Макс Кандиль был красив почти невероятно. Настолько, что при виде его Рой Грейс всякий раз поражался. Молодой человек лет двадцати пяти, с обесцвеченными волосами, голубыми глазами и правильными чертами лица выглядел настоящим Адонисом наших дней. Макс вполне мог бы стать топ-моделью или кинозвездой. А он жил в скромном домике на две семьи в пригороде Перли, предпочтя свой так называемый дар карьере. Но даже при такой скромной жизни он мало-помалу превращался в восходящую звезду среди медиумов.

Ни заурядный домик с потолочными балками в псевдотюдоровском стиле, ни аккуратный газон, ни чистенький «смарт» на подъездной дорожке никак не указывали на род занятий их хозяина.

Внутри – по крайней мере, на первом этаже, где только и бывал Грейс, – все было белым: стены, ковры, мебель, продолговатые, устремленные вверх современные скульптуры, картины, даже два кота, рыскавшие по дому, точно миниатюрные гепарды-альбиносы. В резном кресле рококо с белой рамой и белой же атласной обивкой сидел сам медиум – в белых водолазке, джинсах от Келвина Кляйна и кожаных туфлях.

Деликатно прихватив указательным и большим пальцами тонкую фарфоровую чашечку с травяным настоем, экстрасенс манерно растягивал слова:

– Какой у тебя усталый вид, Рой. Много работы?

– Еще раз прости за то, что я так поздно, – сказал Грейс, отпивая глоток кофе, сваренного Кандилем.

– Рой, у духов иные временные рамки, чем у людей. Я не считаю себя рабом часов. Вот, смотри! – Макс поставил чашку, поднял обе руки и закатал рукава, показывая не обремененные никакими приборами запястья. – Видишь?

– Везет тебе!

– Когда речь заходит о времени, мой герой – Оскар Уайльд. Он славился полным отсутствием пунктуальности. Однажды, когда он особенно опоздал на какой-то званый ужин, хозяйка сердито указала на настенные часы и спросила: «Мистер Уайльд, вы хоть понимаете, который час?» А он ответил: «Дорогая моя, умоляю, скажите, откуда этой гнусной машинке знать, что делает великое золотое солнце?»

– Хорошо! – улыбнулся Грейс.

– Что привело тебя ко мне сегодня? Постой, я сам угадаю. Дело как-то связано со свадьбой… Ну как, тепло?

– Макс, за это призов не положено.

Кандиль улыбнулся. Грейс высоко ценил его. Кандиль не всегда попадал в точку, однако процент верных догадок был необычайно высок. По своему богатому опыту Грейс знал: ни один экстрасенс не способен все и всегда угадывать правильно. Поэтому он предпочитал работать с несколькими, иногда сравнивая результаты.

Ни один из знакомых ему медиумов не смог сказать, что случилось с Сэнди, – а он побывал у многих. Сразу после ее исчезновения Рой за несколько месяцев объездил всех экстрасенсов с мало-мальски солидной репутацией. Неоднократно бывал он и у Макса Кандиля. При первой встрече медиум честно признался, что ничего не чувствует – он не способен войти с ней в контакт. По словам Макса, некоторые люди оставляют за собой след – некое подобие шлейфа: тогда воздух или предметы словно вибрируют с определенной частотой. После других не остается ничего. Как будто, говорил Макс, Сэнди никогда и не существовала. Он не мог этого объяснить и не знал, сама ли она замела все следы или кто-то помог. А значит, определить, жива ли она, было невозможно.

Однако, взявшись за поиски Майкла Харрисона, медиум ощутил куда большую определенность. Дотронувшись до браслета, полученного Грейсом от Эшли, он почти сразу брезгливо отдернул руку, как будто обжег пальцы.

– Это не его вещь, – быстро сказал Макс. – Определенно не его!

– Ты уверен? – нахмурился Грейс.

– Да, я абсолютно уверен.

– Браслет дала мне его невеста.

– Тогда задай ей – и себе – вопрос: «зачем?» Эта вещь совершенно точно не принадлежит Майклу Харрисону.

Грейс завернул браслет в платок и осторожно уложил в пакет. Макс Кандиль был человеком эмоциональным и не всегда – далеко не всегда! – оказывался прав. Однако его мнение совпадало с тем, что сказал Гарри Фрейм. Значит, здесь действительно что-то не так.

– А что ты можешь сообщить о Майкле Харрисоне? – спросил Грейс.

Медиум вскочил, вышел из комнаты, на ходу посылая котам воздушные поцелуи, и почти сразу вернулся с бульварной газеткой «Новости мира».

– Моя любимая газета, – объявил он. – Люблю узнавать, кто с кем трахается. Гораздо интереснее политики.

Грейсу и самому нравилось читать «Новости мира», но в данный момент он не собирался признаваться в этой своей слабости.

– Да, наверное, – согласился он.

Медиум пролистнул пару страниц и поднял газету так, чтобы Грейс видел заголовок, под которым красовался снимок Майкла Харрисона. Статья называлась «Охота на беглого жениха».

Некоторое время экстрасенс внимательно разглядывал снимок.

– Смотри-ка, оказывается, здесь цитируют тебя! «Делу об исчезновении Майкла Харрисона придан статус особо тяжкого преступления, – заявил суперинтендент уголовного розыска полиции Суссекса Рой Грейс. – Нам выделены дополнительные силы для прочесывания района, где он предположительно находится…» – Кандиль снова посмотрел на Грейса и сказал: – Майкл Харрисон жив. Точно жив!

– Правда? Где он? Мне нужно его найти – для того-то и потребовалась твоя помощь.

– Я вижу его в тесном и темном помещении.

– Может это быть гроб?

– Не знаю, Рой. Картинка слишком размытая. Видимо, у него осталось совсем мало энергии. – Медиум на несколько секунд закрыл глаза и медленно повернул голову слева направо. – Да, очень мало! У бедняги почти села батарейка.

– Что ты имеешь в виду?

Медиум вновь закрыл глаза.

– Он совсем ослаб.

– Насколько? – забеспокоился Рой.

– Он угасает. Пульс медленный – еле слышный.

Глядя на медиума, Грейс не переставал удивляться. Откуда Макс черпает сведения? Действительно чувствует биополя – или просто гадает по наитию?

– Твое тесное и темное помещение – где оно? В лесу? В городе? На земле или под землей? А может, на воде?

– Не вижу, Рой. Не могу сказать.

– Надолго ли его хватит?

– Ненадолго. И я не знаю, вытянет ли он.

– Понимаешь, какое дело, Майк. Не всем везет одновременно. Странная у нас с тобой складывается ситуация: повезло и мне, и тебе. Но насколько?

Майкл – слабый, дрожащий от лихорадки, почти в полубреду – поднял голову, но толком ничего не разглядел. Все окутывал мрак. Мужской голос был незнакомым и говорил на какой-то странной смеси южнолондонского говорка с австралийским акцентом, глотая окончания и выпаливая слова с бешеной скоростью. Может, это Дэви подражает очередному дурацкому телегерою? Нет, вряд ли. В голове все плыло. Майкл пребывал в полном замешательстве. Где он – в гробу?

Умер?

Голова раскалывалась, в горле пересохло. Он попытался открыть рот, но губы спеклись. По жилам расползался ледяной холод.

Я умер.

– Тебя запихнули в жуткий сырой гроб, ты насквозь промок, у тебя болели суставы… А сейчас ты в теплом и сухом местечке. Ты умирал. Теперь, может быть, и не умрешь. Подчеркиваю: может быть!

Голос растворился во мраке. Майкл тонул, опускался в шахту лифта – вниз, вниз! Стены стремительно мчались вверх. Он попытался позвать кого-нибудь, но губы не шевелились – что-то давило на них. Из глотки вырвался лишь панический всхлип.

Потом снова послышался голос – на сей раз близко, как будто незнакомец тоже был в лифте, рядом.

– Майк, помнишь кошку Шредингера?

Они продолжали спускаться. Сколько тут этажей? Да какая разница?!

– Ты изучал в школе физику?

Кто это? Где он?

– Дэви! – попытался крикнуть Майкл.

Но вышел только сдавленный стон.

– Майк, если бы ты хоть малость петрил в науке, точно слыхал бы о ней. Шредингеровская кошка сидит в ящике, живая и мертвая одновременно. Так же как сейчас ты, друг мой.

Майкл чувствовал, что теряет сознание. Лифт теперь качался на тросах: казалось, он со свистом летит вниз вдоль бесконечной стены мрака. Майкл ощутил тепло, и сквозь сомкнутые веки забрезжило что-то красное. Он открыл глаза, но тут же опять зажмурился, чтобы не ослепнуть от яркого света.