— Не беги. Все равно некуда.

Штрогге прижался ко мне всем телом, широкая ладонь легла на шершавую кору около моего лица:

— Ты не просто ценный ресурс, ты — ключ к моей свободе, Сюзанна, мне не выгодно, чтобы ты добровольно сунула голову в петлю, — большим пальцем он провел сперва по моим губам, затем по подбородку, шее. Я, словно завороженная, наблюдала, как остатки магии клубятся в его глазах, превращая серую радужку подобие бушующей грозы. — Свобода много значит для таких, как ты. Тебе важны цели и принципы. Считай, что я готов помочь воплотить их в реальность в качестве платы за снятие печати. И все же, иногда мне кажется, что в погоне за собственной свободой, я создаю монстра.

Он склонился и внезапно прикоснулся к моим губам.

Совсем не так грубо, как прикасался во время ссоры, будто оставляя за мной право оттолкнуть или ответить. Неровный, совершенно бешеный ритм сердца линаара отдавался в моем теле тревожным набатом, горячее дыхание обожгло кожу, но я не отвернулась. Отстраненно отметила: вот его пальцы скользят по ткани платья на моей груди, опускаются к талии, и мне не противно, наоборот, я не пытаюсь уклониться, когда его глазах разгорается хмельной голод.

Но все закончилось, так и не начавшись.

Макс тяжело оттолкнулся от дерева, а потом вынул из-за пояса небольшой кинжал, ловко скрытый под одеждой. Свободной рукой потянул к себе и крепко сжал мое обнаженное запястье. Я дернулась, но какое там! Птичка, угодившая в силки, не может летать.

— Ты позволишь?

Штрогге смотрел на меня, кажется, даже не моргая. Безумие влечения полностью исчезло с его лица, но желание получить своё все еще клубились на дне глаз вместе с тьмой.

— А если я скажу «нет»? — Мир сузился и замер, сконцентрировавшись для меня в одном единственном человеке и его ответе.

— Ничего не произойдет. Клянусь.

Я покосилась на тонкое сияющее лезвие, небольшой стеклянный пузырек, прижатый к рукояти, и закрыла глаза.

— Тогда делай, что нужно.

На мостовую я соскочила едва повозка остановиться напротив дома. В голове шумело, мысли путались, чувства смешались в неразберимый клубок. Меня трясло, словно в приступе лихорадки. Хотелось одновременно окунуться в ледяную воду и забраться с головой под ворох пуховых одеял.

— Стой.

Я обернулась. Штрогге задержался всего на мгновение, но мне этого хватило, чтобы отойти на несколько шагов.

— Нет. — Я отступила еще дальше, готовясь, если понадобиться, броситься бежать. — Не подходи. Пожалуйста, просто не подходи.

Джейме, не успевший слезть с места возничего, удивленно переводил взгляд с Макса на меня, пытаясь понять, что происходит. Краем зрения я заметила, что на улице вообще довольно людно. Прохожие в нарядных одеждах, уже изрядно навеселе, с ленивым интересом оборачивались в нашу сторону.

Штрогге нахмурился и в два шага покрыл расстояние между нами, но я крутанулась, отступила за массивную бочку, перегородившую тротуар.

— Ты не в себе. — Муж замер, словно охотник, не желающий спугнуть осторожную добычу. Нарочито медленно поднял руки, отступил на полшага назад. — Я позову Жеони и она проводит тебя в комнату.

— Нет.

Он прищурился. Нехорошо, оценивающе.

— Почему?

Потому что произошедшего сегодня слишком много для Сюзанны, жены палача, да и для Сюзанны, герцогини Гвейстер, тоже слишком. Потому что всего несколько часов назад я по-настоящему простилась с отцом, потому что я боюсь твоей магии, Максимилиан Штрогге, и тебя самого. Потому что сегодня что-то сломалось во мне, и мне нужно время, чтобы собрать себя заново.

Потому что я не верю в себя. Потому что теперь я, кажется, не верю самой себе.

— Ты получил, что хотел, — я вздернула подбородок, упрямо глядя ему прямо в глаза. — Я никуда не денусь и не сбегу, это же очевидно. Но сейчас я задыхаюсь. Мне. Просто. Нужно. Побыть. Одной.

— Это звучит странно и безрассудно. Ты хоть представляешь, сколько в городе собралось народу и сколько из них уже пьяны? — вряд ли он разделял мои чувства, но хотя бы принял их как данность.

Меня же трясло: хоть пьяные, хоть чумные, всё равно, лишь бы остаться наедине с собственными мыслями и не вздрагивать от звука его шагов или в ожидании прикосновений.

— Да или нет?

Макс вздохнул и устало потер переносицу:

— Да.

Я удивленно моргнула, не сразу поверив, что он действительно сдался.

— Да?

Он повернулся и кивнул возничему:

— Джейме, не стой посреди улицы, заводи в стойло. — Дождался, пока конюх скроется на заднем дворе, бросил на меня тяжелый взгляд исподлобья: — Постарайся вернуться до темноты и не натворить глупостей.

— Главную я уже сделала.

***

Дура. Безвольная, отвратительно слабая, потерявшая всякую гордость продажная девка. Видел бы тебя отец — руки бы не подал, про мать же даже подумать страшно. Знай она, до чего докатилась её дочь, шагнула бы с моста в реку.

Я проталкивалась сквозь толпу, не соображая, куда и зачем вообще иду. Запястье, перевязанное платком, ныло при каждом столкновении с чьим-нибудь плечом или спиной, но я упорно шла дальше. Через сотню или две шагов, остановилась и принялась остервенело вытирать губы рукавом платья. Плевать, как это выглядит со стороны — мне нужно стереть воспоминания о прикосновении линаара, прилипшее к коже, как деготь — к волосам потаскухи, выставленной у позорного столба.

Слабая мысль о том, что вообще-то между нами не произошло ничего ужасного, не утешала. Штрогге мог приказать приходить каждую ночь в его постель — и я бы безропотно подчинилась. Он — мой муж перед богами, у него, как и у любого мужчины, есть права и потребности. Чувства женщины в таких случая всегда оставались в стороне, даже стань я женой кого-нибудь из аристократов, ничего бы не изменилось.

И всё же, я ощущала себя мерзко. В первую очередь потому, что сознательно позволила Штрогге втянуть меня в игру. Во вторую — потому что впервые поняла, насколько эмоциональная близость может быть полезной. Кем бы ни был мой муж, в нем сохранилось достаточно человеческого, чтобы испытывать чувства или поддаваться сиюминутным порывам. Его мучило раскаяние, подтачивала неуверенность, окрыляла надежда. И он хотел меня, хоть и не признал бы этого вслух. Само по себе это ничего не меняло, но я не могла отделаться от мысли, что его желание — это ниточка, которую можно потянуть на себя.

Меня не остановило понимание того, кем является Штрогге на самом деле, на что способен в моменты гнева или под давлением чужого приказа. Сила линаара стоила большего, чем просто поцелуй или капля моей крови, было бы ложью утверждать, что мне отвратительна подобная сделка. Но то, что я готова была платить эту цену без колебания, пугало.

Немного успокоилась я лишь спустя час бесцельного блуждания по городу. Ноги сами собой привели меня к храму, куда я собиралась идти этим утром. Двери его были закрыты, за узкими стрельчатыми окнами застыла темнота. Торжественная служба давно завершилась, и все, включая, жрецов, праздновали в кругу семьи дома или с друзьями на улицах. Безнадежным взглядом я обвела темнеющий на фоне неба силуэт строения и пустующий двор, но тут сердце на мгновение замерло, а затем сорвалось вскачь. На одной из боковых лавочек, завернувшись в теплый плащ и сгорбившись от холода, сидел Карл.

***

— Я так виновата, если бы ты только знал!

Мои руки скользили по его лицу, в сотый раз перебирали вьющиеся пряди волос.

— Главное, что ты все-таки пришла. Я боялся, случилось что-то плохое, уже всерьез раздумывал, не вломиться ли в твой дом с оружием, — он тоже, кажется, не собирался разжимать объятия. Его пальцы скользнули по моему запястью, нащупали повязку. Карл побледнел, в глазах его вспыхнула ярость: — Если он что-то сделал с тобой, я убью его!

Сделал, милый, но я сама позволила. И ты никого не станешь убивать, я не хочу, чтобы на твоих руках была чья-то кровь, даже если это будет кровь палача.