После нудного и утомительного, но при этом совершенно бессодержательного разговора с министром малых рас мой следующий визит к военному министру оказался приятным сюрпризом, поскольку беседа была прямой и откровенной. Я ожидал увидеть на столь важном посту пожилого солидного человека, закаленного в сражениях монгола. Однако, к великому моему удивлению, он был хань, а не монгол. К тому же господин Чао Менг Фу показался мне слишком молодым для такой ответственной должности.

— Это оттого, что монголы не нуждаются в военном министре, — жизнерадостно пояснил он, подбрасывая одной рукой шарик из слоновой кости. — Вести войну для них так же естественно, как для нас с вами заниматься jiao-gou с женщиной, и, может быть, они достигли в этом большего мастерства, чем в jiao-gou. Как вы считаете?

— Возможно, — не стал спорить я. — Министр Чао, я был бы вам очень благодарен, если бы вы рассказали…

— Пожалуйста, старший брат, — ответил он, подняв руку, в которой держал шарик из слоновой кости, — не спрашивайте меня о войне. Я абсолютно ничего в этом не смыслю. Вот если вы попросите совета, как заниматься jiao-gou…

Я посмотрел на министра. Вот уже в третий раз он использовал это слегка вульгарное выражение. Чао Менг Фу ответил мне безмятежным взглядом, сжимая и вертя в правой руке все тот же вырезанный из слоновой кости шарик. Я сказал:

— Простите мне мою настойчивость, министр Чао, но я выполняю приказ великого хана. И если вы отказываетесь…

— Да нет, что вы, господин Марко, пожалуйста. Я просто хотел предупредить, что совершенно ничего не знаю о войне. Я гораздо лучше знаком с jiao-gou.

Это было уже четвертое упоминание.

— Что-то я совсем запутался. Разве вы не военный министр?

Все так же жизнерадостно он ответил:

— У хань это называется: выдавать глаз рыбы за жемчужину. Мой титул — пустой звук, честь, оказанная мне за то, что я выполняю другие обязанности. Как я уже говорил, монголы не нуждаются в военном министре. Вы еще не заходили к оружейному мастеру дворцовой стражи?

— Нет.

— Зайдите, вы получите от этой встречи большое удовольствие Оружейный мастер — очень красивая женщина. Между прочим, она моя жена: госпожа Чао Ку Ан. Ее назначили на этот пост потому, что монголы так же не нуждаются в придворном оружейном мастере, как и в военном министре.

— Господин Чао, вы совершенно сбили меня с толку. Когда я вошел вы сидели за столом и что-то рисовали на свитке. Я был уверен, что вы составляли карту боевых действий или что-нибудь в этом роде.

Он рассмеялся и сказал:

— Ну что же, можно и так выразиться, если считать jiao-gou разновидностью сражения. Вы, наверное, заметили, что я постоянно играю с этим шариком из слоновой кости, старший брат Марко? Я делаю это для того, чтобы пальцы правой руки оставались гибкими. Угадайте, для чего это нужно?

Я смущенно предположил:

— Чтобы оставаться искусным в ласках во время jiao-gou?

Услышав это, министр буквально зашелся от смеха. Я почувствовал себя дураком, севшим в лужу. Отсмеявшись наконец, он вытер глаза и сказал:

— Я художник. Если вы когда-нибудь встретите еще одного художника, то обнаружите, что он тоже обязательно играет с таким же шариком. Я художник, старший брат, мастер мягких красок, обладатель Золотого пояса — высшей награды, которой удостаиваются художники. Вот к этому действительно стоит стремиться в отличие от пустого монгольского титула.

— Я все еще не понимаю. Ведь у Хубилая, насколько мне известно, уже есть придворный мастер мягких красок.

Он улыбнулся.

— Да, старый мастер Чен. Он рисует миленькие картинки. Маленькие цветочки. Моя же дорогая супруга знаменита как zhu-gan — мастерица тростника. Она может нарисовать даже тени этого изящного тростника и заставить человека увидеть его весь целиком. А я… — Чао Менг Фу выпрямился, стукнул себя в грудь шариком из слоновой кости и гордо произнес: — Я — мастер feng-shui, a «feng-shui» означает «ветер и вода». Как говорится, я рисую то, что нельзя взять в руки. Поэтому я удостоился Золотого пояса, несмотря на свою молодость.

Я вежливо произнес:

— Мне бы хотелось взглянуть на какую-нибудь из ваших работ.

— К сожалению, сейчас я вынужден заниматься feng-shui лишь в свободное время, если оно есть. Хубилай-хан наградил меня столь воинственным титулом только для того, чтобы я смог поселиться здесь во дворце и рисовать вещи иного сорта. Увы, я совершил промах, по неосторожности явив перед ним другой свой талант.

Я попытался вернуться к тому, ради чего сюда пришел.

— Вы совсем не занимаетесь войной, господин Чао? Нисколько?

— Ну, разве что совсем немного. Этот проклятый араб Ахмед удержит у меня из жалованья, если я не стану притворяться, что занимаюсь своим непосредственным делом. Поэтому, как говорится, левой рукой я делаю записи о битвах монголов, их потерях и завоеваниях. Орлоки и сардары говорят мне, что надо записать, и я записываю. Никто никогда не заглядывает в мои заметки. Я мог бы с тем же успехом записывать туда стихи. Да еще я устанавливаю маленькие флажки и копии хвостов яков на огромную карту, чтобы сразу было видно, сколько монголы уже завоевали и что еще осталось завоевать.

Все это Чао рассказывал скучным тоном. От того оживления, с которым он говорил о feng-shui, не осталось и следа. Но затем министр встрепенулся и произнес:

— Вы еще упоминали о картах. Вы ими интересуетесь?

— Да, господин министр. Я помогал отцу с дядей составлять кое-какие карты.

— Готов побиться об заклад, что таких вы еще не видели.

Он провел меня в другую комнату с огромным столом, который занимал ее почти целиком. Стол был покрыт полотном, прикрывавшим что-то бугристое.

— Вот! — Министр сдернул покрывало. — Смотрите!

— Cazza beta! — выдохнул я. Эта была не карта, а настоящее произведение искусства. — Неужели это вы сделали, министр Чао?

— Хотелось бы мне сказать — да, но, увы, я не могу. Художник неизвестен и уже давно умер. Говорят, что сей скульптурный макет Поднебесной империи относится ко времени правления первого императора династии Цзинь, а это было очень давно. Именно он приказал построить стену, которая носит название Уста; вы можете увидеть ее здесь в миниатюре. Хотите, я вам все покажу?

Разумеется, я хотел. Министр показал мне весь Китай, а также государства, его окружающие. Карта была, как объяснил Чао, вовсе не нарисованной на листе бумаги, а объемным макетом: оказалось, что она вылеплена из гипса. На этом макете равнины, возвышенности, изгибы и зубцы располагались на тех местах, где они в действительности находились на земле, и при этом вся карта была выложена драгоценными металлами, камнями или цветной эмалью. С одной стороны раскинулось сделанное из бирюзы Китайское море, и все его изрезанные берега, бухты и заливы были тщательно изображены. В это море впадали реки, сделанные из серебра. Все горы были позолоченными, самые высокие из них на вершинах были покрыты алмазами, которые изображали снег, а озера представляли собой небольшие лужицы из синих сапфиров. Леса были выполнены в виде отдельных деревьев из зеленого нефрита, а поля и луга — сделаны из яркой зеленой эмали. Крупнейшие города были воспроизведены чуть ли не вплоть до каждого отдельного дома и сделаны из белого алебастра. Тут и там пролегала волнистая линия Великой стены, изготовленная из рубинов. Сверкающая поверхность пустынь была сделана из толченого жемчуга. По всему макету, а он, как вы помните, занимал огромный стол, были выложены золотом линии казавшиеся извилистыми там, где они проходили по горам и возвышенностям, но когда я наклонился пониже, то смог разглядеть, что эти линии прямые — вверху и внизу макета — и к тому же образовывают рисунок из квадратов. Линии, тянущиеся с востока на запад, очевидно, были климатическими параллелями, а с севера на юг — меридианами, но от какого места они расходились, я никак не мог разглядеть.