— Ну да, — пробормотал я. — Он говорил что-то в этом роде. И сказал, что старался стать самым худшим человеком на земле, потому что потерял все лучшее, что у него было.

Моя гостья задумалась над этим и печально произнесла:

— Мне ли его упрекать? Я и сама уже далеко не та, что прежде.

Я воскликнул совершенно искренне:

— Не надо наговаривать на себя! Сказать, что вы выжили и остались красивы, — не сказать ничего. Когда я услышал, что меня посетит Мар-Джана, то ожидал увидеть жалкую развалину, но я лицезрел принцессу.

Она покачала головой.

— Я была девственницей, когда меня познал Али, и я была совершенством. Хотя я и мусульманка, но, как особу царской крови, меня в младенчестве не лишили bizir. Я обладала телом, которым можно было гордиться, и Али при виде его приходил в восторг. Но с тех пор я побывала игрушкой в руках половины монгольской армии, да и многих других мужчин тоже, а некоторые из них жестоко обращаются со своими игрушками. — Мар-Джана снова отвернулась от меня, но продолжила: — Мы с вами до сих пор говорили откровенно, поэтому я честно скажу вам все. Мои meme окружают шрамы от зубов. Мой bizir растянут и ничего не чувствует. Мой gobeck дряблый и лишен губ. У меня было три выкидыша, и теперь я не могу больше зачать.

Хотя я и не знал турецких слов, но догадался, что ею хорошенько попользовались. И тут Мар-Джана завершила с подкупающей искренностью:

— И если Али-Баба сможет полюбить то, что от меня осталось, господин Марко, то неужели вы думаете, что я не смогу полюбить то, что осталось от него?

— Ваше высочество, — снова повторил я и снова почувствовал, как задрожал мой голос. — Я смущен и пристыжен… и вы на многое открыли мне глаза. Если Али-Баба оказался достойным такой женщины, как вы, он в гораздо большей степени мужчина, чем я до сих пор думал. И сам я не буду мужчиной, если не приложу все силы, чтобы увидеть, как вы выходите за него замуж. Итак, для того чтобы я смог немедленно начать приготовления, скажите мне: каковы же существующие во дворце правила относительно заключения браков между рабами?

— Владельцы обоих должны дать свое разрешение и прийти к соглашению, где супруги будут жить. Это все, но отнюдь не каждый хозяин столь же снисходителен, как вы.

— Кто ваш хозяин? Я отправлю испросить у него аудиенции.

Ее голос слегка дрогнул.

— Мой хозяин, мне неловко это говорить, мало занимается хозяйством. Вам придется обратиться к его супруге.

— Это одно и то же, — заметил я. — Нет нужды запутывать дело. Кто она?

— Госпожа Чао Ку Ан. Вообще-то она придворная художница, но должность ее, как ни странно, называется оружейный мастер дворцовой стражи.

— Ах, да. Я слышал об этой женщине.

— Она… — Мар-Джана замолчала, осторожно подбирая слова. — Она женщина сильной воли. Госпожа Чао желает, чтобы ее рабы принадлежали лишь ей и были все время под рукой.

— Я и сам не слабовольный, — ответил я. — И обещаю, что ваша двадцатилетняя разлука закончится здесь и сейчас. Как только будут сделаны все необходимые приготовления, я увижу, как вы воссоединитесь со своим героем. А пока…

— Да благословит вас Аллах… добрый господин и дорогой друг Марко, — сказала она с такой же сверкающей улыбкой, как и слезы на ее глазах.

Я позвал Биянту и Биликту и велел им проводить посетительницу до двери. Они сопроводили гостью, не выражая приязни, нахмурив брови и поджав губы, поэтому когда девушки вернулись, то получили от меня выговор.

— В ваших манерах совершенно нет учтивости, вы дурно ведете себя, мои дорогие. Между прочим, вы обе оцениваетесь всего лишь в двадцать два карата. А госпожа, которую вы так нелюбезно проводили, по моей оценке, безусловно, стоит все двадцать четыре. А теперь, Биянту, ты отправишься и передашь мои наилучшие пожелания госпоже Чао Ку Ан и скажешь, что Марко Поло просит назначить ему встречу.

Когда сестра ушла, Биликту, надув губы, метнулась в соседнюю комнату. Я тоже направился туда, чтобы бросить еще один разочарованный взгляд на кувшин, полный грязи из huo-yao. Ясно, что эти пятьдесят лиангов воспламеняющегося порошка безнадежно испорчены. Поэтому я отставил кувшин в сторону, поднял вторую корзину и принялся внимательно рассматривать ее содержимое. Спустя какое-то время я начал осторожно извлекать из смеси крупицы селитры. Когда белых частичек набралось примерно около дюжины, я слегка смочил кончик ручки веера. Я подобрал с его помощью селитру и медленно поднес ее к пламени стоявшей рядом свечи. Крупицы тут же спеклись в глазурь цвета слоновой кости. Я призадумался. Мастер огня был прав относительно намоченного порошка, и он предупреждал меня не пытаться запекать его. Но предположим, я поставлю горшок с huo-yao на медленный огонь, не очень жаркий, так, что входящая в состав порошка селитра расплавится и таким образом соединит все вместе?.. Мои размышления были прерваны возвращением Биянту, сообщившей, что госпожа Чао готова встретиться со мной немедленно.

— Позвольте представиться, моя госпожа, меня зовут Марко Поло. — Я отвесил ей безупречный ko-tou.

— Мой господин супруг рассказывал о вас, — сказала хозяйка, показывая, что я могу распрямиться, кокетливо толкнув меня босой ногой. Ее руки были заняты тем, что играли с шариком из слоновой кости, точно так же делал ее муж, чтобы размять пальцы.

Поскольку я выпрямился, госпожа Чао продолжила:

— Я удивилась, узнав, что вы соблаговолили навестить женщину, занимающую при дворе столь низкое положение. — Ее голос был музыкальным, как перезвон колокольчиков, казалось, что он принадлежит неземному созданию. — Что вас интересует? Моя должность или то, чем я занимаюсь на самом деле? Или, может быть, как я провожу свое свободное время?

Последнюю фразу она произнесла, кидая на меня вожделенные взгляды. Госпожа Чао, очевидно, справедливо предполагала, что я, как и все остальные, уже наслышан о ее ненасытности в отношении мужчин. Признаюсь, я испытал мимолетный соблазн. Госпожа Чао была примерно моих лет и могла бы считаться настоящей красавицей, если бы не ее выщипанные брови и не мертвенно-бледная пудра, сплошь покрывающая тонкие черты лица. Мне, разумеется, было любопытно узнать, что скрывается под этими богатыми шелковыми одеждами, — ибо мне еще не приходилось бывать в постели с женщиной из народа хань, — но я устоял и произнес:

— С вашего позволения, госпожа Чао, ни то, ни другое и ни третье. Повод моего визита совершенно иной…

— Ах, какой скромный, — произнесла она и изменила взгляд с вожделенного на жеманный. — Тогда, может, расскажете, как вы сами проводите свободное время?

— Когда-нибудь в другой раз, госпожа Чао. Сегодня я хотел бы поговорить о вашей рабыне по имени Мар-Джана.

— Айя! — воскликнула она, это был ханьский эквивалент «вах!». Госпожа Чао выпрямилась на своей кушетке и нахмурилась — было очень неприятно смотреть, как она сделала это без помощи бровей, — а затем резко произнесла: — Вы полагаете, что эта турецкая шлюха привлекательнее меня?

— Ну что вы, моя госпожа, — солгал я. — Будучи сам знатного происхождения, я и у себя на родине, и здесь счел бы привлекательной только женщину благородную, такую, как вы. — Я тактично умолчал о том, что она сама была всего лишь знатного происхождения, а Мар-Джана — царского.

Но, казалось, хозяйка немного смягчилась.

— Хорошо сказано. — Она снова сладострастно изогнулась и откинулась назад. — С другой стороны, я иной раз обнаруживаю, что грязного и потного воина может привлечь…

Тут госпожа Чао умолкла, как будто ожидая, что я выскажу свое мнение, но мне меньше всего хотелось оказаться втянутым в разговор, состоявший из сравнения нашего порочного опыта. Поэтому я попытался продолжить:

— Относительно рабыни…

— Рабыня, рабыня… — Китаянка вздохнула, надула губки и нетерпеливо подбросила и снова поймала шарик из слоновой кости. — Вы ведь только что так хорошо говорили, как светский человек, когда он приходит навестить знатную даму. Но вы предпочитаете говорить о рабынях.