Через пять минут дверь в мою комнату отворилась, вошла очень злая и грустная Эна, попробовавшая избить меня свернутой в рулон газетой. Получив по заднице, младшая с негодующим рёвом скрылась в недра дома, а я, наконец, смог заняться нормальными делами.

Одно из речей Коджимы Рио: «Красивые девки привыкли, что их все облизывают. Они, Акира, буквально живут и дышат авансами, забывают, что значит существовать без них. Каждый дурачок, лелеющий мысль засадить свой член в их слизистую дырку, дает таким девкам что-то, позволяющее им чувствовать себя королевой положения. Не от одного дурачка, а от десятков, сотен, тысяч, делающих их королевами. Выбирающими, позволяющими, соглашающимися и отвергающими. Но если их выбить из этой роли, раздеть, смыть макияж, поставить к зеркалу в ряд с такими же как она, то ты удивишься, как мало останется от „королевы“. Просто дрожащая растерянная девочка, чья суть была в выигрышном образе, которого ты её лишил. Только в нем, и больше ни в чем. Красота — страшная сила, она пожирает даже собственных носительниц»

Я всегда внимательно слушал то, что говорил мне Коджима, не столько из-за того, что желал разобраться в парадоксе женщин и их логики, сколько нуждаясь в средствах по их отпугиванию. Казалось бы, чего проще? Ударь одну кулаком в лицо и всё, тебя будут обходить десятой дорогой, но мы, увы, в цивилизации, где очень много чего протоколируется. Поэтому приходится усложнять даже такие третьестепенные вещи.

Отправившись на следующий день в город, я ничуть не удивился, когда около только что отошедшего от дома меня остановилась красная «мазда». Автоматический стеклоподъемник принялся за работу, опуская слегка затонированное стекло, и я через пару секунд любовался на увитую рыжими кудрями физиономию Сахаровой. Без всякого восторга.

— Кажется, я выразился тогда более чем конкретно, — мрачно уронил я, глядя в ярко-зеленые глаза русской.

Та тут же сморщилась, как будто ей подсунули погрызть лимон.

— Я тебя поняла, — фыркнула она, — Есть деловой разговор. После того, как ты очень мило со мной обошёлся, я решила тряхнуть стариной и полезла в местные расклады. Узнала о том, что у вас тут творится. Поняла, что ты не шутил насчет Хиккокио, обнаружила посты, в которых говорят, что пропали еще четверо хакеров, включая и тебя, а еще пятеро, куда жиже и ниже, начали вести себя странно. Здесь творится какая-то лютая жесть, а я хочу освежить свои навыки. Помоги мне. Не бесплатно.

Почему мне сейчас кажется, что от Киберсойки пахнет Эной Кирью? Причем так густо, как будто бы моя сестра об неё обтёрлась? Но деньги нужны. Пускай я теперь ничего не должен Коджима, но куда потратиться найду.

— Хорошо, — кивнул я, — Вытащу тебя из игнора, поговорим предметно в сети.

— Мы можем начать сейчас. Я подброшу тебя куда нужно.

Очень густой запах. Нет, я не обнюхиваю свою младшую сестру специально, и в данном случае это метафорическое высказывание. Рука малолетней японской сводницы чувствуется слишком хорошо, иначе просто не объяснить чудесной превращение капризной дуры, давным-давно поехавшей на всем японском, в эту бизнес-леди.

— Хорошо, поехали.

— Куда двигать, шеф? — тут же бодро откликнулась девушка, усугубляя мои подозрения.

— Акихабара. И давай перейдем на японский. Тебе в нем требуется больше практики.

— Правда? А все говорят, что я почти идеально разговариваю!

— Это вежливость. Ты каркаешь как ворона со спичкой в заднице. Очень отрывисто и грубо. Видимо, тебе всё прощают за сиськи.

— Хамло!

— … и статус твоей матери.

Ехали мы, перебрасываясь фразами насчет моей будущей подработки. Я выяснял, на каком месте знания крайне одаренной хакерши перестали развиваться, обрывая жалкие попытки рыжей перевести тему. Мне без особой охоты отвечали, так что вскоре я понял — Сахарова провела в больнице длительное время, причем в состоянии, исключающем доступ хотя бы к ноутбуку. Отметив про себя это, я принялся рассказывать девушке о том, с чего ей будет полезно начать.

Так за разговором дорога и прошла.

— Можно с тобой? — поинтересовалась русская, когда я, поблагодарив, был уже готов покинуть машину.

— У тебя так много свободного времени? — поинтересовался я, — Ну, если хочешь, то можно.

Мы остановились на тесной улочке, расположенной вдали от основных артерий Мекки анимешников всего мира. Здесь я и повёл свою спутницу в один непримечательный полуподвал, у которого сидел мрачный небритый тип самой уголовной наружности. Продемонстрировав ему (незаметно от Лены) ухо с черной клипсой, я получил в ответ ленивый кивок, после чего и спустился вместе с Сахаровой вниз.

— Ты куда меня ведешь? — с опаской спросила та, вцепившись мне в плечо для подстраховки.

— Никуда. Я сам иду. А ты напросилась.

— Зануда…

В полуподвале дома был не магазин, а старая швейная мастерская, занимающая весь подвал этого дома. Впрочем, Лене на это стало совершенно плевать, потому как вошли мы в небольшую душную каморку, в которой ничего не было, кроме несколько едва дышащих кресел для ожидания, которые были заняты ожидающими своей очереди клиентами. Тут и произошёл забавный казус — отчаянно рыжая и зеленоглазая русская, находящаяся в самом сердце Токио, неожиданно увидела целую солянку персонажей, каждый из которых легко делал её по оригинальности внешнего вида.

Сухонький старичок японец в мешковато сидящей на нем молодежной куртке со споротой эмблемой какой-то банды, мирно соседствовал с огромным высоким негром в коротких шортах и майке, щеголяющим буйным пучком дредов на голове. Следующей шла высокая плечистая женщина-европейка в офисном наряде, бросающая на негра плотоядные взгляды. Две тихо шушукающиеся школьницы-гяру самого обычного вида, то есть с тоннами косметики и буквально усеянные пластырями и фенечками. Суровый смуглый богатырь с лицом, полностью закрытым татуировками маори. Женщина в глухом наряде и хиджабе.

Ну и мы.

Киберсойка вцепилась в мою руку как краб, пуча глаза на всё это дело. С укором посмотрев на неё, я отошёл с прохода на свободное место, где и встал, достав свою книжку. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь слегка усилившимся шепотом от гяру, обнаружившим рядом с собой нечто яркое, красивое и с сиськами.

Хм, что-то в последнее время я всё чаще перевожу внимание на женские прелести, да и сам иногда не сдерживаю эмоций. Нужно ужесточить самоконтроль.

Очередей тут оказалось две, одна на получение готовой продукции, вторая только на заказ, так что, спустя пятнадцать минут, проводив взглядами старичка, сменившего молодежную куртку на новое, с иголочки, но неброское кимоно, мы с Леной прошли в примерочную, где сухой серьезный японец лет пятидесяти, с измерительным метром на шее, выдал мне четыре заказанных костюма и две пары обуви, а затем встал у двери, скрестив руки на груди с суровым видом. На притулившуюся неподалеку Сахарову он внимания не обращал.

Получить заказ без примерки здесь было нельзя. Никак.

Первой были две школьные формы, совершенно одинаковые на вид. В очередной раз порадовавшись тому, какая у нас, в Аракава-коукоу-гакко, практичная и темная форма, я их померил по очереди. Несколько хай-киков под въедливым взглядом одного из работников мастерской, шпагат медленный и шпагат быстрый, удары руками, кувырок вперед и обратный.

Хорошо. Туфли тоже не подкачали, сидели на ноге как влитые. Они были похожи на обычную неяркую кожаную обувь, но самой кожи там не было ни грамма, сплошь армированная синтетика, позволяющая этой обуви вынести куда больше неприятностей, чем обычный человек мог бы ей доставить. То же самое касалось и одежды. Всё, что шили в этой мастерской, было чрезвычайно прочным и выносливым. За тем сюда и шли.

С еще двумя костюмами я не утруждал себя попытками соригинальничать, они целиком и полностью повторяли самый распространенный в Японии стиль одежды «сараримэн». Черная «двойка», белая рубашка, узкий поясной ремень, универсальные туфли. Сюда пригодились бы еще и галстуки, но их в мастерской не шили. Также тут не набивали металлические утяжелители на обувь, не делали перчатки с набойками… зато сообщали в Специальный Комитет обо всех умниках, желающих получить нечто подобное.