Они лишили его короны.

Если прошлым летом мне казалось, что все произошло слишком быстро, то сейчас время и вовсе потеряло всякое значение. Взятие дворца, арест Фердинанда, возвращение домой, однако уже вместе с Ками — все эти события сложились в одно пестрое тревожное полотно, конца и края которому видно не было.

Дворцовая стража сложила оружие и признала временную власть специального совета — хорошо. Посольства Ванлиата и других стран удрали из города, опасаясь оказаться невольными жертвами погромов — плохо. Врач подтвердил, что жизни Камиллы ничего не угрожает, однако пару дней ей следует провести в постели и избегать любых волнений — хорошо. Часть аристократов открыто заявила, что не признает меня наследницей до тех пор, пока не получит магических подтверждений — плохо.

Карла я увидела лишь единожды, да и то в присутствии слишком большого количества лишних свидетелей. Он выглядел измотанным и уставшим, дело против Фердинанда поглотило его полностью. На вопрос, когда он спал в последний раз, Карл бледно улыбнулся и пробормотал что-то на счет пары часов вчера ночью.

— А ты как, Вики? — шепнул он, осторожно взяв меня за руку и незаметно для остальных провел самыми кончиками пальцев сперва по ладони, затем по тонкой коже запястья. Совсем не так, как предписывал этикет, совсем не так, как мог бы коснуться друг. Я вздрогнула и убрала руку прежде, чем сообразила, что делаю. Тело мгновенно сковало страхом и холодом, мне с трудом удалось сдержаться, чтобы не отшатнуться и не выбежать из комнаты.

— Прости, — я обхватила себя руками, проклиная за то разочарование и боль, что на мгновение промелькнули в глазах Карла. — Я… Не хочу тебя обидеть. Просто… Ох, на нас смотрят.

Он кивнул, принимая это путанное объяснение, уточнил негромко:

— Но мы могли бы просто поговорить, когда это все закончится? Столько всего произошло и далеко не обо всем можно упоминать вслух, но Вики, мне нужно знать. Я хочу узнать, понимаешь? И помочь, если это в моих силах.

— Барон Мейдлиг! — окликнул его незнакомый мне толстяк и, ухватив под локоть, потянул в сторону. — Вы срочно нужны в комнате собрания. Леди Сюзанна, мои извинения, но вынужден похитить вашего собеседника.

Мне не осталось ничего, кроме как кивнуть. Дело, от которого зависят судьбы сотен и тысяч, всяко важнее моего желания объясниться.

Вечером я заглянула в спальню, где временно разместилась Ками. Подруга сидела на кровати, поджав ноги и завернувшись в бесформенное одеяло. Наружу выглядывал только кончик носа да виднелись рассыпанные по плечам кудри. Впрочем, взгляд у Ками был осмысленный и спокойный.

— Вики?

Она выпрямилась, выбираясь наружу из своего защитного кокона, и кинулась ко мне, обняв крепко-крепко, как мать могла бы обнять любимого ребенка после долгих дней разлуки. Глаза предательски защипало, и мне пришлось сделать над собой заметное усилие, чтобы не разреветься, как сопливый подросток.

Ками, осколок безоблачного прошлого, подруга, знающая обо всех шалостях юности, робкая на первый взгляд, но несгибаемая и сильная на самом деле, улыбнулась мне непривычно взросло и немного печально.

— Боги, Вики, такое ощущение, что с момента нашего последнего нормального разговора прошла целая жизнь!

— Или даже две.

— Что с тобой случилось? Где ты была и когда вернулась? — от её пристального взгляда мне стало не по себе. — Я хотела увидеться, но Карл сказал, что это опасно для нас обеих, а потом пропал Людвиг, и всё завертелось, будто в дурном сне. Похоже, я в неоплатном долгу перед тобой: если бы не твое вмешательство… — она вздрогнула и помотала головой, отгоняя жуткие воспоминания. — Я обязана тебе жизнью. Спасибо.

— Ты не должна благодарить, — острое чувство вины кольнуло под грудью. Ох, Ками, если бы не я, ты не оказалась бы тут без мужа, совсем одна против озверевшей толпы.

— Должна, — очень серьезно кивнула она, усаживая меня на ворох смятых подушек, как будто мы все еще были беззаботными детьми. — И мне невыразимо стыдно за то, что послужило тому причиной. Я не предавала тебя, Вики.

— Знаю, — я прервала её, крепко сжав пальцы её руки обеими ладонями. — Глупцы в толпе имеют право строить домыслы, но мне слишком хорошо известно, как устроен двор, и что иногда «нет» может стоить тебе головы. Я знаю, что такое выживать, Ками. Если бы я не верила в тебя, то не пришла бы.

Мы обменялись понимающими взглядами, негласно подтверждая, что эта тема навсегда предана забвению.

— Так расскажешь о себе?

О том, как убивала и подталкивала к тому же других? Или о том, как сходила с ума в одиночестве, боясь услышать шаги за дверью и лязг ключа в замке? По телу прокатилась дрожь, об этом знают двое, и этого достаточно. Не думаю, что Карл, Ками или любой другой человек, не побывавший на нашем месте, поймет и примет правду такой, какой она была. Неприглядной, отвратительной, неизбежной.

— Лучше ты, — я подобрала юбки и устроилась поудобнее, готовясь слушать о чем угодно, лишь бы молчать.

Разошлись мы лишь после ужина, когда к Ками заглянул врач и отчитал нас обеих за безответственное поведение и пренебрежение рекомендациями.

— Отдых — это сон и покой, а не пересказ сплетен всё ночь напролет. Тем более, после такой нервной встряски.

Мы по прежнему жили в доме фон Кёллера, превратившимся в смесь военного штаба и официальной королевской приемной. Беспорядки в городе поутихли, люди словно затаились в ожидании решения суда над бывшим королем Лидора. Макс, едва пришедший в себя после схватки на улице, был вызван сперва во дворец, затем в тюремный замок и наконец — в суд. Мне отчаянно хотелось быть сейчас рядом с ним, а не изображать живое знамя в чужой приемной. Увы, ни поздравлений, ни торжества, ни даже простого человеческого разговора не вышло: он должен был дать показания, впервые в жизни не как инструмент правосудия, а как обычный человек, равный, достойный уважения и внимания.

Меня, как женщину и возможную будущую правительницу, допросили всего раз.

— Никто не должен заподозрить трибунал в причастности, — жестко осадил мой порыв фон Кёллер. — Ваше присутствие в зале суда может расцениваться, как попытка оказать давление на судей. Прошу, проявите сдержанность.

Я с чистым сердцем поклялась именем Солнечного и всех прочих богов, что мой отец был невиновен и ничего не знал о заговоре, а потом обратилась к членам трибунала с единственной просьбой: восстановить справедливость.

Фердинанд, скованный не только железом, но и магией жрецов, едва не испепелил меня взглядом. Я выдержала, хоть и далось мне это непросто. И покинула зал с гордо поднятой головой, предоставив другим решать, кто выйдет из этой схватки победителем, а кто расплатится жизнью за свои ошибки.