Встав боком ко мне, и делая вид, что рассматривает вид за окном тихо спросил:

– Вы так смотрели на него. Думали просить никогда не стреляться на дуэли?

– Как вы узнали?

– Это первое что приходит на ум, когда узнаёшь, с кем именно ты столкнулся. Но думаю, сказанное сейчас ничего не изменит. Хотя, если мы поддержим знакомство с этой семьёй и будем здравы в нужное время… – он загадочно мне улыбнулся.

Общественные бани откроются только к вечернему звону и нам заказали женский номер по высшему разряду. Поэтому мы с «бабушкой» решили, что только немного перекусим, а уже вечером нормально поужинаем. Дорожная усталость брала своё.

Сам же Рубановский исчез, занявшись своими дела, и обещал навестить нас завтра.

Утро выдалось сумбурным. После лёгкого завтрака мне хотелось пройтись, но дождь испортил все планы. Пришлось вызывать извозчика.

Вскорости мы подъехали к большому двухэтажному зданию академии. Украшенное портиком и колоннами, оно смотрелось весьма помпезно. Слева находился небольшой парк, пока пустующий. В моё время на этом месте напротив входа стоял памятник Виллие. Достаточно монументальный, он почти достигал крыши.

Первым нас принял странный клерк. Он со всяким почтением проводил в деканат. Приведя в небольшой кабинет, даже предложил «бабушке» чаю. Но выяснив вопрос, из-за которого мы прибыли… оставил нас одних весьма надолго. Через некоторое время в комнату стали заглядывать и шушукаться, оставаясь за чуть прикрытой дверью какие-то люди.

Наконец она открылась полностью и в помещение зашёл высокий, подтянутый мужчина, лет сорока и представился Иваном Фёдоровичем Бушем. Поведение и одежда выдавали в нём немца, хотя по-русски он говорил совершенно без акцента.

Герр Буш оказался заведующим кафедрой хирургии и был очень удивлён моим запросом. Пришлось повторить рассказ о Гёттингенском университете и профессоре Гимли. Иван Фёдорович (а вернее Иоганн Фридрих) был очень впечатлён, но опасался, что без разрешения Якова Васильевича[88] ни о какой экзаменации речи идти не могло.

Следовало составить письменное прошение и ждать. Но судя по выражению его лица, дело было совершенно бесперспективным. На мою просьбу предоставить мне всё необходимое для написания… меня вежливо попросили заняться этим где-нибудь в другом месте. А попросту – удалиться. В коридоре на нас глазели все.

К тому моменту, как вышли из академии, дождь прекратился, и мы пешком направились к гостинице, решив, что променад немного меня успокоит.

Дорогой Екатерина Петровна сетовала на то, что изначально считала моё врачевательство блажью, но понаблюдав какое-то время за выражением моим лица, неожиданно сменила направление разговора. «Бабушка» предложила писать не Виллие, а самой вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. Открыла же она Смольный институт, да Повивальный при «императорской родильне». Её Императорское Величество уж точно должна с пониманием и поддержкой отнестись к моей проблеме.

Екатерина Петровна повела меня на Невский «немного развеяться». Проспект был довольно многолюден, хотя чаще всего мы встречали военных. Огромный комплекс только что построенного Казанского Собора надолго привлёк наше внимание. «Бабушка» предложила мне посетить лютеранскую церковь Петра и Павла, которая располагалась тут же. На Невском вообще было довольно много церквей различных конфессий.

Договорившись, что схожу туда в воскресенье, попросила вернуться в гостиницу. Мне не терпелось всё-таки написать прошения… всем, кому смогу.

В Демутовском оказалось, что Павел Матвеевич уже нас ожидает, расположившись в ресторации, на первом этаже трактира. Он сидел в компании нашего нового знакомого – Василия Львовича.

Пересказ нашей утренней поездки не занял у Екатерины Петровны много времени. И хотя мы с интересом смотрели на господина Рубановского, ожидая его мнения, неожиданно нам ответил поэт.

– Дорогая баронесса, лично я вижу даже двух особ, к которым можно обратиться с прошением о помощи. Первым, я думаю, стоит посетить графа Разумовского, Андрея Кирилловича. Я возил к нему племянника на приёмный экзамен для поступления в лицей. Граф сейчас является министром народного просвещения. Думаю, вам стоит попробовать попасть к нему на приём по вашему вопросу.

Увидев непонимание на наших лицах, Василий Львович пояснил:

– Насколько я знаю, в прошлом году Медицинская Академия перешла в ведение Министерства Народного Просвещения. О, сколько было пересудов…

– Вы думаете в прошении к графу будет толк? – спросила «бабушка».

– Андрей Кириллович весьма просвещённый человек. Известный дипломат. Был посланником ко многим дворам. Считаю, образованная женщина найдет у него поддержку и понимание. Тем более первая на избранном поприще.

– Кто же вторая особа? – спросил Павел Матвеевич.

– Княгиня Долгорукова, Екатерина Фёдоровна[89]. Мы с ней давно знакомы и в добрых отношениях. Даже встречались в Париже, когда я был там. Могу похлопотать о получении для вас приглашения к ней в дом. Сама императорская чета бывает у них на балах. Полагаю, она сможет передать ваше прошение Марии Фёдоровне. Это будет более вероятно, чем ждать возможности быть принятыми в Елагином дворце.

Данный план всеми был признан возможным к исполнению. Мне же надлежало составить три прошения на разные имена. Господин Рубановский обещался доставить тот, что был на имя Виллие, Василий Львович посетит Разумовского, а то, что предназначалось вдовствующей императрице, я должна буду самолично передать княгине.

На прощание господин Пушкин подарил нам свою книжечку – «Путешествие NN в Париж и Лондон». Миниатюрное издание предназначалось для друзей и было украшено виньеткой с изображением Василия Львовича, сидящего в кресле и внимающего Тальма[90] с книгой в руке. Издание было политически очень вызывающим, так как раскрывало личное знакомство с Наполеоном.

С написанием первого прошения я промучилась более всего. Внушительное количество испорченных листов валялось под столом. Наконец последний вариант меня удовлетворил, и я переписала его набело в трёх экземплярах, подставляя правильные имена в обращении. Теперь оставалось дело за «малым» – встретиться со всеми.

Утром Павел Матвеевич отвез прошение на имя Виллие, а мы в ожидании новостей от Василия Львовича решили прогуляться по Гостиному Двору. Прошлись по Зеркальной линии на Невском. Было много чего интересного, но привлёк парфюмерный ряд, где «бабушка» приобрела для нас с Марией по флакончику французских духов.

После прошлись на Большую Суровскую. Екатерина Петровна решила приобрести мне готовое платье и шляпку. На мой взгляд всё это было очень старомодно. Впрочем, на самом деле так и было. Хоть и выглядело довольно мило.

За всем этим променадом время пролетело очень быстро. Мы решили пообедать в трактире «Палкина», где нам подали: суп «мипотаж натюрень», фаже из ряпчиков «тур тю шу», и на десерт пирожное «крем-бруле». Всю дорогу в гостиницу «бабушка» высказывала возмущение дороговизной столичных ресторанов. Ведь ей пришлось заплатить почти рубль!

По приходу нас ожидала записка от господина Пушкина, что завтра с утра нас ожидает граф в своём доме. А вот новостей от господина Рубановского пока не было.

Особняк министра Народного Просвещения был отделён от набережной Фонтанки большим парадным двором. Насколько я помню, за южным фасадом раскинулся обширный сад, один из красивейших в городе.

Открывший двери дворецкий объявил, что нас ждут, и провёл в небольшой кабинет на первом этаже. В комнате присутствовало двое мужчин, оба достаточно сухощавых, но различных по возрасту. Сидящий за столом был намного старше, напудренный парик прибавлял лета, и на вид ему было не менее шестидесяти. Приятные черты лица сохранили подвижность, а в глазах читался незаурядный ум. Одет он был в тёмно-серый сюртук, из воротника которого виднелся красиво повязанный платок. Тонкие музыкальные пальцы держали в руках документ, который он читал перед нашим приходом.