– Подожди, – крикнул ей Хлыст и, развязав Адэру руки, буркнул: – У тебя минута.

До позднего вечера Адэр простоял возле двери, наблюдая в щелку за бандитом и его зазнобой. Он не мог сказать сам себе, о чем думал. Он просто смотрел, как парочка, тихо воркуя, сидит у костра. Изуродованная подагрой пятерня, привыкшая держать кнут, неловко поправила загнувшийся воротничок застиранного платья, неумело затолкнула под косынку непослушную прядь. Напряженно скользнула по худенькой спине и замерла на узелке фартука. Зыркнув по сторонам, Хлыст вскочил, помог подняться своей гостье, и они исчезли из виду.

Мимо двери прошел некто в брезентовом плаще (в такую-то жару!), обдав Адэра запахом прокисшего пота и свежеиспеченного хлеба. Еще один, гибрид выродка и франта, – с обнаженным костлявым торсом, исчирканным кривыми шрамами, но зато в кепке и алом платке на шее (чем вдруг напомнил костюмера), – поставил возле костра пустые корзинки. Поворошил угли и скрылся из глаз.

Сквозь шум разгулявшегося ветра пробился счастливый смешок, послышалось довольное урчание (или это урчал сквозняк?), прошуршали камни под ботинками, и парочка появилась в свете костра, плюющего в грязно-розовый воздух раскидистые снопы искр.

К огню подсел Оса. Как только с его языка сорвалось имя подруги Хлыста – Таша, Адэр покинул наблюдательный пост возле двери. Он заполнил в памяти все выемки и пустоты, нанес последний мазок на самую жуткую картину в своей жизни. Ему уже неинтересно, что будет твориться за стенами лачуги. Его не волнует, что произойдет внутри. В нем накопилось столько ненависти, столько ярости и злости, что он перестал бояться смерти – с таким грузом на тот свет не уходят. Осталось дождаться Крикса и с помощью Тезара стереть Порубежье с лица земли.

Во времени Малика и Адэр ориентировались по тусклому свету в щелях лачуги. Ночью дрожали от холода, днем изнывали от жары. С ними никто не разговаривал. Они сами, утомленные ожиданием, не хотели ни с кем разговаривать.

Их выводили на воздух, окатывали морской водой. Насильно пичкали Адэра рыбой или хлебом, сажали на цепь. Иногда вспоминали о нем утром, иногда после полудня. Снимали с цепи и вновь забывали до позднего вечера. Малика на весь долгий день перемещалась к двери, Адэр мерил лачугу тяжелыми шагами или рассматривал в дырах облака.

Они не обменивались ни взглядом, ни словом. Слыша дыхание друг друга, притворялись глухими и устало барахтались в одиночестве. Они жили под одной крышей, одной жизнью, но в разных мирах.

***

Шли пятые сутки неволи. С раннего утра в лагере царило непривычное оживление. То и дело раздавалась отборная брань, хлопали двери хибар, по камням шлепали босые ноги и шебаршили подошвы башмаков.

Откуда-то сверху донесся тоскливый свист, похожий на песнь умирающей птицы. Прозвучал еще дважды (условный сигнал?). На какое-то время все стихло. Затем понеслась быстрая невнятная речь, будто человек вознамерился за несколько секунд рассказать о жизни, насыщенной важными событиями. Вновь наступила тишина. Складывалось впечатление, что в лагерь пожаловал долгожданный гость. Выслушал отчет и теперь размышляет над словами хозяев, а те боятся сбить его с мысли.

Адэр, если бы мог, давно прилип бы к щелке между досками, но, пристегнутый к цепи, топтался в углу, напрягал слух и косился на Малику, скрутившуюся в калачик возле стены.

Сделал шаг в одну сторону, в другую. Не выдержал:

– Малика! Посмотри, что происходит.

Она с усилием поднялась. Пошатываясь, побрела к двери.

Адэр скользнул взором по висящему мешком платью:

– Малика!

Она посмотрела через плечо – щеки впали, глаза ввалились.

– Тебя не кормят?

– Я не голодна.

Адэр нахмурился. После ночных издевательств с кормежкой он был не в состоянии следить за происходящим. Рассудок требовал отдыха и незамедлительно получал его. А утром будила надежда, что пришел последний день, который он проведет в зловонной лачуге. Ожидание Крикса настолько захватывало, что все вокруг становилось неважным. Но почему не кормят Малику?

Она приникла лбом к двери. Глядя в щель, промолвила с дрожью в голосе:

– Там ракшады.

– Кто?!

– Ракшады.

Малика, безусловно, ошиблась. Во-первых, Ракшада расположена по ту сторону Тайного моря на материке с удивительным названием – Лунная Твердь. Во-вторых, морскую границу Порубежья охраняют рифы, и нет ни единого порта или причала, где смог бы пришвартоваться чей-либо корабль. В-третьих, Тезар и Ракшада – две сверхдержавы – находятся в замороженном состоянии молчаливой войны. Двадцать лет назад они закрыли друг перед другом двери – разорвали дипломатические, торговые и прочие отношения. За прошедшие годы ни разу не обменялись письмами или устными сообщениями. На международные заседания приезжает правитель либо одной, либо другой страны, и никогда – одновременно. Вряд ли какой-нибудь ракшад пойдет против своего владыки и ступит на земли сына Великого, зная, к чему это приведет.

– У тебя разыгралось воображение, – сказал Адэр.

Подергал цепь. Изогнулся, пытаясь увидеть за спиной карабин. Сделал шаг вперед – руки вздернулись, плечи заныли, веревка передавила вены.

– Отстегни меня, – потребовал он, хотя понимал, что Малике вряд ли удастся исполнить приказ. Ее запястья были по-прежнему туго связаны; кожа отечных кистей, утратив природную смуглость, походила на кожуру несозревшей сливы.

– Им не понравится.

– Им не до меня. Я хочу посмотреть, кто пришел.

– Я же сказала – ракшады.

– Я их вживую не видел – а ты?

– Я видела на картинках, – проговорила Малика, продолжая глядеть в щель. – Последний наместник увлекался историей Ракшады. Я каждый вечер читала ему книжки.

– Сколько их?

– Трое.

– Отстегни меня!

Малика приблизилась. Надсадно дыша, долго теребила звенья цепи, царапала ногтями карабин, зубами грызла узел веревки. Наконец сдалась:

– Не могу.

– Посмотри, что они делают.

Она вернулась к двери. Приникнув в щелке, произнесла озадаченно:

– Рассматривают стекляшки.

– Малика! Какие стекляшки?

– Стеклянные камешки.

Адэр насторожился. Не ограненный алмаз выглядит довольно непривлекательно, и не сведущий в геммологии человек может принять его за остроугольный комочек застывшего стекла. Неужели это и есть заброшенный прииск, от посещения которого его отговаривал Анатан?

– Где они стоят? Возле двери?

– Нет. Возле костра.

– Ты не можешь видеть камни с такого расстояния.

– Ракшад рассматривает их на солнце. Они прозрачные… и блестят. – Малика повернула к Адэру. – Алмазы?

– Не знаю. Возможно.

– Но Анатан говорил, что заброшенный прииск находится возле Ущелья Испытаний.

– Значит, ему нельзя верить. Как и всем остальным.

Малика вновь приникла к щели. Отскочила:

– Идут. – Стремительно приблизилась к Адэру. В глазах лихорадочный блеск, на щеках нервный румянец. – Пообещайте, что сделаете в точности так, как я скажу.

Он заволновался – еще не хватало, чтобы его подруга по несчастью повредилась рассудком. Проговорил вкрадчиво:

– Малика… успокойся…

– Это наша единственная возможность вырваться отсюда, – вскричала она.

– Хорошо. Что я должен сделать?

– Вы скажете ракшадам одно-единственное слово «Йола», и вас не тронут. Меня сбросят в море. Меня должны сбросить в море, – говорила Малика взахлеб. – Но вы не бойтесь, я выживу. Я могу нырять с любой высоты. И я отлично плаваю – так никто не плавает. Вам надо сказать «Йола». Сказать так, чтобы ракшады услышали и поняли, что вы сказали. А я приведу Крикса.

Адэр вжался в угол. Тарабарщина пугала сильнее, чем шаги за стеной.

– Пожалуйста, пожалуйста, – частила Малика. – Сделайте, как я сказала. – Неожиданно рванулась к Адэру, уткнулась лбом ему в плечо. – Я боюсь.

Он грубо оттолкнул ее:

– Возьми себя в руки!