Опять вопросы и вопросы, и никаких ответов. Но самый главный из них – имеет ли это дерево хоть какое-то отношение к произошедшему со мной? Иначе я потрачу время на бесполезные изыскания и не продвинусь в нужном мне направлении.

Мы возвращались через уже знакомую мне деревню. Теперь отношение ко мне было совершенно противоположным. Все встречные кланялись в пояс, желали здравствовать и искренне радовались. Некоторые подходили, чтобы задать тревожащие их вопросы о здоровье.

– Здоровьишка вам, барышня, тутова вот болит, – тыкнул мужичок в левое подреберье, – и в пот холодный бросает.

– Пусть супружница твоя заварит сосновые почки. Если нет, то пикульник, эту траву ещё медовиком называют. Пить надобно две седмицы в течении дня, а горячительного нельзя.

Лицо мужчины скривилось от услышанного, как от боли, но он поклонился и поблагодарил, освободив место следующей просительнице.

Дородная крестьянка придерживала за ухо малолетнего сорванца. Тут даже спрашивать ничего не надо было. Губа была рассечена, и немного свисала на подбородок. Мария, увидев подобное, попыталась устроить обморок.

– Мари, даже не вздумай! – прошипела я, схватив бабушку за рукав амазонки.

Она взяла себя в руки и с трудом отвернулась, стараясь даже не смотреть в сторону ребёнка. Мне пришлось быстренько спешиться и отвязать лекарскую сумочку, которая теперь всегда была при мне.

По моей просьбе принесли чистой колодезной воды, и я занялась поврежденным мальцом. Всё это проходило под заботливые, но весьма злые причитания матери пациента. Пострелёнок упал с дерева, куда залез с друзьями за какими-то яйцами, неудачно оступился, и напоровшись лицом на сук, свалился.

– Хорошо хоть шею не сломал при падении, – такой вариант тоже был вполне возможен.

Встревоженная мать всхлипнула, и так посмотрела на сына, что тот сжался. Кого-то сегодня приголубят хворостиной в воспитательных целях.

Больше никаких экстренных случаев в деревне, не было, и мы спокойно отправились обратно в имение.

Обед прошёл как обычно, и время до ужина мы проводили в гостиной. «Бабушка» за своим любимым вышиванием, я играла с Непоседой, так назвала спасённого котёнка. Мария же читала нам в слух "Микромегас" Вольтера[49]:

«– Расскажите, сколько органов чувств у людей вашей планеты, – спросил путешественник.

– У нас их семьдесят два, – отвечал академик, – и мы постоянно жалуемся на то, что этого слишком мало.

– Мы одарены примерно тысячей чувств и всё-таки в нас всегда остаётся беспокойство, что мы ничтожны и есть существа, превосходящие нас, – заметил Микромегас.

– Сколько вы живёте? – был следующий его вопрос.

– Увы, мы живём очень мало, всего лишь пятнадцать тысяч лет. Наше существование не более чем точка, наш век – мгновение. Едва начинаешь познавать мир, как, ещё раньше, чем приходит опыт, является смерть.

– Это совсем как у нас, – вздохнул великан. – Если бы вы не были философом, – продолжал он, – я побоялся бы огорчить вас, сообщив, что наша жизнь в семьсот раз длиннее вашей; но когда наступает смерть, то прожили ли вы вечность или один день – решительно все равно.»

Это произведение чем-то напоминало мне «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта[50]. Тут тоже затрагивался вопрос разницы роста, как разницы мировоззрений. Два великих сатирика прошлого века отмечают глубокие философские вопросы бытия, используя для этого гипертрофированные примеры.

Но меня, как врача, беспокоил другой вопрос… строение тела и внутренних органов «путешественника». Ведь по сюжету, герои попадают на Землю. А рост одного из них оказался сто двадцать тысяч футов. Как? Как он мог выжить у нас?

Ведь благодаря Флорентийским фонтанам, где вода не хотела подниматься выше десяти метров, почти двести лет назад был изобретен барометр. Атмосферное давление давно не секрет. Как при таком росте он мог дышать и выдерживать огромное давление?

Но если отрешиться от медицинских особенностей… Я никогда не задумывалась о том, есть ли жизнь на других планетах, и тем более, какая она. Насколько же велико человеческое воображение, способное придумать такое. Придумать целый мир, новые расы, их философию. Вдохнуть жизнь в придуманный образ посредством собственных помыслов.

Хотя, многие писатели предвосхищали собственный век. К примеру, Чернышевский [51]в своём романе «Что делать?» описывает «электрическое освещение» во дворцах будущего.

Что же говорить о моём современнике, сочинения Жюля Верна[52] потрясали воображения: «Путешествие к центру Земли» о тайнах полой планеты; «С Земли на Луну» где в отличие от Эдгара По[53], герои которого попадали на Луну сказочным образом, в этом романе описывалась вся механика будущего путешествия; «Двадцать тысяч льё под водой» о приключениях капитана Немо на построенной им технологическом чуде – подводной лодке «Наутилус».

Эти произведения представляли собой что-то невероятное. Они просто завораживали.

В нашем доме всегда была отличная библиотека. В своём времени, я зачитывалась «Детьми капитана Гранта». Отслеживала их путешествие по картам. Мечтала, что однажды сама смогу объехать вокруг света.

Но так случилось, медицина заняла главенствующее место в моей жизни. Изменились желания и приоритеты. Поездка в Лондон за дипломом, стала привлекательнее, чем морской вояж по экзотическим странам и приключения с аборигенами и сокровищами.

Мучение моё продлилось не долго. Через два дня мы с дедушкой всё-таки увиделись. Конечно, совершенно не так как мне бы хотелось. Ведь я планировала его тщательнейшим образом расспросить. Что было совершенно невозможно при таком скоплении народа.

Встреча произошла на обеде в доме Голынских. Иван Осипович не часто устраивал званные вечера, поэтому не явится было совершенно не comme il faut[54].

Усадьба Могилёвского предводителя дворянства поражала своим размахом. Длинный двухэтажный дом, с небольшими башенками и круглыми эркерами по бокам от монументального входа с римскими колоннами. По центру главная лестница, расходившаяся на две ветви, украшенная по балясинам витыми цветами. Покои в гостевом крыле, были хоть и красивы, но обставлены весьма просто.

Добирались мы до имения Ивана Осиповича почти два часа. По этой причине, одевались к обеду уже в предоставленной нам комнате. Степанида привычно накрутила нам причёски, и сейчас занималась «бабушкой».

Я с Марией стояла возле зеркала, и всё больше изумлялась. Мы были невероятно похожи. Обычно, я по привычке, плотно собирала волосы, в больнице строго относились к этому. Но сейчас, машинально, Степанида сделала нам почти идентичные причёски, с обрамляющими лицо кудряшками. Платья наши были близки по цвету, и мы выглядели практически близнецами. Думаю, нас никто и не различит.

Екатерина Петровна тоже с интересом нас разглядывала. Улыбка притаилась в уголках её губ. Она выглядела довольной, хотя и немного грустной.

Именно сейчас, вглядываясь в зеркало, я осознала, почему «бабушка» даже не усомнилась в моём родстве, при нашей первой встрече.

Гости постепенно собирались в большой, ярко освещённой зале. Мы с Марией устроились рядом с «бабушкой» на диванчике и тихо переговаривались, вызывая у всех, обративших на нас внимание живой интерес.

Многие, не доверяя глазам, подходили к нам поздороваться, перебрасывались с Екатериной Петровной несколькими ничего не значащими фразами и удалялись в глубь зала, что-то обсуждая между собой. Если ничего неожиданного не произойдёт, мы станем самыми обсуждаемыми сегодня девицами. Надеюсь, местные прелестницы этого не допустят и смогут перетянуть на себя это навязчивое внимание.