Я продолжал бежать вдоль набережной, пока не заметил две новые фигуры, возникшие передо мной из туманной ночи. Может быть, я убежал бы и от них, но заметил, что фигуры были детскими и через мгновение превратились в Убалдо и Дорис Тагиабу. Я испытал огромное облегчение оттого, что встретил кого-то из знакомых — причем не взрослых, а детей. Я попытался напустить на себя радостный вид. Возможно, я был в тот момент ужасен, но радостно приветствовал их:

— Дорис, да ты все еще отмытая и чистая!

— А ты нет, — заметила она и показала на мой наряд.

Я оглядел себя. Спереди мое одеяние было влажным, и вовсе не от caligo. Оно было забрызгано чем-то красным.

— Твое лицо такое же бледное, как могильный камень, — сказал Убалдо. — Что случилось, Марко?

— Я был… я был почти что bravo, — произнес я, и голос внезапно изменил мне. Оба изумленно уставились на меня, и я пояснил, чувствуя, что будет лучше рассказать обо всем кому-нибудь, кто не был впутан в это дело. — Дама моего сердца послала меня убить одного человека. Думаю, что он умер еще до того, как я это сделал. Должно быть, вмешался какой-то другой враг или кто-то еще нанял bravo.

Убалдо воскликнул:

— Ты думаешь, что он умер?

— Все произошло в одно мгновение. Мне пришлось бежать. Полагаю, я не узнаю, что же произошло в действительности, пока ночной banditori не прокричит новости.

— Где это произошло?

— Вон там, позади, где умершего дожа грузили на борт его гондолы. Может, этот человек еще и не умер. Там сейчас такое творится!

— Хочешь, я схожу посмотреть? Тогда я смогу рассказать тебе обо всем раньше banditori.

— Да, — произнес я, — но будь осторожен, Болдо. Они могут заподозрить каждого незнакомца.

Убалдо побежал обратно по той дороге, по которой я пришел, а мы с Дорис уселись на тумбу возле воды. Девочка спокойно посмотрела на меня и через какое-то время произнесла:

— Этот человек был мужем твоей дамы. — Это был не вопрос, но я кивнул ей в оцепенении. — И ты надеешься теперь занять его место.

— Я уже сделал это, — сказал я с хвастовством, на какое только был способен. Дорис, казалось, вздрогнула, и я добавил честно: — Во всяком случае, один раз.

Тот день виделся мне теперь далеко в прошлом, и в этот момент я не ощущал никакого стремления повторить все. «Любопытно, — подумал я, — как беспокойство может свести на нет мужскую похоть. Наверняка если бы я оказался прямо сейчас в комнате Иларии и она была бы обнаженной, улыбающейся и манящей, то оказался бы не в состоянии…»

— У тебя могут быть ужасные неприятности, — сказала Дорис, словно для того, чтобы окончательно погасить мое желание.

— Да нет, не думаю, — произнес я, скорее надеясь убедить себя, а не девочку. — Я не совершил никакого преступления, кроме того, что оказался там, где не должен был быть. Я исчез оттуда, не будучи узнанным или схваченным, и таким образом никто даже не знает, что я замышлял. Ну, теперь знаете вы с братом.

— А что будет дальше?

— Если этот человек мертв, дама моего сердца вскоре призовет меня в свои благодарные объятия. Я приду слегка пристыженным, так как надеялся предстать перед ней в образе доблестного bravo — убийцы ее притеснителя. — И тут я увидел все в новом свете. — Но зато теперь я могу пойти к ней с чистой совестью. — При этой мысли я слегка приободрился.

— А если муж не умер?

Радость моя мгновенно испарилась. Эту возможность я не учел. Я ничего не сказал, а сел, стараясь хорошенько все обдумать.

— Возможно, в таком случае, — отважилась произнести тихим голосом Дорис, — тебе будет лучше вместо нее взять в smanza меня?

Я заскрежетал зубами:

— Прекратишь ты когда-нибудь болтать глупости? Особенно теперь, когда у меня и так столько проблем?

— Если бы ты согласился, когда я предложила в первый раз, у тебя бы теперь не было этих проблем.

Ее логика, одновременно женская и детская, показалась мне явным абсурдом, хотя в ней и было зерно истины, что и заставило меня ответить так жестоко:

— Донна Илария красива, а ты нет. Она женщина, а ты ребенок. Она достаточно знатная, чтобы ставить «донна» перед своим именем, и я тоже внесен в Ene Aca. Дама моего сердца обязательно должна быть благородного происхождения…

— Она вела себя не очень-то благородно. И ты тоже.

Я закусил удила.

— Донна Илария всегда чиста и благоухает, а ты только недавно научилась мыться. Ей известно, как заниматься любовью возвышенно, ты же никогда не узнаешь больше, чем свинья Малгарита…

— Если твоя дама знает, как fottere[54] хорошо, то ты тоже должен этому научиться, а затем сможешь научить меня…

— Ага! Ни одна благородная дама никогда не употребит слово, подобное «fottere»! Илария называет это musicare[55].

— Тогда научи меня говорить, как она, научи меня musicare.

— Нет, это просто уму непостижимо! Почему я сижу здесь, споря со слабоумной, когда моя голова забита совсем другим? — Я встал и сухо сказал: — Дорис, полагаю, ты хорошая девочка. Почему же ты предлагаешь мне то, что сделает тебя плохой?

— Потому… — она склонила голову так, что ее светлые волосы скрыли выражение ее лица, — потому что это все, что я могу тебе предложить.

— Эй, Марко! — крикнул Убалдо, материализуясь из тумана и подходя к нам; он тяжело дышал после бега.

— Что ты разузнал?

— Позволь мне сказать одну вещь, приятель. Радуйся, что ты не bravo, который сделал это.

— Который сделал что именно? — с опаской спросил я.

— Убил человека. Того человека, о котором ты говорил. Да, он мертв. И они обнаружили шпагу, которой это сделали.

— Не может быть! — запротестовал я. — Это, должно быть, моя шпага, но на ней нет крови.

Убалдо пожал плечами.

— Sbiri нашли оружие. Без сомнения, найдут и убийцу. Они будут вынуждены схватить хоть кого-нибудь, чтобы обвинить его в преступлении, и, кто бы он ни был, этот человек обречен. Там поднялся такой шум!

— Всего лишь из-за мужа Иларии?..

— Из-за следующего дожа.

— Что?

— Представьте себе, banditori завтра провозгласили бы этого человека дожем Венеции. Sacro![56] Это все, что я разузнал, но я слышал, как это повторяли в нескольких местах. Совет избрал его преемником Serenito[57] Дзено, ждали лишь окончания торжественных похорон, чтобы сделать это заявление.

«O Dio mio!»[58] — хотелось сказать мне, но за меня это сделала Дорис.

— Теперь им придется выбирать нового дожа. Но сначала нужно найти bravo. Это не просто убийство в темной аллее. Из того, что говорили, я узнал, что подобного еще не случалось в истории Республики.

— Dio mio! — снова выдохнула Дорис. — Что же ты теперь будешь делать, Марко?

После некоторого раздумья, если только можно было так назвать лихорадочную работу моего взволнованного мозга, я сказал:

— Возможно, мне не следует идти сегодня домой. Пустите меня переночевать на вашей барже, в уголке?

Там я и провел ночь, на подстилке из вонючих тряпок, так и не сомкнув глаз. Когда в предрассветный час Дорис, услышав мои метания, подползла и спросила, не надо ли меня утешить, я просто зарычал, и она уползла обратно. Она, Убалдо и все остальные портовые ребята спали, когда рассветные лучи проникли сквозь многочисленные щели в трюме старой баржи и я встал, снял с себя запятнанную кровью одежду и скользнул в новый день.

Весь город был окрашен в розовый и янтарный цвет, каждый камень сверкал от росы, оставленной caligo. Я же, наоборот, видел все лишь в тускло-коричневом цвете, который ощущал даже во рту. Я без всякой цели брел по просыпающимся улицам, обходя каждого, кто прогуливался в этот ранний час. Однако улицы постепенно стали заполняться людьми, их было слишком много, и я не мог обойти всех прохожих.