– Нравится, – проговорил Вилар и вышел из машины.

Просторный вестибюль встретил мерклым светом и звенящей тишиной. Широкая лестница, взбегая на верхние этажи, раскидывала в стороны, как крылья, балконы с замысловатыми перилами. На ступенях лежала серо-зеленая дорожка; причиной ее серости был не оттенок цвета, а грязь. Стены были покрашены лет двадцать назад, если не больше. На потолочных карнизах колыхалась паутина. Бронза на старинных бра потемнела, в люстре под высоким потолком горели не все лампы.

Из-за конторки в углу вестибюля вышла полная женщина средних лет в скромном темно-синем платье. Заправила за ухо рыжий локон и, проигнорировав спутницу Вилара, низко присела:

– Мой господин?

Он поставил саквояж и чемоданчик возле конторки, повернулся к Малике:

– Если тебе не нравится, можем поискать другую гостиницу.

Хозяйка заведения нервно мигнула и поспешно присела перед Маликой.

Через пять минут Вилар поднимался вслед за носильщиком по лестнице, крутя на пальце кольцо с тремя ключами и чувствуя затылком прожигающий насквозь взгляд Малики. Пройдя по балкону верхнего этажа и скрывшись в глубине коридора из поля видимости хозяйки гостиницы, замедлил шаг:

– Почему ты злишься?

– Я не злюсь, – сказала Малика. – Я думаю, где мне теперь ночевать.

– Я почти ничего не знаю о Порубежье, и у меня к тебе куча вопросов. Почему я должен бегать из своей комнаты в твою и обратно?

– Разговаривать можно на улице. Или в вестибюле.

– Я не мальчик, чтобы вести беседы на скамеечке, и не лакей, чтобы ждать тебя в коридоре. Я поступил так, как счел нужным, – промолвил Вилар.

Открыв дверь, пропустил Малику в комнату и бросил носильщику монету.

Никаких излишеств: местами протертый, но чистый ковер, невысокие креслица, круглый столик, графин со стаканами, торшер с кремовым абажуром. Две двери вели из гостиной в спальни, расположенные друг напротив друга.

– Держи ключи и успокойся, а то в графине вода закипит, – сказал Вилар и вложил Малике в руку связку ключей.

Схватив чемоданчик, она влетела в свою комнату и хлопнула дверью. Вилар прошелся по гостиной, выглянул в окно. На противоположной стороне площади светилась вывеска кафе.

– Я голоден.

– А я нет, – послышалось из спальни.

– Малика, не злись. Не вижу ничего плохого в том, что я буду рядом, – проговорил Вилар и тихо добавил: – Я хочу быть рядом.

– Вы воспользовались своим положением.

– Так воспользуйся моей слабостью.

Малика приоткрыла дверь:

– Приведу себя в порядок, и пойдем.

Они выбрали столик в углу кафе. Вилар сделал заказ и осмотрелся. Заведение разительно отличалось от трактиров и питейных домов в нищих селениях: темно-коричневый паркет; на столах вышитые скатерти цвета старинной бронзы; мягкие стулья с обивкой в тон скатертей; на барной стойке хрустальные бокалы; на полках длинные ряды бутылок с вычурными этикетками.

– Здесь другая жизнь, – проговорил Вилар, разглядывая посетителей, одетых по последней моде. Жестом подозвал официанта. – Совсем забыл… бутылочку вина.

– Какое изволите? У нас большой выбор.

– Малика! Какое вино ты любишь?

– Я не разбираюсь в винах, – промолвила она.

– Хорошо. Буду полагаться на свой вкус. Маншеровское, семилетней выдержки.

Официант кашлянул в кулак:

– Видимо, большой выбор у нас не такой большой, как я думал.

– Принесите самое лучшее.

Через пять минут, крутя в руке бокал, наполненный золотистым вином, Вилар рассказывал о сортах винограда, о тезарской кухне, о любимом кафе на самой красивой улице Градмира. Подперев щеку кулаком, Малика внимала его словам. До чего же приятен был ее взгляд: обычное вежливое внимание перетекло в искренний интерес, удивление сменилось неподдельным восторгом. Звучавшая музыка дивно вплеталась в теплые воспоминания о родине, отодвигая на задворки памяти переживания последних дней.

– Можно пригласить тебя на танец? – спросил Вилар.

Малика зарделась:

– Боюсь, у меня не получится. Один наместник был заядлым танцором. Он даже прислугу заставлял двигаться в определенном темпе, в такт музыке. Меня он тоже заставлял, но это было давно.

Вилар поднялся и протянул ей руку:

– Прошу.

Обхватил тонкую талию, сжал подрагивающие девичьи пальцы и утонул в черных глазах. Не слыша музыку, двигался в ритме готового вылететь из груди сердца. Гибкое тело было так послушно его желаниям. Поворот налево, прогнуться назад, задержать дыхание и на выдохе прижаться. Вновь поворот, оторваться на секунду для того, чтобы еще сильнее прильнуть.

Раздались реденькие аплодисменты. Туман рассеялся. Не выпуская Малику из объятий, Вилар обвел взглядом зал, ловя на себе восхищенные взоры дам и замечая кривые усмешки их кавалеров. Официанты толпились у барной стойки и, переговариваясь, посматривали на Малику.

– Они смеются надо мной, – прошептала она.

– Ты ошибаешься. Они завидуют мне.

Оставив на столе горку монет, Вилар и Малика покинули кафе.

Стояла чудная ночь. Небо – не просто небо, а черная бездна, усыпанная мириадами звезд. Воздух был пропитан запахом нагретой мостовой и ароматами цветов. Освещенная улица убегала вдаль и сливалась с вселенной, которая, казалось, дышит и со следующим вдохом втянет бренный мир в себя.

– Похоже на сказку, – сказал Вилар. – Почему только здесь?

– У наместников и помощников была одна забава – съездить в столицу, – ответила Малика, рассматривая под ногами асфальт. – Поэтому они тратили на Ларжетай больше денег, чем на замок.

– Столица – это лицо государства. Не мной придумано.

– Помните школу, в которой мы снимали зал для музыкантов?

Вилар кивнул. Он не забыл полуразрушенное здание с перекошенными окнами и падающей на голову штукатуркой.

– В Тезаре такие же школы? – Малика глянула на него с нескрываемым интересом.

– Нет, конечно.

– Вы еще не видели больницы. В нашем с Муном городке была больница… Мое счастье, что я попала к маркизу Ларе. И вам повезло – Йола подвернулся. – Малика шаркнула ботиночком по мостовой. – Стоит ли сравнивать дороги?

– Не хочу тебя обидеть, но должен заметить: Тезар и Порубежье далеки друг от друга, как небо и земля.

– Да чего уж тут обидного? – проговорила она, поднимаясь по лестнице к собакам с отбитыми мордами. – Но не так далеки, как вам кажется. Одно их точно объединяет – возвеличивание столицы. Что касается Градмира – все понятно. А насчет Ларжетая… И с Ларжетаем все понятно. Должен же быть в стране хоть один город, где дворяне чувствуют себя уютно.

Войдя в гостиничный номер, склонила голову:

– Спокойной ночи. – И скрылась в спальне. В замке провернулся ключ.

Вилар придвинул кресло к окну. Восторженные мысли отошли на задний план, вперед выступили нерадостные думы: Адэру нельзя перебираться в Ларжетай – у него пропадет желание хоть что-то изменить в стране.

***

Запахнув полы шелкового халата, Адэр вышел из спальни. Посреди гостиной стоял костюмер, держа на бельевых плечиках лиловую поплиновую сорочку и костюм из тончайшего кашемира цвета «лягушка в обмороке». На белом ковре поблескивали темно-бордовые кожаные полуботинки.

Прошлепав домашними туфлями по паркету, Адэр переступил порог огромной гардеробной и пробежался взглядом по многочисленным шкафам:

– Где моя льняная рубашка? И где мои сапоги?

– Последнее время вы одеваетесь как представитель среднего класса, – прозвучало за спиной.

Адэр обернулся. Окинул взором костюмера, облаченного в узкие серые брюки и коралловую блузу с воланами вместо воротника и манжет. Посмотрел на желтые штиблеты с черными шнурками:

– К какому классу ты относишь себя?

– Я интеллигент, мой господин.

– Интеллигенция – это общественная группа, а не класс.

– Интеллигенты сами по себе, классы сами по себе.

– Вот как! Разбираешься в классовой структуре общества?