Во всяком случае, он был не готов раньше.

Протезированный и волосатый тоже был очень опытным бойцом. Он прекратил клоунаду, как только на ринге появился соперник, вместо этого принявшись сверлить его взглядом. Сатоши, делая вид, что его не волнует поведение противника, легко подпрыгивал на одном месте, завершая разминку и дожидаясь, пока рефери выйдет с ринга.

— Ты вообще знаешь, из-за чего они насмерть-то? — прошептала Асуми, прижимаясь ко мне.

— Понятия не имею, — качнул головой я, мимоходом отметив, что девушка сидит без лифчика, — Меня это не волнует.

— Как это не волнует? — возмутилась она.

— Меня позвали, как учителя Тоетоми Сатоши. Не как судью.

Оба бойца встали в стойки боком друг к другу, но если Тоетоми продемонстрировал противнику голый торс и напрягшийся бицепс, то волосатый противопоставил ему сталь протезов. Это вызвало глухой ропот от посетителей Огасавары и торжествующие вопли со стороны поклонников инвалида. На мой взгляд это было странным решением, потому что мы, «надевшие черное», куда крепче обычного человека, а роботизированные протезы должны быть более уязвимыми, чем даже обычная плоть и кость, но у волосатого, видимо, были свои мотивы. Тоетоми ничем не выдавал своей озабоченности, лицо бойца было хмурым и сосредоточенным.

Бой начался.

Тоетоми вышел из стойки и отпрыгнул назад, не сводя с противника спокойного, чуть отстраненного взгляда. Тот, недоуменно хлопнув глазами, даже огляделся. Лица людей на трибунах, среди которых почти все были «надевшими черное», выражали такое же недоумение. Протезированный, нахмурившись, начал перемещаться, боком сближаясь с Сатоши, но тот тут же легким шагом принялся оббегать противника, двигаясь вдоль сетки. Вся его манера движения выражала, что пока он бой принимать не намерен. От такого даже Асуми раскрыла рот.

Но быстро пришла в себя, сложив два и два.

— Что ты ему там наговорил⁈ — прошипела она, пихая меня в бок.

— Ничего, — качнул я головой, — Он просто вспомнил, как подрабатывал в юности. В деревне.

Инвалид с боевыми протезами (а ничем иным его конечности быть не могли), продолжил попытки сближения с наматывающим круги Тоетоми, но не мог за ним угнаться. То есть мог, но при этом был бы вынужден выйти из своей защитной стойки, чего волосатый делать ни в коем случае не хотел, только вот до него быстро дошло, что так он скоро выпустит противника в слепую зону. Под ободряющие крики инвалид сменил манеру передвижения, принявшись гоняться за куда более быстрым противником с вытянутой вперед металлической рукой, пальцы которой были угрожающе растопырены.

Сделав еще почти круг, Тоетоми неожиданно споткнулся, упав на подставленные руки. Волосатый метнулся вперед как атакующий кабан или даже носорог, если учесть протез, направленный к противнику, и угрожающий вцепиться тому в плечо… но Сатоши именно этого и добивался. Полуобернувшись, он отбил в бок роботизированную конечность, мешая той за него схватиться, а затем, в том же полуобороте, на инерции, поймал в согнутую в полукольцо руку мохнатую голову своего врага. Резкий короткий рывок «надевшего черное», опершегося спиной на сетку под влиянием туши волосатого, короткий хруст-щелчок, и…

…падение мелко содрогающегося тела на пол арены в полной мертвой тишине.

Бой окончен. Смертью.

— Когда боец постоянно путешествует с места на место, ему часто предлагают подработать в деревнях, — объяснил я Хиракаве, сидящей с раскрытым ртом, — иногда даже в качестве забойщика. Первое правило убийства скота заключается в том, что смерть необходимо принести как можно более внезапным способом, и, желательно, не вводя животное в стресс. Те же правила действуют, если ты бродяжничаешь и решаешь поохотиться на кого-нибудь. Внезапная и эффективная атака приносит ужин чаще всего.

Тоетоми был совершенно не готов к бою насмерть. Он, бывалый уличный боец, ни разу за свою жизнь не выходил на ринг с целью уничтожить своего противника, лишить жизни. Искаженное понимание самой сути конфликта, иллюзия «чести», «доблести», «схватки», оно так сильно въелось в саму природу «надевшего черное», что он попросту не мог воспринять настоящий бой как реальность. Сатоши готовился сражаться по старинке, одолеть противника в привычном режиме, а затем, совершив над собой определенное волевое усилие, убить.

Что могло сработать… но он изначально был лишен покоя и уверенности в себе.

Глядя на решившего коротко поклониться мне бойца, уходящего с арены, я лишь досадливо поморщился. Когда ты учишь человека чему-то полезному, и он тебе благодарен — это приятно. Но когда ты вынужден учить элементарному, самой простой вещи на свете, то получить за это даже такую почесть кажется… ну, излишним.

— Акира, ты монстр, — дрогнувшим голосом буркнула Хиракава, — Давай встречаться?

— Нет.

Хватит c меня социальных ролей, норовящих отхватить один кусок ценного времени за другим.

— Поехали домой. Здесь все интересное кончилось, — заключил я, глядя на служителей арены, закатывающих тело мертвого инвалида на носилки.

— С тобой вроде хотят поговорить, — отметила девушка, выглядывая из-за меня.

— Обойдутся. Я еще успеваю на тренировку к Коджиме.

— О! Я с тобой!

— Хорошо, научишь Мичико не бегать по квартире в трусах.

— Она опять за старое⁈

«Поговорить». Японцы формалисты. Даже такие, как весь увитый мышцами «дикарь», большую часть жизни бегавший по стране пешком. Выйди из шаблонов, удиви, заставь японца импровизировать — а затем лови его на том, чем он никогда в этой жизни не занимался. Ничего особенного. Как говорил Суворов: «удивил — значит победил». В случае с японцами это значит: «удивил — значит уничтожил без потерь».

На обратном пути Асуми непристойностями не страдала, насилуя вместо этого телефон и написывая Мичико. Я лишь заметив имя получателя, достал свою книгу, занявшись куда более полезным и продуктивным занятием, не отвлекаясь на то, как одноклассница бурчит ругательства. Так и добрались до многоэтажки Коджимы, где мне в лифте продемонстрировали эротическую пантомиму надевания лифчика под рубашку. Надо сказать, я слегка удивился, что это вообще возможно.

…ну и испытал немало позитива, всё-таки откровенное поведение синеглазой служит глотком свежего воздуха в этой жизни, насквозь пропитанной культурным кодом, чуждым мне изначально.

Занятия с холодным оружием у Рио проходили весело и познавательно. У нас в наличии был широкий выбор различных колюще-режущих реплик, надаренных главе семейства за его долгую и успешную жизнь, плюс Онивабаши, обладающий весьма широкими познаниями, пусть и теоретическими, во всем этом барахле. Места в пентхаусе тоже хватало, так что мы занимались свободно, пусть и насквозь прикладным образом. Никому, включая беловолосого, не было интересно фехтование как искусство, а вот спастись от удара холодным лезвием, либо использовать его максимально эффективно для одного-двух ударов — другое дело.

Больше всего меня увлекла катана, из-за чего, пусть на короткое время, я и стал объектом насмешек двух великовозрастных оболтусов, позиционирующих себя как ценителей ножей, танто и прочей мелочи, которую сподручно носить с собой, и которую удобно метнуть. Пришлось привести дополнительные аргумент для своей позиции, взяв в руку синай за его середину, а затем сжав до такой степени, что тренировочный меч раскрошился.

— Мне не нужен нож, — пояснил я свои действия замолчавшим шутникам, — Хватит и просто пальцев. Сломать, надорвать, может, даже, проткнуть. А вот катана… я не хуже вашего понимаю, что что это просто длинный нож для тунца, который слегка изменили, чтобы можно было пластать и небронированных людей. Зато он относительно компактный, а мой радиус поражения с ним будет вполне серьезным. А нож мне не нужен.

— В этом есть своя логика, — подумав, кивнул Хайсо, — Да и нам полезно будет, все-таки холодняка на улицах всё больше и больше. А придурки с катанами были, есть и будут.

— Тогда, получается, у нас есть свой придурок с катаной? — ухмыльнулся Рио, — Тренировочный?