И здесь наступил предел их везению. Одной из мин их все-таки накрыло. И когда встревоженный Асанов поднял голову, он услышал сдавленный крик и, едва взглянув на Падерину, отвернулся, ее левая нога была в крови и сквозь разорванную кожу отчетливо виднелась сломанная кость. Она не кричала, не плакала, только сильно побледнела и почему-то быстро достала свой пистолет, поднося его к виску. Асанов, успевший выбить его из рук, дал ей сильную пощечину. И только тогда она заплакала.

А потом Чон Дин, тоже увидевший это ранение и заметивший, как наступают сверху бандиты, чтобы в последней отчаянной попытке взять хоть одного офицера живым, сам предложил остаться. Спорить было нельзя, и Асанову оставалось только кивнуть головой, обняв на прощание своего капитана. А потом пять километров через горы он тащил Катю Падерину на себе. Тащил, выбиваясь из сил, зная, что ни при каких обстоятельствах не бросит ее.

И позади слышались выстрелы. И шел неравный бой одного человека с целой группой наседавших на него бандитов. И только когда Асанов подошел к границе он услышал как прекратился последний бой капитана Чон Дина. Единственное, что мог сделать перед своим уходом генерал, единственное, чем они наградили своего офицера, был молчаливый кивок на вопрос Чон Дина.

— Мы все сделали правильно?

Конечно, Асанов не имел права даже отвечать на этот вопрос, но бывают случаи, когда можно нарушать самые большие секреты в мире. И он просто кивнул головой. И впервые за все время их экспедиции Чон Дин широко улыбнулся. Словно понял за пять минут до своей смерти весь замысел операции и героическую роль каждого из офицеров, участвовавших в этой экспедиции.

Труп его не был найден, но в горах еще долго рассказывали о маленьком киргизе, перебившем в горах большой отряд контрабандистов. Некоторые считали, что он был человеком Алимурата, некоторые даже говорили, что он был послан из Пакистана.

А Асанов вышел на границу, унося почти бесчувственную от боли Падерину, и только спустя три дня узнал, что левую ногу молодой женщины спасти не удалось и она стала инвалидом. В разгромленном длительной гражданской войной Душанбе не было ни хороших врачей, ни нужных лекарств. Началась гангрена и врачам пришлось пойти на ампутацию, чтобы спасти жизнь молодой женщины.

А первая группа — Рахимов, Семенов, Борзунов вышла почти без приключений, если не считать легкое ранение Семенова, прикрывавшего собой командира группы.

Еще через два месяца появился секретный Указ Президента, нигде не публикуемый, никем не читаемый. В нем орденами награждались все члены группы Асанова, из которых трое получили их посмертно. А через несколько дней пришло сообщение из Душанбе, что границу перешел Абдулло Ташмухаммедов.

Захваченного Кречетова привезли в лагерь Нуруллы. Врач, осмотревший его, заявил, что он будет жить, хотя получил новое ранение в голову. Обрадованный Корнер приказал, не дожидаясь утра, грузить полковника в машину и вылетел почти сразу, даже не попрощавшись с Нуруллой, которого он так ненавидел.

На базе Кречетову перевязали рану, сделали укол. Но база Нуруллы была всего лишь походным лагерем. А вот на станции, уже в Пакистане, к нему был вызван специальный врач из Исламабада, который, осмотрев больного, категорически заявил, что тому нужен просто покой и хороший сон. И пока полковник Кречетов отсыпался в своей комнате, находясь под строгим надзором двоих охранников, Беннет и Корнер играли в шахматы, а Мосс, счастливый от благополучного разрешения операции, ходил между ними.

— Это здорово, — повторял он все время, — это действительио здорово. Вы сумели вырвать его из рук команды смертников, лучших «коммандос» КГБ.

— КГБ уже давно нет, — возразил Корнер, глядя на доску, — там сейчас СВР и ФСК.

— Какая разница, — отмахнулся Мосс, — все равно КГБ. Видимо, этот полковник был дня них очень важен, раз они пошли на такой шаг.

— С этим я, пожалуй, соглашусь, — произнес Корнер, передвигая фигуру, — он действительно для них представляет какую-то исключительную ценность. Они пошли просто на беспрецедентные меры, чтобы его освободить.

— Да, — согласился Беннет, — а потом как-то глупо его оставили.

— Что вы хотите сказать? — насторожился Мосс. — Думаете, он два раза сам сдавался в плен?

— Конечно, нет, — сразу ответил Беннет, — в первом случае он вообще спасся чудом. Взорвался вертолет, а его выбросило взрывной волной на камни. Хорошо еще не разбился, а лишь повредил себе ноту. А во втором у него было столько крови, что некоторые люди Нуруллы даже решили, что он мертв. С этим все ясно. Непонятно другое — зачем понадобилось выбрасывать целую группу смертников, чтобы освободить полковника и без того возвращающегося домой. Может, они боялись, что мы узнаем нечто такое, что заставит Нуруллу отложить обмен.

— Об этом я все время думаю, — согласился Корнер, — и вы правы. Этот Кречетов не тот, за кого он себя выдает. А наша главная задача — узнать, что за игру затеяли русские и кто такой этот полковник Кречетов.

— А с нападением на станцию все ясно? — уточнил Мосс.

— Практически, да. Это были конкурирующие с Нуруллой бандиты. Они решили убрать покровителей Нуруллы, чтобы затем расправиться и с ним самим. Вообще нужно издать положение, запрещающее нашим офицерам контакты с любыми уголовными элементами. От них одни неприятности. Достаточно было полковнику Оливеру Норту продать иранцам оружие через контрас, которые никак не могли сохранить такую сделку в тайне, как скандал получился грандиозным. Теперь будет похожий скандал из-за этого нападения.

— Но мы ни в чем не виноваты, — возразил Мосс, — нам приказывали налаживать контакты с представителями оппозиции, что мы и делали. Разве наша вина, что среди них так много контрабандистов, уголовников, подонков, проходимцев. Это, скорее, вина руководителей отдела, одобряющих наши тесные связи с людьми Нуруллы.

— Мне это известно, — кивнул Корнер, — именно поэтому по возвращении я поставлю этот вопрос прежде всего. Куда идут наши деньги? На помощь каким группам и каким силам? Здесь много неясного и еще больше неизвестного. Нужно кончать с такой практикой. Пора отказываться от стереотипов мышления.

— Думаю, про нападение никто не узнает, — негромко произнес Беннет, продвигая вперед своего ферзя, — это слишком невыгодно нашему начальству. Получается, что мы поддерживаем одних контрабандистов в пику другим. А это очень некрасиво. И поэтому трупы офицеров торжественно похоронят, а о нападении никто и не захочет вспоминать.

— Вы сегодня какой-то мрачный, — не выдержал Корнер, — словно мы провалили всю операцию.

— Этого мы еще пока не знаем, — пророчески произнес Беннет.

— Нам нужно будет поговорить с нашим пленным, — решил Корнер, — он не должен догадываться, что находится в Пакистане. Пусть думает, что он по-прежнему в Афганистане. Вы, Беннет, должны будете сыграть роль афганца, допросив его.

— Мне кажется, это не совсем верно, — не выдержал Беннет.

— Почему?

— Он должен понимать, что находится у нас. Только при таком раскладе он будет что-то говорить. Иначе мы ничего от него не добьемся. Афганским бандитам, которыми он был захвачен, ничего не стоит, узнав о его истинной стоимости, просто поднять на него цену. Здесь нужно действовать деликатнее.

В этот момент в комнату вошел Гарри Блант с текстом телеграммы для Беннета.

— Вам срочное сообщение, — доложил он.

— Что там? — недовольно спросил Беннет.

— Прочтите.

— Установлено, — начал читать Блант, — что полковник Кречетов является одним из ведущих специалистов Службы внешней разведки России. Все утверждения о его принадлежности к пограничной охране фальсифицированы.

— Спасибо, идите, — Беннет взглянул на Корнера.

Тот от неожиданности даже укусил ладонь, зажатую в руке.

— Теперь все ясно, — выдохнул он. — Значит, вы захватили старшего офицера русской разведки, — обрадовался Мосс, сразу понявший, как выгодно можно использовать эту неожиданную победу, обещавшую ему новое повышение по службе.