Ками смертельно побледнела и попятилась, вжавшись спиной в холодную стену.

— Никто не знает. Даже Людвиг. Умоляю, не говорите никому, особенно её величеству.

Жаньи подошел к ней вплотную, положил руку на ее пока еще плоский живот, стянутый корсетом и скрытый несколькими слоями кружев и оборок:

— Маленькая, отважная, безрассудная Ками, — его взгляд скользнул по знакомой цепочке, спускающейся в вырез платья. Глаза амарита потеплели. — Не думал, что мой подарок принесет такую пользу. Для меня это честь и награда. Однако вам следует быть вдвойне осмотрительнее, если хотите однажды взять свою дочь на руки.

— Тогда скажите: кого мне опасаться на самом деле?

— Себя. Только себя, — он отступил, позволяя ей вздохнуть полной грудью. — Поступки определяют, кем мы будем. Но решение, в том числе и решение шагнуть в открытый огонь, мы всегда принимаем сами.

С этими словами он развернулся и ушел, оставив её одну.

***

Ей уже почти удалось выскользнуть из жилой части дворца обратно в общую приемную, где Ками положено было дожидаться окончания собрания, однако в последний момент удача ей изменила. Двери в малую библиотеку, обычно пустую и никому не нужную, распахнулись, выпустив в коридор двух придворных дам. Ками посторонилась и поприветствовала обеих легким реверансом. Одна из них, леди Мастред, ответила тем же, но вот вторая, с худым и желчным лицом, сбавила шаг и внезапно развернулась к Ками:

— Леди Камилла собственной персоной. Какая наглость!

— Действительно, — Ками смутно помнила эту женщину, но зато отлично — её супруга: он был одним из первых, кто заявил о необходимости сместить Фердинанда, а после возвращения Агнес мгновенно переметнулся на другую сторону. Дама, чье имя Ками так неудачно забыла, скривилась, будто надкусила лимон:

— Не думала, что вам хватит наглости явиться сюда после всего, что произошло. Её величество проявила к вам редкую снисходительность, когда позволила вернуться в свет после гнусной истории с заговором, а вы отплатили ей чудовищной неблагодарностью!

— Позвольте вам напомнить, что обвинение признано сфабрикованным, Сюзанна Виктория Штрогге, герцогиня Гвейстер, восстановлена в правах и оправдана решением трибунала, как и её покойный отец, герцог Гвействер.

— Это ничего не значит, — фыркнула дама.

— Еще как значит, и мне жаль, если вы этого не понимаете. Простите, я спешу, — Ками слегка кивнула и сделала попытку обогнуть спорщицу.

— Да неужели? Хотя, ваше право, — та посторонилась и сделала приглашающий жест рукой. — А я вознесу благодарственную молитву за то, что Солнечный избавил нас от жалкой участи находиться в одной комнате с женой палача.

Ками остановилась, как вкопанная. Кровь прилила к её щекам и ударила в виски:

— То есть вы осуждаете леди Сюзанну за навязанный брак, но не считаете позором склоняться перед человеком, без вины казнившего собственного брата?

— Фердинанд был королем! — взвилась та.

— Корона не оправдывает его поступок. К тому же, совет еще не вынес решения. Любопытно, что вы скажете, если они выберут Сюзанну.

— Она никогда не получит поддержки большинства. Да и вообще, как вы смеете так со мной разговаривать?!

— Смею. — Ками вскинула подбородок.

— Леди Ильзе, — довольно громкий оклик распорядительницы заставил Ками вздрогнуть и замолчать. — Её величество ждет. Прошу вас отнести книгу как можно скорее.

Она буквально силой всунула в руки дамы крохотный томик в кожаном переплете, и только убедившись, что леди Ильзе скрылась за поворотом, обернулась к Ками:

— Вы были крайне неосторожны.

— Знаю.

Ками выдохнула, стараясь успокоиться и ругая себя за то, что не совладала с эмоциями.

— Ничего. Мы все сейчас, как на иголках, — пожала плечами леди Мастред. — Однако кое в чем она права: в последние два дня у леди Сюзанны стало существенно меньше сторонников. Все-таки, её нынешнее положение скандально.

— Да что с вами всеми такое? — тихо спросила Ками. — Неужели ни у кого не осталось ни капли сочувствия к её судьбе?

— Уверена, у многих оно есть, — смягчилась распорядительница. — Однако люди склонны выбирать привычное и понятное, пусть даже и не всегда правильное. Особенно, когда выбирать приходится не из черного и белого, а из оттенков цвета пепла. Вот вы, Ками, уверены в том, что не совершаете ошибки?

— Нет, — она качнула головой, прокручивая в голове слова амарита и размышляя, насколько его оговорка была случайной. — Но я стараюсь слушать обе стороны и обращать внимание не только на слова, но и на поступки. У каждого обвинения есть правдивая сторона, но у каждого обвинителя — своя выгода, а у обвиняемого — свое оправдание.

— Мы все еще говорим об ошибках Фердинанда?

— Мне хотелось бы ответит «да», но это было бы слишком просто, — Ками присела в реверансе. — Благодарю за помощь, но мне действительно надо идти.

Наш маленький стихийный совет собрался сразу после того, как колокола пробили полдень. Из дворца доставили срочные новости: церемония погребения назначена на завтрашнее утро, после объединенный совет королевства объявит о своем решении. Ками еще не успела вернуться, как и Макс, поэтому начинать пришлось без них.

Эту ночь линаар провел рядом, чутко сторожа мой неспокойный сон, в котором то и дело оживали кошмары из недавнего прошлого. Мне снились эшафот и медленно опускающийся потолок серой камеры, пляшущие на развалинах языки пламени, чужие шаги в темноте, холодные прикосновения к обнаженному телу, запах вина и гари. Несколько раз я вскакивала с криком, чувствуя, что рубашка взмокла от пота, а воздушное одеяло давит на грудь гранитной плитой.

— Тихо, это просто сон. Это пройдет, как проходит все на свете.

Голос, когда-то пугавший до дрожи, теперь звучал, как единственная гарантия безопасности. Разумом я понимала, что это совсем не так, что от настоящей угрозы линаар меня не защитит, более того, это я должна защищать его. Однако напряжение и усталость смешали домыслы и явь, и в этом туманном бреду остались только двое: я и размытая дымчатая тень.

— Спасибо, что не оставляешь одну, — шепнула я, отчаянно цепляясь за его рукав и вспоминая, как вспыхнула на моей коже «слеза солнечного». Увы, смерть Фердинанда не открыла мне путь к трону. А значит, я не в безопасности, и все еще не могу выполнить данное мужу обещание.

— Ты тоже не склонна бросать без присмотра то, что считаешь своим, — хмыкнул Макс, и я даже в темноте рассмотрела, как блеснули его глаза. — Отдыхай, пока можно.

Макс не разделся, только стянул сапоги, чтобы не запачкать вышитое покрывало. Не пытался обнять меня, а тем более заявить свои права мужа, оставаясь на расстоянии вытянутой руки, но намеренно подчеркивая это расстояние, за что я была бесконечно благодарна. Не знаю, спал ли он вообще, утром его половина кровати оказалась смята, но не разобрана, только подушка хранила едва уловимый знакомый аромат.

— Итак, — голос фон Кёллера вырвал меня из воспоминаний, — обсудим факты.

— Агнес действительно может требовать регенства?

— У нее есть законные основания, — подтвердил Карл. — Она предоставила два письма от Фердинанда. Одно — лично к ней, в нем король признается в супружеской измене, приносит свои глубочайшие извинения и весьма трогательно просит её не держать зла на невинного ребенка. Второе гораздо более официальное, в нем он признает мальчика родным сыном, хоть и бастардом. Подписи семи свидетелей на местах, как и священная клятва, подтверждающая правдивость всего сказанного.

— Но мальчик — бастард! В истории Лидора еще ни разу не короновали бастарда.

— И не казнили короля, но ведь всё бывает впервые.

Я обвела взглядом весьма поредевший круг своих сторонников и едва не выругалась. Лагнер, Вернер, Фишер, Ретенау, Хёхнербрин присутствовали, как и несколько других представителей менее влиятельных семей, но кое-кто предпочел сохранить нейтральность, а пара человек даже демонстративно перешла на сторону её величества.