Ярис украдкой посмотрел на Адэра – даже воздух вокруг него словно подернулся рябью, настолько его думы тяжелы и беспокойны.

Мун и Йола однозначно оказались рядом с Адэром по воле случая. Маркиз Бархат… а он, похоже, действительно влюблен в моруну. Правитель здесь из-за него? Нет. Поддержки, как, собственно, и попыток вразумить заблудшего друга Ярис не заметил.

Малика… Безусловно, ее что-то связывает с Адэром. Недаром девушке из низшего сословия выпала честь быть сопровождающей дамой. Но они так не похожи – с неравной кровью и различным воспитанием. Двумя словами – разные миры.

– Господин…

Еще блуждая по разуму, Ярис не сразу сообразил, что рядом стоит Вельма, сиделка Малики.

– Больная очнулась, – сказала она чуть слышно.

Раздался скрип ножек стула по паркету.

– Проводите меня к ней, – прозвучал голос Адэра.

***

Ветер стучал в окна крупными каплями дождя. Старики похрапывали в разных углах комнаты – Йола скрутился на пледе возле кровати, Мун развалился в кресле возле двери. Малика прислушивалась к их дыханию и жалела, что отказалась от успокаивающей настойки.

В спальне было темно. Ночник, ранее горевший все ночи напролет, последние дни тушили. Малика уже не вскакивала с криками с кровати при малейшем шуме в коридоре или под окном. Ночные кошмары перестали ее преследовать, они прочно обосновались в воспоминаниях. Она на удивление быстро научилась заталкивать их на дно памяти, вызывая на поверхность светлые дни и милые образы.

Малика мысленно благодарила бывшего наместника, который почти каждый вечер заставлял читать ему законник Ракшады. В то недалекое время она злилась, путаясь в непонятных названиях и мудреных именах, но беспрекословно подчинялась. Как только окна затягивали серые сумерки, спешила в кабинет, прижимая к себе потертый том. У многих указов озвучивала начало, некоторые дочитывала до середины; наместник отмахивался, и она листала дальше. А законы о наказании женщин – за взгляд, за слово – перечитывала несколько раз, уже лежа в своей постели. Ракшадок либо закапывали по шею в раскаленный песок, либо сбрасывали со скалы в море.

Малика не понимала странную прихоть немощного человека – интересоваться законами и историей Ракшады. Этого не понимала и сейчас. Но неизменно в молитве перед сном припоминала имя наместника, отводя ему роль спасителя. И пусть ее не сбросили в море, как приказал воин, а подвергли жестоким мукам, но, промолчав, она могла уже быть чьей-то наложницей в далекой и дикой Ракшаде.

Малика поворочалась в кровати, прислушалась к утихающему дыханию Йола. Старик с трудом переносил сухой воздух и ночами громко хрипел. Дождь за окном и долгожданная прохлада сегодня успокоили его утомленную грудь. Хрип плавно перетек в сопение, и вскоре над стариком повисла тишина. Чего нельзя было сказать о Муне. Захлебнувшись храпом, он частенько выплевывал какое-нибудь дедовское ругательство и вновь забывался сном.

Малика подоткнула себе под спину подушку, посмотрела на затуманенное дождем окно. Мысли понеслись, как шустрые ящерицы, отгоняя сон и заставляя заново пережить последние дни.

Две недели назад, когда Малика пришла в себя, первым человеком, кого она увидела, была дремавшая в кресле белокурая девушка в белоснежном платье. И первое, что пришло на ум – ангел. Запомнился испуганный и в то же время радостный взор голубых, как весеннее небо, глаз. Ангел выпорхнул из спальни, и из коридора донеслись торопливые, совсем не ангельские шаги.

В комнату вошел маркиз Ларе. Малика его узнала – на приеме в замке Адэра он единственный смотрел на нее прямо. Маркиз притронулся к ее лбу, взял за запястье, принялся считать пульс. Из-за его плеча вынырнули Мун и Йола. Бедные старики... Мун упал на колени. Прижался к руке шероховатыми губами и расплакался. Йола прикоснулся к ее подбородку. Ноющая боль стихла, будто перетекла в острые пальцы старца.

Вдруг ее окутало облако нежности – это Вилар. Золотистые глаза влажно блестели, губы, растягиваясь в улыбке, подрагивали. И тотчас в тело впились колючки – за спиной маркиза возвышался правитель. Малика почувствовала исходивший от него страх.

Адэр выставил всех за дверь. Немного помолчал, взирая в сторону. Произнес: «О том, что я был в плену, никто не должен знать». Помедлив, добавил: «Расскажешь старикам о ракшадах». И ушел.

Адэр и Вилар уехали в тот же вечер, и сразу вернулись рези в груди. Порой казалось, что сердце скручивается как тряпка в руках прачки. Иногда трепыхалось, точно бабочка в сачке. И все чаще вытягивалось в тонкие, звенящие нестерпимой болью струны. Малика догадывалась: как только она приедет в замок, страдания прекратятся.

Старики ни на секунду не покидали ее комнату. Мун развлекал веселыми рассказами и выдуманными историями. Йола следил за выполнением предписаний доктора Ларе и лично от себя добавил массаж и непонятные утомительные упражнения.

Каждое утро, осматривая Малику, доктор приходил в замешательство. Она понимала, чем вызвана его растерянность, и боялась вопросов, на которые отвечать не хотелось. Зачем ему знать, что моруны выздоравливают намного быстрее, чем обычные люди, и быстрее восстанавливают силы?

Слава Богу, маркиз не спрашивал. Обрабатывая рубец на плече, раны на губах и переносице, рассказывал об изобретенной им уникальной мази, способствующей быстрому избавлению от различного рода дефектов кожи. Но ее не волновало: исчезнут ли шрамы, вернет ли кожа бронзовый оттенок, примут ли губы и овал лица привычные очертания. Главное, что она дышит.

Еще недавно Малика находилась словно в полудреме. Читая книги и переписывая истории из архива, жила чужой жизнью. С появлением Адэра и Вилара с глаз слетела поволока сна – оказывается, можно прислушиваться к своему сердцу и разуму, а не питаться чужими мыслями; можно идти вперед, а не стоять за чьей-то спиной; можно высказывать мнение, а не молчать.

Общение с молодыми, сильными людьми – в отличие от болтовни с седыми и тщедушными обитателями замка – привнесло в дни иной оттенок неба, новый аромат воздуха и ранее неизведанное состояние души.

Малика села на край постели – закружилась голова. Подождала, пока прояснится сознание. Опустила ноги на прохладный пол. Медленно сползла с перины. Несколько глубоких вздохов, как учил Йола, и шаг вперед. Шаг, еще один, еще… а вот и окно.

Малика слушала дождь и знала, что старики проснулись.

– Плохая я нынче помощница, – произнесла она.

Мун приблизился, обнял ее:

– Ничего, доченька. Скоро будешь бегать.

Она повернулась к старику, уткнулась лбом в острое плечо:

– Прости.

Мун погладил ее по голове:

– Девочка моя… Мне не за что тебя прощать.

– Не надо было продавать дом. Куда мы с тобой пойдем?

– Йола зовет к ориентам. Знаю, море быстро поднимет тебя на ноги. Но к ним пойти не получится.

– Почему?

– Правитель прислал за нами машину. Как только маркиз Ларе разрешит, мы вернемся в замок.

– В замок,– эхом повторила Малика и еще сильнее прижалась к Муну. – Я соскучилась по своей комнате.

– Я тоже, милая.

– В парке маркиза есть дуб?

– Дуб? Зачем тебе дуб?

– Хочу обнять его. Так же крепко, как тебя. Или березу.

Мун прикоснулся губами к ее лбу:

– Девочка, ты бредишь.

– Да, это бред, – тихо промолвила Малика. Немного помолчала, слушая биение сердца старика, и вновь прошептала: – Пахнет дубовой листвой. Отведи меня в парк.

– Сейчас ночь и дождь.

– Мне очень надо.

Из-за спины Муна вынырнул Йола, накинул на Малику одеяло:

– Раз надо, идем.

***

Ночная и дневная смены в полном составе, охрана прииска и конторские служащие томились в очереди возле крыльца проходной. Глядя на пустой стул, на котором уже должен сидеть кассир, на пустой стол, на котором уже должен лежать мешочек с зарплатой за неделю, люди мрачнели. Высказывались предположения, что жалованья им не видать как своих ушей – начальник под арестом, его дом и имущество конфискованы, а семейство ютится у родственников. И, словно впитывая в себя невыносимо горькие мысли и разъедающие сердце слова, лазурное небо над прииском сгущалось в грязную синеву, перетекало в свинцовые тучи и грозило обрушиться ливнем на многострадальные головы.