Второе крупное племенное объединение — гильзаи или сулейманхейль располагалось практически по всей стране от Кандагара до Кабула. И здесь не все племена признавали безбожную власть, срывающую паранджу с их женщин, оскверняющую мечети и мешающую их связям с родными по ту сторону границы.

Уже в самом начале войны встал вопрос использования представителей среднеазиатских республик в Афганистане.

Три с половиной миллиона таджиков и почти два миллиона узбеков, проживающих в Афганистане, делали эту страну второй родиной для таджикских и узбекских парней, проходивших службу в Советской Армии.

Оторванные от родных очагов, зачастую плохо понимавшие русский язык, ребята вдруг слышали родную речь и встречали земляков, в которых должны были стрелять. Им было непонятно — почему по приказу русского командира он, узбек или таджик, туркмен или киргиз должен стрелять в своих соплеменников.

Дезертирство в таких условиях приняло довольно большой размах. Правда, это касалось лишь ребят — выходцев из сельских районов и горных селений. Узбеки, таджики, киргизы, туркмены воевали в Афганистане также честно, мужественно и смело, как представители других национальностей, более того, они искренне верили, что защищают интересы великой державы, выполняя свой интернациональный долг.

При этом большая часть таджиков и узбеков, проживающих в Афганистане, относилась к советским войскам гораздо лучше воинственных приграничных племен. Большинство из них проживали на севере страны и уже знали обычаи и особенности пришельцев — «шурави».

В Афганистан летом восемьдесят Первого отправилось сразу несколько офицеров ГРУ, прошедших переподготовку в зоне «А». Тогда их было шестеро. Среди них был и молодой капитан Акбар Асанов, только получивший новую четвертую звездочку.

По-разному сложились судьбы шестерых офицеров, по-разному разбросала их судьба по жизни, по-разному выдержали они испытание Афганистаном. Но выдержали все. Все шестеро.

Сейчас, в девяносто пятом, вспоминая о своих товарищах, Айбар вспоминал и то лето восемьдесят первого.

Он содрогнулся, подумав, что случилось самое худшее. Оставив, группу, он вместе с Машковым и Чон Дином поспешил к месту падения Ташмухаммедова. Идти пришлось довольно далеко, минут двадцать.

Раненый уже не стонал. Он лежал на земле, сцепив зубы, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Елагин уже успел вкатить ему обезболивающее.

С первого взгляда Асанов понял, что майор уже вне игры. Наспех перебинтованная нога, предательски проступавшая кровь красноречиво свидетельствовали о самом худшем. Приземляясь в ночной темноте, Ташмухаммедов правильно сориентировался и опустился на кучу веток. Откуда он мог знать, что кустарник лишь предательски маскировал большую скалу. Правая нога при приземлении ударилась об камень и попала в расщелину, между камнями. Парашют дернуло, и майор сломал себе логу. Это был нечастный случай, который мог произойти с кем угодно, но Асанов злился только на себя. Он должен был учесть и этот вариант, выводя группу в утренние часы. Теперь у него был нелегкий выбор. Ташмухаммедов, получивший такое ранение, был нетранспортабелен.

Приходилось решать — сколько человек оставлять с майором на этой поляне — одного или двоих. Один не сумел бы обеспечить надежную охрану и укрытие. Двое оставшихся серьезно подорвали бы шансы всей группы на успешный проход через хребет.

Ташмухаммедов, кажется, понял его сомнения.

— Ну, что, господин, плохи мои дела, — даже в таких условиях он предпочел говорить на фарси, словно их могли услышать в этой глуши.

— Ничего, ничего, — успокаивая скорее себя, произнес Акбар, — мы еще повоюем.

— Нет, господин. Моя работа закончена.

— У тебя ничего страшного, обычный вывих, — Акбар старался не смотреть на окружавших его офицеров.

— Все знаю сам. И о чем думаете тоже знаю. Оставить со мной людей нельзя. Это сорвет операцию, все можем испортить, нужно… — он, не выдержав, все-таки чуть застонал, — бросить меня рядом с каким-нибудь селением.

— Не понял.

— Дайте мою одежду по легенде и оставьте рядом с каким-нибудь селением. В этих местах много узбеков, таджиков. Они всегда помогут. Я же много лет… жил в Кандагаре, все обычаи знаю.

Он снова дернулся и застонал:

— Скажу, приехал с юга, — продолжал Абдулло, — так или иначе они поверят. Я мог упасть и сломать себе ногу рядом с их селением. А я сам потом как-нибудь выберусь. Иначе нельзя.

Асанов задумался. Кажется, Абдулло нашел правильный выход.

— Может, мы понесем тебя в селение сами, — предположил Акбар, — Рахимов и Чон Дин вполне могли быть твоими спутниками.

— Это вызовет подозрение, — возразил Ташмухаммедов, — им могут не поверить.

— Но ты не сможешь сделать даже пяти шагов, — не выдержал Асанов, — этот вариант не подходит.

— Значит, буду ползти, — сумел улыбнуться Ташмухаммедов, — ничего страшного.

— Отставить разговоры, — поднялся генерал, — предложение верное, но исполнение неправильное. Ничего, потом наверстаем упущенное. Чон Дин, — обратился он к капитану, — вернись и сообщи, что вдвоем с Рахимовым вы идете в соседний кишлак, — он говорил теперь на пушту, который знал Чон Дин, — пусть подготовят одежду и для Абдулло, — показал он на лежавшего майора.

Капитан, кивнув, быстро исчез в темноте. — Давайте его поднимем, — предложил Акбар. Несмотря на все предосторожности, Абдулло продолжал стонать. Елагин и Машков, стараясь не делать резких движений, попытались поднять Ташмухаммедова, но любое движение причиняло раненому страшную боль.

Наконец удалось поднять Абдулло, держа практически его на весу.

— Здоровой ногой помогать сможешь? — спросил Акбар.

— Постараюсь, — пробормотал майор. Но, сделав буквально один шаг, скорее прыжок, он застонал.

— Несите его парашют, — распорядился наконец генерал.

Елагин бросился резать парашют. Через несколько минут, погрузив Ташмухаммедова на отрезанную часть его собственного парашюта, они отправились к месту сбора группы.

На этот раз идти — пришлось более получаса. Уже начинало рассветать, когда они, утомленные и запыхавшиеся, вышли к месту назначения.

Рахимов и Чон Дин уже переодевались в традиционную, для живущих на границе киргизов, одежду. Падерина достала и приготовила пуштунский наряд для Абдулло. Семенов, рекомендованный Затонским, как офицер, разбиравшийся в медицине, осмотрел ногу Ташмухаммедова, обработал ее каким-то средством, тщательно перебинтовал, затем чуть отошел к камням.

— Можно к вам обратиться? — позвал он генерала.

— Конечно, — Акбар шагнул в темноту.

— Он очень плох, — пробормотал Семенов, — открытый перелом, может начаться гангрена в любой момент. Его нельзя никуда уносить.

— Уверен?

— Я по своей профессии врач, — тихо сказал Семенов, — просто потом перешел в разведку.

— Что делать?

— Нести Никуда нельзя. Нужно вызывать вертолеты.

По традиции в этих горах не летали в одиночку даже вертолеты.

— Другого выхода нет, — посмотрел Акбар в глаза Семенова.

— Нет, — твердо ответил майор, — и как можно быстрее.

— Ладно, — Акбар вернулся к группе.

Падерина, уловив что-то в его взгляде, отвернулась.

Солнце уже показалось на горизонте.

— Значит, так, — распорядился генерал, — мы уходим вшестером. Здесь остаются Рахимов и Чон Дин. Вызываем вертолеты. Когда они прилетят, мы будем уже далеко. Маршрут вы знаете, постарайтесь нас догнать. Раненого отправите домой. Вопросы есть?

Все ошеломленно молчали.

— Есть, — хрипло произнес сам Ташмухаммедов, — вертолет не должен здесь садиться.

— Это уже не подлежит обсуждению, — покачал головой Асанов, — вызываем вертолеты, — повторил он. — Капитан Борзунов, выполняйте, передайте наше сообщение о помощи.

Падерина подошла к Асанову.

— Он не разрешит, — убежденно сказала она, — давайте отправим его в соседнее селение.

— Детский сад кончился, — разозлился Акбар, — у него открытый перелом ноги. Вы хотите, чтобы у него началась гангрена?